Звонок из прошлого
Шрифт:
– О'кей, о'кей. Прекрасно. Я рад, что являюсь частью твоей личной программы самосовершенствования. Я-то думал, что мы просто занимаемся сексом, а мы, оказывается, вносим свой вклад в борьбу за мир.
Несколько минут Полли и Джек курили в молчании. По правде сказать, Полли даже не сердилась на Джека. Она очень любила с ним повоевать. Она вообще любила все, что было связано с Джеком, за исключением его татуировки «Смерть или Слава». За свою короткую жизнь она никогда не испытывала таких сильных эмоций, такой страсти. Каждый атом ее тела трепетал в такт этой страсти, отзывался на нее. Она была влюблена до кончиков пальцев, до кончиков
Полли вытянулась под одеялом и услышала хруст чистых и накрахмаленных гостиничных простыней. Какая роскошь. В своей жизни Полли слишком редко испытывала подобные экзотические удовольствия вроде чистых простыней, свежих полотенец и дорогого мыла. А туалет! Собственный, персональный туалет! С дверью! Только человек, который в своей жизни ничего подобного не имеет, может понять всю прелесть персонального туалета. Полли просиживала в нем по полчаса и читала там гостиничные брошюры от корки до корки, не пропуская ни малейшей информации, – даже о прогулках на мини-экипажах и путешествиях в знаменитую английскую страну озер. Джек временами чувствовал (и выражал свои чувства вслух), что Полли спит с ним только ради того, чтобы иметь доступ в персональный туалет.
– Это неправда, Джек, – уверяла его Полли. – Ты забываешь про маленькие мятные шоколадки, которые горничные оставляют на подушках.
Джек встал с постели, подошел к окну и отдернул занавеску.
– Может, нам хоть иногда оставлять окна открытыми? – протяжно спросила Полли. – А то возникает какая-то клаустрофобия.
– Нет! – отвечал Джек. – Я, наоборот, постоянно чувствую себя, как на сцене. Я имею в виду, вдруг нас тут застукают…
Ну почему он так любит все время об этом напоминать? Особенно когда она чувствует себя такой счастливой.
– Знаю. Все знаю! И перестань говорить об этом.
– Знаешь, крошка, я просто обязан об этом говорить, хотя бы для того, чтобы постоянно быть начеку. Если полковник про нас узнает, моя карьера кончена, это тебе хотя бы ясно? Все, что я заслужил с семнадцати лет, в один миг уйдет псу под хвост. Вот тебе сейчас только семнадцать. У тебя еще не было случая в одночасье выбросить всю свою жизнь на помойку, а у меня вот есть. Знаешь ли ты, что они отдадут меня под трибунал? А может, даже отправят в тюрьму?
Джек вернулся в постель. Немного пепла с сигареты Полли упало на простыню. Она попыталась стряхнуть его на пол, но получилось только хуже.
– Брось, – сказал Джек раздраженно. – Мы же платим.
– Я ненавижу подобную позицию! – взорвалась Полли. – Если мы платим, значит, мы можем вести себя как угодно безответственно, так, что ли? И еще я ненавижу эту конспирацию, это постоянное напряжение.
– У меня нет другого выхода, как только постоянно прятаться. Я должен соблюдать осторожность, а ты, наоборот, как будто нарочно все время норовишь все испортить – хотя бы тем, что красишь волосы в такие тошнотворные цвета.
В глубине души Полли должна была с ним согласиться, потому что тот оранжевый и кислотно-зеленый цветовой эффект, который она старалась создать, действительно не получился.
– Если тебе так не нравится прятаться, крошка, – продолжал Джек, – то иди к своим друзьям, которые по всем статьям будут тебе парой.
– К сожалению, человек не выбирает, в кого ему влюбляться, Джек, и вообще, не называй меня крошкой.
Казалось,
– О, Полли, ты что, снова собираешься открыть свой крантик?
Всю свою жизнь Полли ударялась в слезы с большой легкостью. Тут была ее ахиллесова пята. Причем ребенком она не была особенно плаксивым, только сильные эмоции могли вызвать у нее слезы. Как правило, они ее очень расслабляли и истощали. И она выглядела идиоткой. Это случалось в середине какой-нибудь особо горячей политической дискуссии. Сидя в каком-нибудь пабе, она ударяла кулаком по столу, пытаясь найти нужные слова, чтобы выразить свое глубочайшее возмущение действиями этой миссис Тэтчер, которая, по ее мнению, была самым настоящим фашиствующим разжигателем войны, милитаристкой чистейшей воды, и тут внезапно на ее глазах появлялись предательские слезы! Полли чувствовала, что в такие минуты ее образ моментально трансформируется из пламенной феминистки-революционерки в глупую жалкую женщину, чрезмерно подверженную эмоциям.
– Ну что ты, – с насмешкой успокаивали Полли ее идейные оппоненты, – совершенно не стоит по этому поводу плакать.
– Я не плачу, черт подери! – запальчиво отвечала Полли, не в силах унять бегущие из уголков глаз потоки.
Вот и теперь слезы были тут как тут, а Джек, между прочим, терпеть не мог эмоционально перегруженных ситуаций. Он предпочитал думать, что жизнь проста. В свою очередь, Полли считала его человеком закомплексованным и потому избегающим контактов с самим собой. Джек полагал, что события должны идти своим чередом, подчиняясь удобному для него распорядку, и ни в коем случае не влиять на его внутреннее состояние. Но на самом деле они очень даже влияли и подчиняли его самым грубым образом. Под его в высшей степени сдержанной внешностью скрывался подверженный страданиям и неуверенный в себе человек. И все потому, что Джек очень любил Полли и в то же время знал, что должен будет оставить ее.
– Джек, – сказала Полли, – мы должны поговорить о том, что нас ждет впереди.
Джек не желал говорить об этом. Он никогда не хотел об этом говорить, потому что в глубине души знал, что впереди их не ждет ничего.
– Знаешь ли ты, почему люди после занятий сексом курят? – спросил он, затягиваясь сигаретой. – Это своего рода этикет. То есть имеется в виду, что ты не обязан говорить.
– Что?
– Люди курят после занятий сексом, чтобы избежать разговоров. Я хочу сказать, что после коитуса образуется социально бесплодная зона. Особенно трудно ее переносить в первый раз. Например: мужчина только-только познакомился с женщиной, и вдруг, всего через пять минут после этого, ему приходится вытаскивать из ее тела свой сморщенный и несчастный член! Ну что он может тут сказать?
Временами Полли находила грубый и жестокий стиль поведения Джека сексуальным, но все-таки бодрящим. А иногда считала его просто грубым и жестоким.
– Да, мы действительно ничего не говорили после нашей первой попытки. И все потому, что тогда мы прятались от полиции и старались спастись от полчищ насекомых на лугу.
– Да нет, как бы тебе сказать… просто тем самым мы избежали массы затруднений. В такой ситуации приветствуется любой отвлекающий маневр. Даже преследование полицейских. Подумай об этом. Представь, что ты оказалась обнаженной в обществе совершенно незнакомого тебе человека. Что ты можешь ему сказать?