Звонок после полуночи
Шрифт:
Как обычно, Кронен избегал смотреть старику в лицо. После той аварии на его лицо все старались не смотреть, и это очень раздражало старика. Уже пять лет никто не смотрел ему прямо в глаза, уже пять лет люди не могли взглянуть на его лицо без содрогания. Даже Кронен, которого старик считал чуть ли не сыном, обычно отводил глаза в сторону. Молодые люди поколения Кронена слишком носятся с соблюдением приличий.
— Значит, в Басре все прошло хорошо? — спросил старик.
— Да. Я уже поговорил с поставщиком.
Они прошли по тропинке от розовых кустов
— У меня для тебя новое задание, — сказал он. — Касательно одной женщины.
Кронен остановился, в его глазах появился интерес. На солнце его волосы казались почти белыми.
— Кто она?
— Ее имя Сара Фонтейн. Это жена Джеффри Фонтейна. Посмотрим, куда она тебя приведет.
— Я не понимаю, сэр, — нахмурился Кронен. — Мне сказали, Фонтейн мертв.
— Как бы то ни было, проследи за ней. Согласно американскому источнику, у нее скромная квартирка в Джорджтауне. Ей тридцать два года, работает микробиологом. Скорее всего, она никак не связана с разведкой, но точно сказать нельзя.
— Могу я связаться с нашим источником?
— Нет. Его положение слишком… деликатное.
Кронен кивнул, тут же отказавшись от своей идеи. Он достаточно долго работал со стариком и знал, как проворачиваются подобные дела. У каждого своя территория, свое место. Никогда не пытайся нарушить границы. Даже Кронен, хотя старик ему и доверял, знал не обо всем. Все знал только старик.
Они шли по берегу пруда. Старик достал из кармана пальто хлеб, который принес из дома. Он бросил пригоршню крошек в воду и стал наблюдать, как они набухают. В камышах заплескались утки. Когда Нинке была жива, она каждое утро отправлялась в парк, чтобы скормить уткам свой тост, оставшийся от завтрака. Ее беспокоило, что тем птицам, что слабее, трудно добывать себе пищу.
— Гляди, Франс! — говорила она. — Они стали такими толстыми! Не зря я кормила их тостами!
И вот теперь он здесь, кормит уток, до которых ему нет никакого дела. У него есть только воспоминание о том, что Нинке их любила. Старик бережно сложил обертку от хлеба и сунул в карман. У него возникла мысль о том, как это грустно и жалко — хранить старую обертку. Для чего?
Поверхность пруда стала мрачно-серой.
«Куда делось солнце?» — подумал старик и, не глядя на Кронена, произнес:
— Мне нужна информация об этой женщине. Отправляйся скорее.
— Конечно.
— Будь осторожен в Вашингтоне. Я так понимаю, там сильно возросла преступность.
Кронен рассмеялся и, уходя, сказал:
— До свидания, менеер.
— До скорого, — кивнул старик.
В лаборатории, где работала Сара, было безупречно чисто. Микроскопы блестели, рабочие столы и раковины постоянно дезинфицировали, инкубационные камеры протирали два раза в день. Работа Сары включала строгий контроль дезинфекции. Она любила чистоту. Но когда Сара села за стол и принялась перебирать стопку предметных
Сара сняла очки и закрыла уставшие глаза. Куда ни посмотри, везде сияющая чистота. Лампы светили слишком ярко. В лаборатории не было окон, поэтому солнечный свет сюда не проникал. Сара не могла бы определить, что там снаружи, полдень или полночь. И еще тишину лаборатории не нарушало ничего, кроме шума холодильных камер.
Сара снова надела очки и положила предметные стекла в коробку. Из вестибюля послышался стук каблуков. Открылась дверь.
— Сара? Что ты здесь делаешь?
Сара повернулась к своей подруге, Эбби Хикс.
В своем лабораторном халате пятьдесят четвертого размера Эбби почти полностью закрыла собой дверной проем.
— Я всего лишь наверстываю упущенное, — ответила Сара. — Столько работы накопилось, пока меня не было…
— О, Сара, ради бога! За пару недель в лаборатории справятся и без тебя. Уже восемь часов. Я проверю культуры клеток. Иди домой.
Сара закрыла коробку с предметными стеклами.
— Не уверена, что хочу возвращаться домой, — прошептала она. — Там слишком тихо. Пожалуй, я бы лучше осталась здесь.
— Да разве тут лучше? Тихо, как в моги… — Эбби закусила губу и покраснела. Даже в свои пятьдесят пять Эбби порой краснела, как школьница. — Неудачное сравнение, — пробормотала она.
— Все нормально, — улыбнулась Сара.
Какое-то время женщины молчали. Сара поставила в инкубационную камеру емкость с образцами, над которыми она работала, и почувствовала отвратительный запах агар-агара из чашек Петри.
— Как ты, Сара? — мягко спросила Эбби.
Сара закрыла инкубационную камеру и со вздохом повернулась к подруге:
— Вроде начинаю приходить в себя.
— Мы все по тебе скучали. Даже старик Граб сказал, что ему не хватает тебя и твоих чертовых бутылок с дезинфицирующим средством. Я думаю, все просто побоялись звонить тебе. Никто не знает, каково это. Но мы все беспокоились о тебе, Сара.
Сара посмотрела на Эбби с благодарностью и кивнула:
— Эбби, я знаю, что ты волнуешься. И я очень ценю все, что ты для меня сделала. Все эти открытки с соболезнованиями и цветы. Теперь мне снова нужно вернуться к обычной жизни. — Сара окинула комнату грустным взглядом. — Я подумала, что возвращение на работу мне в этом поможет.
— Кому-то нужно вернуться в русло своей жизни, а кому-то, наоборот, побыть подальше от всего.
— Может, и мне попробовать? Скажем, уехать из Вашингтона на время. От всего того, что напоминает мне о нем… — Сара проглотила ставшую уже привычной боль в горле и попыталась улыбнуться. — Моя сестра из Орегона пригласила меня в гости. А я уже несколько лет не видела племянника и племянницу. Наверное, они уже такие большие.
— Так поезжай! Сара, еще даже двух недель не прошло! Тебе необходимо какое-то время. Повидайся с сестрой. Поплачь немного.