Звезды Тянь-Шань
Шрифт:
— Почему? — настаивал я.
— Не валяй дурака, — вмешался Абдыбай. — Он же сказал, что стал терять сознание. А ты… Да, а почему ты был в норме?!
— Вот я вас и спрашиваю, «почему»? — настаивал я на своем. — Вы собрались менять Сознание, иначе зачем вам дышать левой и правой ноздрей? И в это же самое время вы боитесь измененного Сознания. Я вас не понимаю.
— Сознание то уплывать стало, — хихикнул Абдыбай.
— Почему? — вновь стал я «наступать».
— Что-то ты, брат, совсем разучился с людьми общаться, — решил поставить «точку» Эдик.
— Как раз, наоборот, я ищу действительный контакт с вами. Если я буду говорить на вами наработанном языке, то я просто
— Не мудри, не с глупцами имеешь дело, — заупрямился Эдик.
— Зачем вы меня спрашиваете, если уже имеете горделивое свое? Оно в вас есть, но на нем вы вновь будете издыхать, — я ждал отпускания в них. Не будет нового, если человек не отпустил свой опыт, свои знания и не раскрылся до беспредела. В ином случае он будет только подсматривать с позиций своего «правильного». — Я в такие беседы не игрок, — растянулся я на траве.
— А что же ты хочешь? — смягчился Эдик.
— Движения вашего Сознания, а не рассказ в пределах того, чему вы обучились. Если «в пределах», то нового я вам не скажу. Точнее, моя беседа будет бесполезной.
— Ладно, Василь, — вмешался Абдыбай, — я тебе верю. Ты что-то умеешь такое, чего нет у нас. Это убедительно, судя по питью «праны». В голову бы не пришло, что так все просто и в то же время потрясающе.
— Вы умеете жить в условиях такого своего Сознания, когда считаете его жизнью. Это ли только жизнь? Почему ваше Сознание «поплыло»? Почему вы этого испугались? Почему вам плохо? На эти вопросы с научных позиций: кислорода, полей земли, аномалий, цикла Крейса и прочего нет ответа. Вспомните, как рассказывал старый казах. Он не сказал: «Им стало душно, какие-то поля действовали на них». Он сказал: «Тяжелая рука легла на плечо». Почему? Думаете он менее грамотен чем вы? Не удивлюсь, если он окончил три университета. Вспомните, он владеет тайнами и мудростью многих народов. Не удивлюсь, если он разобьет скалу кулаком или надолго остановит свое тело. Вы уже заранее сравняли его с собой и тем самым остановили свое же движение «правильным» знанием.
— Мораль можешь опустить, — буркнул Эдик.
— Итак, Сознание. Оно у вас «уплыло». Значит измененные условия и его движение в них оказались не в пользу его же самого, а следовательно, не в пользу жизни. Теперь о питье «праны» и дыхание левой и правой ноздрей. Это же измененные условия Сознания. Они — не механический труд и не упражнения, как в спорте. Берите глубже, речь идет о новых качествах. Качества живые всегда. Цикл Крейса мертв, квадратное уравнение мертво, понятие о кислороде мертво. И вообще все конструкции интеллекта мертвы. Что ты взял из знания о йоге? — повернулся я к Эдику.
— Я пробова…
— Со старых понятий, привычек, правил, — закончил я за него. — И получил то же самое каким был. Те японцы, которые работают на кожзаводе говорят: «Дзен — это означает: совсем иначе посмотреть на свои ворота, свой дом, своего друга, на свою всю — всю жизнь».
— Ну, ты даешь! Я всегда смотрю иначе, — воскликнул Эдик. — Меняется погода, меняется настроение и все каждый раз выглядит иначе.
— Значит ты не понял, — спокойно остановил я его. — Менять нужно качества. Например, как только Сущность качеств Сознания у вас стала меняться, вы трухнули. Почему?
— Почему? — повторил Абдыбай.
— Прежнее, устойчивое, захомутавшее в вас изменениями одного и того же, Сознание, заголосило. В чем ты упражняешься? — обратился я к Абдыбаю. — В силе, а значит линейном нарастании, в логичности, а значит, в сохранении того же самого. Ну а теперь вспомни, как ты оживал, когда пил «прану». Чем ты ее пил? Лицом, руками, всем своим Сознанием. Какая здесь логика? Как ты это объяснишь научно? Химическим составом воды? Энергетическими полями? Какую силу ты взял в себя? Нет здесь объяснений! И не должно быть. Либо ты найдешь в себе это новое свойство жить, либо все остальное — болтология! Если ты вновь и вновь дыхнешь… нет, будешь жить левой ноздрей в новом качестве, если ты будешь его культивировать и наращивать так, что оно и только оно захлестнет все твое Сознание, то это новое и есть. Оно состоялось не в упражнениях и не в дыхании. Если ты сменишь это свойство на правую ноздрю, то ощутишь уже иное, но не менее потрясающее и жизненное. Если ты их соединишь в центре Единого, то получишь то, чему нет равных в этом Сознании. А дальше все просто: я сделал Джаляндхара Бандху и Его рука стала дружеской, т. е. жизненной. Ну как весенний ветерок. Батыр же, насколько я понимаю, шел через торжество силы, то есть через консервацию себя и своего во всем.
— Я так не понял, — сказал Эдик.
— Батыр — благородный человек, если загорелся отомстить злодею, — сказал Абдыбай.
Я махнул в знак безнадежности рукой и предложил прогуляться по горам.
— Сначала дослушаем аксакала, — успокоил я их. — Может быть вы что-нибудь осмыслите в себе. Мудрый он, хотя и скромный на вид.
Казан большой был заполнен молоком, а в маленьком варилось мясо. Нам предложили перед едой чай, как это принято у казахов. Женщина раскатывала тесто на беспармат. Старик смотрел не мигая на утопающее в дымку солнце. Девушка подбрасывала кизяк и хворост в огонь и любовалась языками пламени. Арман гремел ведром — поил овец. Прохлада сползала с гор.
Густо покраснели щеки седых склонов. Солнце густо мазало облака и даже воздух в красный цвет. Птицы гнездились в своем щебетании — не было того призывающего, как днем, пения. Изредка дымок извивался к лицам присутствующих и они щурили глаза. День заполнил пространство благополучным исходом. Все склонились в единстве и согласии отдыха к подошвам солнца. Оно благословляло на покой. А луна только затевала свою игру, тихую, но жизнерадостную по-своему. Пусть только зайдет солнце…
Я надеялся, что Эдик и Абдыбай обратят внимание на одухотворенность и одушевленность в повествовании старца.
После сочного беспармата мы пили чай с каймаком и кусали комковый сахар, как вдруг старец громко сказал:
— Батыр, очнись!
Мне показалось, что Абдыбай даже вздрогнул. Все повернулись к аксакалу и застыли в ожидании. Я сел удобнее…
У Батыра все плыло перед глазами. Голова была сжата, в горле пересохло. Он с трудом приходил в себя. Что-то зловещее хохотало на все ущелье. Оно тенью скользило по загону и овцы падали на передние ноги. Его руки скользили по скалам, а глаза проникали в самую душу. Пристальный взгляд вдруг остановился на глазах Батыра. Рука чудовища протянулась и легла на плечо.
— Батыр, очнись! — вновь услышал Батыр и почувствовал как затряслось плечо. Он собрался со слабыми силами и рванулся.
Склонившись к нему, стоял отец Айше и смотрел ему в глаза. Слабой рукой он тряс Батыра за плечо. Батыр огляделся. Где Он? Не мог он принять этот мягкий взгляд за те пронзительные глаза. И рука: та была могущественной. Ну вот, овцы действительно стояли, припав на передние ноги.
— Вставай сынок. Скорее. Пойдем туда вверх по склону. Айше со старухой уже ждут тебя там. Он боится жизни, а там жизнь предков и могучих гор. Он туда не пойдет.