Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Прежде чем приступить к перевязке, капрал послал Кнопса и Карла за Альфредом.
Карл, не дотрагиваясь до распростертого на площадке тела, почувствовал исходящий от него мертвецкий холод. Они потащили Альфреда к пещере, но у пещеры остановились, не зная, что делать дальше.
Молча влезли они в пещеру, оставив тело у входа, и сели на свои места. Наступила такая гробовая тишина, что иногда было слышно, как крестится Даниэль. Теперь на Даниэля
Даниэль не был хорошим стрелком и преданности особой не проявлял ни к кому, кроме бога и своей семьи. Никто не знал, почему его включили в отборную десантную группу. Сам Даниэль и подавно не знал этого, ко сейчас он мог сослужить службу — стать посредником между ними и господом. До сих пор он казался всем лишним, некоторых даже злило, что тихоня незаслуженно поделит с ними воинскую славу.
«Не убий!» — говорит всевышний.
А тут, чем больше убьешь, тем выше твоя слава.
Теперь настала минута, когда отец небесный спрашивает:
— Ты убил?
Бог не говорил: если убьешь по чужому навету, да простится тебе. Бог отрезал коротко: «Не убий!»
А обер-лейтенант убил, и немало. И получил крест. Он сейчас висит у Макса на груди.
А на кресте господь написал: «Не убий!».
Макс отказывается, оправдывается: не по своей, мол, воле, господь, но бог требует только простого ответа: да или нет.
— Да, — говорит обер-лейтенант.
Всевидящий обращается к Кнопсу.
— Я и подавно… — разводит руками Хампель, — я никогда своим умом… я всегда был чужим оружием…
— Да или нет?
— Мне приказывали, я и выполнял.
— Да или нет?
— Да.
— А ты, Карл? Ты всегда так громко смеешься. Ты убивал?
— Упаси господь…
— Да или нет?
— Да…
— Пауль, ты очень скорбишь о друге. У скольких людей ты убил друзей?
— Я стрелял во врагов.
— Ты не знал моего завета?
— Знал…
— Ну и что же? Да или нет?
— Да…
— А вы, Вальтер и Иоган? Вы убивали?
— Да, да…
— А ты, мой Даниэль?
«Мой Даниэль» — так сказал господь.
— Слушаю, господи, раб твой верный ныне и присно…
— Ты убил?
— Не знаю…
— Ах, не знаешь?
— Не знаю, господи.
— Как же быть с тобой, Даниэль?
— Если бы я знал, господи!
— Ну, коли так, и я не знаю, как наказать тебя.
Бог выносит приговор и, наверное, потому в большой пещере царит мертвая тишина.
Луна давно закатилась. Между вершинами лег туман. Воздух промок. Сейчас даже вспышки при выстреле не увидишь.
А высший судья пишет приговор. Он не спешит. Не только человек, даже бог не должен спешить при вынесении приговора. Хотя ему незачем обдумывать решение. Приговор вынесен сам собой.
Если ты убил человека…
Глава двенадцатая
Штуте успокоило то, что Бауман дышал. Дышал отрывисто, поверхностно, но все же… Пуля, попавшая сбоку, вышла под правым соском. Эту-то рану и нащупал сначала Ганс и с отчаяния, не сообразив, какую сторону ощупывает, решил, что пуля попала в сердце, и вскрикнул, точно ранили его самого.
Снаружи донесся свист. Светало, но в пещере туман стоял, как молоко в ведре, и разглядеть что-либо было невозможно.
На свист девушка, лежащая на бурке, вскочила, и Ганс услышал:
— Вахо!
Вторая пленница приподнялась и прислушалась.
Опять раздался свист.
Девушка поползла к выходу, но подруга остановила ее, сама она не остановилась бы, это было видно по решительности ее движений.
«Их зовут свои», — вяло подумал Ганс.
Только он подумал это, как услышал свое имя… Он огляделся: казалось, кто-то крадучись пробрался в пещеру и подкрался совсем близко.
— Ганс… — голос слышался прямо из его груди.
— Я… — ответил он, как отвечают своему внутреннему зову.
— Меня убили, Ганс…
Штуте приподнял раненому голову и крикнул ему в ухо:
— Не бойся, мальчик!
— Я не боюсь… — Клаус говорил отрывисто, дышал часто и неглубоко, — не боюсь, теперь ничего не боюсь…
— Клаус…
— Не боюсь, потому что ты со мной. Если б была мать, я бы испугался. Она сама боится, понимаешь?..
— Вот и молодец. Ты прав, — он не говорил бы так, если б это не нужно было Клаусу, — ты не умрешь…
— Почему не умру, Ганс?..
Ганс растерялся. Почему Клаус не мог умереть?
— Потому, что не время тебе умирать.
— Рано?..
— Да, ты совсем ребенок. Грудной младенец…
— Да, я совсем ребенок, Ганс…
— И ты не умрешь…
— Не потому, что я ребенок. Я должен жить, для матери…
— Будешь жить, Клаус, будешь…
— Но если так, почему в меня попали, Ганс? Если б чуть в сторону, промахнулись бы… Наверное мне суждено умереть… Мама говорила, что когда со мной что-нибудь случится, ей не нужно сообщать, я и так, говорит, почувствую… Скажи, она знает сейчас, что меня ранили?
— Ты хочешь, чтоб она знала?
— Нет, Ганс, нет…
— В таком случае она никогда не узнает.
— Узнает…
Сверху опять свистнули.
— Откуда это свистят? Что им надо?..
— Не знаю.
— Я знаю, это зовут пленниц.
— Клаус, тебе нельзя много разговаривать.
— Почему? Я скорее умру, да?..
— Не говори…
— Я ранен в сердце, Ганс?
— Нет.
— Тогда почему мне трудно дышать и хочется говорить. Так и кажется, что скоро совсем ничего не смогу сказать.