«Звезды», покорившие миллионы сердец
Шрифт:
В 1858 году генерал Корвин-Круковский вышел в отставку и переехал в свое имение Полибино в Витебской губернии (ныне село относится к Псковской области). В это время он с глубоким разочарованием обнаружил, что его дочери вовсе не такие образованные и воспитанные, как он о них думал: няню немедленно выгнали, а к детям взяли англичанку Маргариту Францевну Смит, принявшуюся твердой рукой прививать детям железную дисциплину и английский образ жизни. По воспоминаниям Софьи, день начинался с обливания ледяной водой, затем прогулка при любой погоде, затем уроки и только потом – завтрак. Для обучения детей наукам генерал пригласил учителя Иосифа Игнатьевича Малевича, человека мягкого и уступчивого, но проявлявшего твердый характер, когда дело касалось его учеников. В своих воспоминаниях о Ковалевской, опубликованных вскоре после ее смерти в журнале «Русская старина», он так описал свою первую встречу с Софьей: «Я увидел в ней восьмилетнюю девочку, довольно крепкого сложения, милой и привлекательной наружности, в глазах которой светился восприимчивый ум и душевная доброта. В первые же учебные занятия она обнаружила редкое внимание, быстрое усвоение преподанного, совершенную, так сказать, покладистость, точное исполнение требуемого и постоянно хорошее знание уроков». Единственным предметом, к которому Софья не высказывала ни интереса, ни прилежания, была арифметика – девочка больше любила естественные науки, литературу и даже писала стихи. Однако со временем она – под влиянием дяди и отца, очень любивших точные науки, – увлеклась математикой, открывшей ей целый мир стройной гармонии и изящной фантазии. По легенде, одна из стен ее детской была заклеена страницами из учебника по высшей математике – загадочные символы привлекали внимание Софьи, которая, как могла, старалась разгадать значение формул.
Скоро стало ясно, что в точных науках Софья далеко превосходит обычных детей: однажды их сосед по имению, физик Николай Ты ртов привез в подарок генералу написанный им «Элементарный курс физики» – Софья немедленно ознакомилась с книгой, но, к своему разочарованию, встретила там незнакомые ей тригонометрические функции. Не имея никакого понятия о тригонометрии, четырнадцатилетняя Софья сама разгадала их смысл и даже вывела несколько формул. «Сама того не сознавая, – писал в воспоминаниях ее брат Федор, – она как бы вторично создала целую отрасль науки – тригонометрию. Живи она несколько лет раньше и сделай то же самое, этого было бы достаточно для того, чтобы потомство поставило ее наряду с величайшими умами человечества». Тыртов, пораженный талантами Софьи, назвал ее «Паскалем в юбке» – как известно, Паскаль, которому отец не разрешал заниматься математикой, самостоятельно воссоздал практически все основы геометрии, – и немедленно убедил генерала, что Софье необходимо получить серьезное образование. Вместе с матерью и сестрой Софья переехала в Петербург, где стала заниматься высшей математикой у известного педагога Александра Страннолюбского. В письме Софья писала: «Страннолюбский просидел у нас весь вечер. Он вовсе не озлился, когда я сказала ему, что собираюсь, кроме математики, заниматься ещё физиологией, анатомией, физикой и химией. Напротив, он сам согласился, что одна математика слишком мертва, и советовал не посвящать себя исключительно науке и заняться даже практической деятельностью». Страннолюбский был поражен той легкостью, с какой его ученица усваивала сложнейшие исчисления. Сама она считала его похвалы незаслуженными: в ее памяти ясно всплывали значки, которые она видела когда-то на стенах своей детской…
Владимир Ковалевский
Незадолго до отъезда в столицу Анна призналась родителям, что состоит в переписке с великим Достоевским: она отправила ему несколько своих повестей, и Федор Михайлович не только с похвалой о них отозвался, но и способствовал их публикации в издаваемом им журнале «Эпоха». Естественно, едва Анна оказалась в Петербурге, она поспешила лично познакомиться с писателем: к ее немалому удивлению, Достоевский влюбился в нее и даже сделал ей предложение. Между тем в самого писателя влюбилась вовсе не Анна, а Софья – ее сестра же, одержимая идеей самореализации, Достоевскому отказала: по ее мнению, ему была нужна жена, которая полностью растворилась бы в супруге, а она не собиралась подчинять свою личность кому бы то ни было. Софья была расстроена, но ее в то время уже поглотила другая страсть – к получению высшего образования.
В 1863 году при Мариинской женской гимназии были открыты педагогические курсы: на два отделения – словесное и естественно-математическое – стремились попасть многие девушки, желавшие получить высшее образование: другой возможности для этого в Российской империи не было. Однако на курсы принимали лишь замужних или имеющих разрешение от родителей – а сестры Корвин-Круковские были непоколебимо уверены в том, что их отец будет против получения ими образования. Хотя, по свидетельству их друзей, думали они так совершенно зря – внешне суровый генерал обожал своих дочерей и без сомнения выдал бы им требуемое разрешение. Однако сестры имели другой план, весьма распространенный в те годы среди прогрессивной интеллигенции: они предложили их знакомому двадцатишестилетнему Владимиру Онуфриевичу Ковалевскому вступить с одной из них в фиктивный брак и позже вместе уехать за границу учиться.
К немалому удивлению девушек, Ковалевский согласился – но выбрал не красавицу Анну, а ее младшую сестру.
Владимир Ковалевский был личностью весьма примечательной. Он окончил училище правоведения, однако забросил юриспруденцию из-за проснувшегося интереса к естественным наукам. Он превосходно знал языки, был блестящим переводчиком, а в то время занимался еще и книгоизданием – правда, без особых успехов. Всю жизнь Ковалевский будет разрываться между интересом к науке, где демонстрировал немалые таланты, и коммерции, которая явно привлекала его больше, хотя деловой хватки у него не было никакой. Внешность его была, напротив, совершенно обычная – довольно тщедушный, рыжеватый, с большим мясистым носом и умными голубыми глазами, он покорял скорее дружеским расположением и мягкостью обращения. Софья же была изящной, невысокой, с круглым обаятельным лицом и яркими глазами, которые Достоевский называл «цыганскими». Ее подруга, Юлия Лермонтова, вспоминала: «Она производила совершенно своеобразное впечатление своею детскою наружностью, доставившей ей ласковое прозвище «воробышка»… Она привлекала к себе сердца всех своею безыскусственною прелестью, отличавшею ее в этот период жизни; и старые, и молодые, и мужчины, и женщины – все были увлечены ею. Глубоко естественная в своем обращении, без тени кокетства, она как бы не замечала возбуждаемого ею поклонения. Она (в то время) не обращала ни малейшего внимания на свою наружность и свой туалет, который отличался необыкновенною простотою, с примесью некоторой беспорядочности, не покидавшей ее всю жизнь».
Ковалевский был покорен – как он писал брату, Софья «работает, как муравей, с утра до ночи и при всём этом жива, мила и очень хороша собой. Вообще это такое счастье свалилось на меня, что трудно себе и представить… Не могу скрывать от себя, что эта натура в тысячу раз лучше, умнее и талантливее меня. О прилежании я уже не говорю, как говорят, сидит в деревне по двенадцать часов, не разгибая спины, и, насколько я видел здесь, способна работать так, как я и понятия не имею. Вообще, это маленький феномен, и за что он мне попался, я не могу сообразить… Я думаю, что эта встреча сделает из меня порядочного человека».
Корвин-Круковский, конечно, надеялся на лучшую партию для своей дочери, однако не стал с ней спорить. Софья и Владимир обвенчались в сентябре 1868 года в Полибино – и прямо со свадебного пира уехали в Петербург, так что родители Софьи так никогда и не узнали, что ее брак был лишь средством обрести свободу и возможность получить образование.
В столице Ковалевский стал посещать лекции по палеонтологии – эта наука так увлекла его, что он в короткие сроки добился в ней немалых успехов и даже написал несколько трудов, принесших ему известность в научных кругах. Софья же добилась права слушать лекции в Медико-хирургической академии – она всегда имела склонность к общественно-полезной деятельности в ущерб собственным интересам. По словам ее двоюродной сестры, она «была постоянно готова пройти сквозь огонь, умереть мученической смертью за свои высокие идеалы, за человечество». Но уже скоро Ковалевская, окончательно поняв, что медицина не для нее, решила уехать в Европу и учиться высшей математике. Осенью 1868 года супруги прибыли в Гейдельберг, где Ковалевский принялся изучать геологию, а его жена посещала лекции лучших математиков. В каникулы они с мужем съездили в Англию – пользуясь интересом англичан к русским, к тому же таким необычным, они смогли попасть в круг самых интересных людей того времени: они познакомились, например, с писательницей Джордж Элиот, Чарльзом Дарвином, Гербертом Спенсером и другими.
Ковалевская, в то время единственная женщина на всю Европу, изучавшая математику, быстро стала в Гейдельберге местной знаменитостью – вспоминали, что когда она шла по улице, матери показывали на нее своим детям. Однако этот маленький тихий городок скоро стал тесен Ковалевской – она решила поступить в Берлинский университет, где была сильнейшая математическая школа, но куда женщин, правда, традиционно не допускали. Не сделали исключения и для Софьи: три раза подряд ректор Берлинского университета отказывал ей в приеме исключительно на основании ее пола – женщин в Берлинской университет не допускали даже вольнослушательницами. Но для Ковалевской получение ею, женщиной, высшего образования уже стало делом чести. «Я чувствую, что предназначена служить истине – науке и прокладывать новый путь женщинам, потому что это значит – служить справедливости, – писала она в письме на родину. – Я очень рада, что родилась женщиной, так как это даёт мне возможность одновременно служить истине и справедливости».
Еще в Гейдельберге она слышала много похвал в адрес прославленного математика Карла Вейерштрасса, которого тогда называли «великим аналитиком с берегов Шпрее». Вейерштрасс был решительным противником женского образования, однако Ковалевская собрала в кулак всю свою решительность и однажды вечером постучала в его дверь. Математик даже не соизволил посмотреть на нее – дал ей несколько сложнейших задач и решил, что избавился от нее навсегда. Каково же было его удивление, когда та снова пришла к нему в дом – с решенными задачами! Пораженный Вейерштрасс согласился давать Ковалевской частные уроки – и вскоре она стала не только любимой ученицей, но и ближайшим другом великого математика. «Говоря серьёзно, милая, дорогая Соня, – писал он ей, – будь уверена, я никогда не забуду, что именно я обязан моей ученице тем, что обладаю не только моим лучшим, но и единственным настоящим другом… Ты можешь быть твёрдо уверена: я всегда буду преданно поддерживать тебя в твоих научных стремлениях».
Анна Жаклар
Жизнь в Германии была для Ковалевской очень тяжела: абсолютно не умея устроиться, она жила в совершенно неподходящих условиях, плохо питалась и к тому же занималась, не разгибая спины и ни на что не обращая внимания. По словам биографов, «Готовясь переделать скверно устроенный мир, она ничего не предпринимала, чтобы иметь хотя бы сносный обед». В результате она не только подорвала свое здоровье, но и чуть было не рассорилась с мужем: пусть супружество их оставалось фиктивным, но дружба их связала совершенно настоящая, в конце концов он уехал в Вену, где вскоре получил степень доктора по геологии. Анна Корвин-Круковская, которая жила некоторое время вместе с сестрой, переехала в Париж, где увлеклась политикой. Вскоре она влюбилась в революционера Виктора Жаклара, одного из видных деятелей Парижской коммуны. В дни восстания Ковалевская была рядом с сестрой, поддерживая ее и ее возлюбленного, и даже помогала ухаживать за ранеными в госпитале. После падения Коммуны Жаклар был арестован и приговорен к смертной казни: лишь с помощью Софьи и семьи Корвин-Круковских, которых она уговорила помочь будущему зятю, ему удалось бежать. Анна вышла за него замуж; они поселились в Цюрихе, и лишь через несколько лет им разрешили въезд в Россию. Анна, которая когда-то отказала Достоевскому, не желая растворяться в муже, была теперь целиком поглощена исключительно делами супруга – он же скорее позволял ей себя любить, чем отвечал взаимностью. Как только ему разрешили вернуться во Францию, он оставил жену с сыном в России, лишь изредка их навещая…