Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Стивенсон Брайан

Уолтер внезапно понял, что ему знаком этот человек. Под конец слушания, когда присяжные сочли Уолтера виновным, его родственники и несколько чернокожих, присутствовавших в здании суда, были потрясены и не верили своим ушам. Шериф Тейт утверждал, что 24-летний сын Уолтера, Джонни, выкрикнул: «Кому-то придется заплатить за то, что сделали с моим отцом!» Тейт потребовал, чтобы помощники шерифа арестовали Джонни, и началась свалка. Уолтер видел, как полицейские силой уложили его сына на пол и защелкнули на нем наручники. И сейчас, чем пристальнее он вглядывался в двух мужчин, которые везли его обратно в тюрьму для смертников, тем тверже убеждался, что один из них участвовал в задержании его сына.

Машина тронулась с места. Уолтеру не сказали, куда его везут, но как только автомобиль выехал на шоссе, стало ясно, что место назначения – тюрьма для смертников. В день ареста Макмиллиан был расстроен и подавлен,

но при этом уверен, что вскоре его освободят. Он расстраивался, когда дни в окружной тюрьме превращались в недели. Он был в депрессии и ужасе, когда его перевели в тюрьму для смертников – до суда, до того как ему был вынесен какой-либо приговор, – и когда недели превратились в месяцы. А когда жюри, почти целиком состоявшее из белых, объявило его виновным после пятнадцати месяцев ожидания оправдательного приговора, Уолтер был потрясен и парализован. Теперь же он чувствовал, что возвращается к жизни, но единственным его чувством был кипящий гнев. Помощники шерифа везли его обратно в тюрьму для смертников и болтали о выставке огнестрельного оружия, на которую планировали пойти. Уолтер понял, что с его стороны было глупо считать всех умными и хорошими людьми. Он знал, что Тейт – человек порочный и бестолковый, но предполагал, будто другие просто делали то, что им велели. Теперь же он ощущал чувство, которое можно было назвать только одним словом – ярость.

– Эй, да я на вас всех в суд подам! – Он понимал, что кричит, и что толку от этих криков не будет. – Я вас всех засужу! – повторил он. Полицейские не обращали на него никакого внимания. – Ослабьте цепи! Ослабьте эти чертовы цепи!

Он не мог вспомнить, когда в последний раз терял контроль над собой, но сейчас готов был взорваться. С некоторым трудом Уолтер заставил себя успокоиться. Вернулись мысли о слушании в суде. Оно вышло коротким, методичным и бесстрастным. Отбор присяжных длился всего пару часов. Пирсон использовал свои немотивированные отводы, чтобы исключить всех, кроме одного, из тех немногочисленных афроамериканцев, которые были вызваны для заседания в жюри. Адвокаты подсудимого возражали, но судья отмел все их жалобы одним махом. Майерса вызвали для дачи показаний, и он поведал свою абсурдную историю о том, как Уолтер заставил его ехать в химчистку, потому что у него была ранена рука. В нынешней версии Майерс якобы вошел в помещение химчистки и увидел Уолтера, стоявшего над мертвым телом Ронды Моррисон. Как ни странно, он также утверждал, что при этом присутствовал некий третий соучастник убийства, таинственный белый мужчина с волосами «цвета соли с перцем», который явно играл в убийстве главную роль и велел Макмиллиану убить и Майерса, но тот не смог этого сделать, потому что у него кончились патроны. Уолтеру эти свидетельские показания казались абсолютно бессмысленными, он не мог поверить, что кто-то способен воспринимать их всерьез. Почему никто не смеется?!

Проведенный Честнатом перекрестный допрос Майерса не оставил сомнений в том, что свидетель лжет. Когда Честнат закончил допрос, Уолтер был уверен: суд штата просто объявит, что была допущена ошибка. Вместо этого обвинитель снова вызвал Майерса и заставил его повторить обвинения. Словно ни отсутствие логики, ни противоречия в показаниях не имели совершенно никакого значения. Словно, если повторить эту ложь в безмолвном зале достаточное число раз, она стала бы правдой.

Билл Хукс свидетельствовал, что видел грузовик Уолтера, припаркованный у химчистки, во время совершения убийства, и узнал этот грузовик, потому что он был переделан в «лоурайдер» – машину с опущенной подвеской. Уолтер тут же шепнул своим адвокатам, что он переделал свой грузовик только через несколько месяцев после убийства Моррисон. Его адвокаты никак не использовали эту информацию, что расстроило Уолтера. Затем для дачи показаний вышел другой белый, о котором Уолтер никогда не слышал, Джо Хайтауэр, сказавший, что тоже видел этот грузовик возле химчистки.

В зале присутствовали десять человек, которые могли бы рассказать о том, как они жарили рыбу и Уолтер был дома, когда была убита Ронда Моррисон. Адвокаты вызвали только троих из них. Казалось, всем не терпелось поскорее покончить с судебным разбирательством, и Уолтер не мог этого понять. Затем вызвали еще одного белого, Эрнеста Уэлча, он представился как тот самый «мебельщик», который забирал деньги из дома Макмиллиана в день, когда там жарили рыбу, – но это якобы не был день убийства Ронды Моррисон. Уэлч заявил, что лучше других помнит, когда она была убита, поскольку он – дядя девушки. Он якобы настолько горевал из-за ее смерти, что поехал домой к Макмиллиану забирать деньги в другой день.

Адвокаты высказали свои аргументы, жюри удалилось на совещание, и меньше чем через три часа присяжные вернулись в зал суда. С каменными

лицами, один за другим, они объявили Уолтера Макмиллиана виновным.

4. Старый обветшалый крест

В феврале 1989 года мы с Ивой Энсли открыли новый некоммерческий юридический центр в Таскалузе, задачей которого было обеспечивать бесплатными качественными юридическими услугами осужденных мужчин и женщин, приговоренных к смертной казни в Алабаме. Мы не рассчитывали, что это будет легко, но все оказалось еще труднее, чем мы думали.

Не прошло и двух месяцев, как уволился наш первый директор; юридическая школа Алабамского университета, где мы открыли офис, отказала в поддержке и отозвала свое обещание предоставить помещение; и мы на собственном опыте поняли, как трудно найти юристов, готовых приехать в Алабаму и заниматься работой по смертным приговорам на полную ставку с зарплатой менее 25 000 долларов в год.

Препятствия стремительно множились. Законодательные органы штата отказали нам в финансировании, необходимом, чтобы получить такое же финансирование от федерального правительства. После нескольких разочаровывающих совещаний с нашим советом директоров стало ясно, что здесь мы не найдем никакой поддержки для своего проекта. Лидеры адвокатской коллегии штата были полны решимости и желали нам успеха: одни – потому что считали неприемлемым положение, при котором осужденные заключенные не могли получить юридическую помощь; другие же хотели, чтобы казни шли быстрее, и чувствовали, что отсутствие адвокатов у осужденных их тормозит. Но теперь мы поняли: придется делать все самим и собирать деньги самостоятельно. Мы с Ивой перегруппировались и решили начать все заново в Монтгомери, столице штата. В итоге проект получил название «Инициатива за равное правосудие» (Equal Justice Initiative, EJI).

Я нашел небольшое здание неподалеку от центра Монтгомери, и летом 1989 г. мы подписали договор аренды. Это было хорошее начало: двухэтажный дом в стиле греческого Возрождения, построенный в 1882 году, недалеко от исторического района под названием Старый Алабамский Городок. Дом был выкрашен в желтый цвет, с очаровательной верандой, благодаря которой казался открытым и гостеприимным, создавая приятный контраст с пугающими залами суда, комнатами ожидания в учреждениях и тюремными стенами, определявшими значительную часть жизни членов семей наших клиентов. Зимой в офисе зуб на зуб не попадал, почти невозможно было выгнать белок с чердака, а мощности электропроводки не хватало для одновременной работы копира и кофеварки, чтобы при этом не вылетали пробки. Но с самого начала это здание ощущалось и как дом, и как место для работы – и учитывая, сколько времени мы там проводили, оно всегда было и тем и другим.

Ива взяла на себя административные обязанности в нашем проекте – достаточно трудные, учитывая, что федеральные деньги влекут за собой всевозможные сложные отчеты и бухгалтерскую работу. Ива бесстрашна и умна, и ей удалось разобраться со всеми задачами так, что к нам потекла тоненькая струйка денег. Мы наняли на работу администратора и начали прикидывать, как бы выжить. Я занялся сбором средств для Южного комитета защиты заключенных практически сразу же, как приехал туда работать, и у меня уже был какой-никакой опыт в выпрашивании денег на поддержку наших трудов. Я был уверен, что найдется какой-то способ собрать деньги и на новый алабамский офис, чтобы соответствовать минимальным федеральным требованиям. Нам нужно было только немного времени – но, как оказалось, как раз времени-то у нас и не было.

Нас ожидал поток назначенных дат казней. Между проведением нового закона о смертной казни в Алабаме в 1975 году и концом 1988 года осуществили только три казни. Но в 1989 году, под воздействием изменения отношения Верховного суда к апелляциям по смертным приговорам и перемен в политических веяниях, генеральная прокуратура начала энергично требовать казней осужденных заключенных. К концу 1989 года числу приговоренных, казненных в штате Алабама за год, предстояло удвоиться.

За несколько месяцев до открытия нашего центра я начал посещать алабамскую тюрьму для смертников каждый месяц, ездя туда из Атланты на встречи с несколькими новыми клиентами, включая Уолтера Макмиллиана. Они были благодарны за помощь, но близилась весна 1989 года, и все под конец наших свиданий просили об одном: помогите Майклу Линдси. Казнь Линдси была запланирована на май 1989 г. Потом они просили меня помочь Хорасу Данкинсу, которого должны были казнить в июле 1989 г. Я старательно объяснял ограниченность наших ресурсов и времени, рассказывая о том, как лихорадочно мы пытаемся наладить работу нового офиса. Хотя клиенты отвечали, что все понимают, их явно мучило сознание, что они-то получают юридическую помощь, а другим предстоит казнь.