Звезды Сан-Сесильо
Шрифт:
— Даже если все это и так, то кто составил столь подробный каталог ваших прегрешений? — поинтересовался он. — И вы забыли еще кое-что… В ночь приема у Эспинахо вы позволили мне поцеловать вас!
— Д-да!
Она умоляюще смотрела на него сквозь слезы. Молила ли она еще об одном поцелуе или просила прощения за свою слабость на приеме в доме Эспинахо — никто из них не мог ответить на этот вопрос суверенностью, но сейчас он понимал, что больше не вынесет вида этой дрожащей губы, а она знала, что если бы его руки не обвили ее, она сама рванулась бы в его объятия.
Он сжимал се одновременно
— Дорогая моя, — ласково шептал доктор ей в волосы, — дорогая моя, милая и драгоценнейшая! О Лайза, я так люблю вас, и вы должны были это понять, понять с самого начала! Мне давно стало ясно, что вы бросаете мне вызов, но я так замшел в своей рутинной жизни, что не был готов ответить на него и отказался его принять. Но вот уже в течение нескольких недель я только и думаю о том, что никогда не смогу допустить, чтобы вы исчезли из моей жизни!..
— Но вы же собираетесь жениться на донье Беатрис, — запинаясь, слабо произнесла она ему в шею.
— В самом деле? — его, казалось, заинтересовали слова девушки. — Это для меня ново, дорогая. Как вы узнали об этом и когда?
Лайза глубже уткнулась в его шею. Если это неправда, то бессмысленно упоминать теперь донью Беатрис. Но с другой стороны…
Однако теперь доктор уже настаивал, начиная подозревать, почему она сбежала.
— Где вы об этом узнали и когда? — не унимался он. — Ведь если я уже связан клятвой с другой женщиной, как же я могу просить вас стать моей женой?
— С-стать вашей женой?
Запрокинув ее подбородок, он заглянул в глубину ее глаз.
— Больше всего на свете я хочу, чтобы вы стали моей женой, — почти торжественно сказал он, — и если бы вы тогда не сбежали, я попросил бы вас об этом в следующий вечер! Я купил массу алых роз, чтобы послать их вам утром, после нашего с вами бала, но у меня как-то не хватило мужества… Пока я не убедился окончательно, что вы тоже любите меня… О Лайза, любимая моя!
«Алые розы!» — раскрыла она рот от удивления. Вдруг ее осенило, что она видела эти алые розы — одна из них подчеркивала белизну руки доньи Беатрис — тем самым утром, когда пришла на квартиру Хулио! Ей было любопытно, знала ли донья Беатрис, кому предназначались эти розы?
Лайза, снова припав к нему, прошептала:
— Алые розы!
Доктор крепко сжимал ее в своих объятиях.
— Вы должны мне все рассказать, — настаивал он твердым голосом. — Вы пришли ко мне на квартиру в то последнее утро в Мадриде, не так ли?
— Откуда вам это известно?
— Неважно, откуда мне известно. Но вы виделись с Беатрис, правда?
— Я? Да, она была там!
— И что она вам сказала?
— Она… — Лайза беспомощно спрятала лицо на его груди. — О, теперь это уже не имеет значения! Поскольку вы не собираетесь жениться на ней!
— Для меня это не имеет значения, я не собираюсь жениться на ней, Лайза. — Он повернул ее лицо к свету. — Вы очень страдали, и я жестоко страдал, и я хочу знать причину. Что сказала вам Беатрис, кроме того что выдумала историю о предстоящей свадьбе со мной?
— А в этом никогда не было ни доли правды? Вы никогда не были намерены жениться на ней? Хотя она фактически управляла хозяйством в вашем доме и занималась вашей дочерью?
— Нет, никогда. Позже я объясню и другое, но сейчас ближе к делу: что сказала вам Беатрис?
— Она… она сказала, что я бегала за вами и ставила часто в неловкое положение! Что вы признались ей, какие неприятности я вам доставила, и попросили забрать Жиа, чтобы избавиться от меня! О Хулио, — лицо ее дрожало, — это было ужасно!
— Это ужасно! — согласился он, прижимая лицо к ее волосам и покровительственно притягивая ее к себе. — Но хотя с ее стороны это было почти преступно, почему вы поверили ей? Разве я когда-нибудь дал вам повод думать, что способен обсуждать вас с другой женщиной? Вы считаете, что я способен на это? Особенно когда вы, должно быть, поняли, что ваше очарование подействовало на меня сильнее, чем что-либо когда-либо в моей жизни!
— Но я не понимала! — возразила она. — Хулио, я не понимала! Я считала, что вы только добры ко мне… Иногда мне казалось, что нравлюсь вам, но я не думала, что вы из тех мужчин, которые…
— Стремятся найти одну совершенную розу в саду? Она подняла голову и пристально посмотрела в его глаза. Черные и блестящие, они, казалось, завораживали ее.
— Я… я действительно так много значу для вас?
— Да! А что я значу для вас?
Внезапно мужество вернулось к ней, робость исчезла, она подняла руки и обвила их вокруг его шеи. Ее глаза были не просто прозрачными, они смотрели преданно и с обожанием.
— Вы единственный мужчина, которого я смогла бы полюбить за всю свою жизнь! За дюжину жизней! Именно из-за вас я пожалела, что у меня не хватило мужества броситься в море, когда я была на полпути от обрыва. Из-за вас я стала строить свои планы на будущее. У меня нет никакого будущего без вас и Жиа! Я люблю вас обоих, но вас я люблю больше жизни!
— Querida! — Это слово вырвалось у него как часть долго подавляемого внутреннего смятения, а губы снова припали к ее губам. Она уже предвкушала блаженство в том, чтобы отдаться человеку, который будет владеть ею всегда и полностью. Между ними никогда ничего не будет наполовину — только полная принадлежность друг другу и желание, похожее на пламя. Все ее тело дрожало, а он все крепче сжимал ее в объятиях, словно хотел убедить ее, что все ее мечты сбылись. Когда он наконец поднял голову, ее губы напоминали алый цветок. Он задумчиво посмотрел на нее: — Почему мужчина любит одну и только одну женщину? Почему она имеет для него такое значение, что без нее он никогда не живет по-настоящему? — спросил он.
Лайза подняла руку и прикоснулась к его лицу.
— Но можно же любить больше, чем один раз, разве нет?
— Не так, как я люблю вас! — Его оливковая кожа потемнела, и ей впервые пришло в голову, что он не англичанин, а испанец, который может стать бешено ревнивым, если появится повод, а может быть и без повода!
— Лайза, если вы думаете, что можно любить больше, чем один раз…
— Я не думаю, не думаю! — немедленно заверила она, перебирая пальцами его густые волосы и восхищаясь их красотой. — Но вы, Хулио, — запнулась она, хотя теперь зашла так далеко, что ей ничего не оставалось, как продолжать, — вы же очень любили мать Жиа, не так ли?