. Крушение Америки .Заговор
Шрифт:
За разрушение целостности государства, за уничтожение и ограбление народа, за голодную смерть миллионов людей, за развязывание кровавых межнациональных конфликтов, за разграбление страны, за ложь и фальсификации, за неприятие мер к преступникам и ворам во власти, МЫ приговорили к высшей мере наказания через сожжение — восемьдесят шесть главных ПРЕСТУПНИКОВ России из сферы государственного аппарата, банковской системы, бизнеса, средств массовой информации и телевидения… (далее шел перечень должностей и фамилий преступников…)
МЫ начинаем бессрочную акцию возмездия против всей мрази, уничтожающей нашу страну. Возмездию подлежат не только преступники, но и их семьи. МЫ положим конец системе, когда папашки воруют у народа, а их детишки потом на наворованное живут припеваючи. МЫ понимаем, как нам непросто будет осуществить наш вердикт. Многим из нас придется погибнуть, но мы готовы к такому исходу, ибо выбрали для себя только один путь: наши жизни в обмен на возмездие. Холуям, служащим в охране этих преступников, даем неделю срока, чтобы уйти со своей подлой работы. После этого все охранники этих подонков, особенно русские, продавшие свою Родину и свой народ, будут безжалостно уничтожаться.
Неотвратимость исполнения нашего приговора гарантируется нашим профессионализмом, приобретенным в Афганистане, Приднестровье, Чечне. Наиболее наивных предупреждаем о безнадежности скрыться в каком-либо уголке Земли. Нами созданы трибуналы в двадцати семи крупных городах России и в одиннадцати зарубежных странах, после казни каждого из преступников в Российские и зарубежные средства массовой информации будут передаваться документальные данные о преступлениях, совершенных каждым казненным против России и народа.
МЫ понимаем, что после публикации данного сообщения ряд преступников постарается бежать из страны. Поэтому мы объявляем, как для наших, гак и для граждан других стран о том, что за информацию о месте пребывания скрывшихся преступников, А/О “ТРИБУНАЛ” будет выплачивать премию в 100 тысяч долларов, а за каждого члена семьи указанных преступников — 10 тысяч долларов. При этом понятно, что, награбив у народа страны миллиарды, они будут готовы заплатить миллионы, только чтобы их не выдали. Поэтому неразумных граждан предупреждаем, что лучше получить от нас премию в 100 тысяч долларов и остаться живым, чем получить от преступников миллион и умереть вместе с ними страшной смертью.
Несмотря на то, что сейчас будут предприняты беспрецедентные меры безопасности для охраны перечисленных нами лиц, мы заранее сообщаем, что отсчет казней начнется уже через месяц. Этим мы докажем не только неотвратимость возмездия, но и покажем наши возможности.”
А/О “ТРИБУНАЛ”.
Вся Москва, да и практически все крупные города России в тот день почти не работали, все обсуждали напечатанное воззвание и гадали, кого все же казнят первым. Но этому приговору не суждено было сбыться, так как в стране произошли чрезвычайные события и власть сменилась. Но тогда шестнадцать подонков из списка с инфарктами были доставлены в клиники, часть бросилась спешно паковать чемоданы, но большинство наиболее самоуверенных и наглых оставило это сообщение без должного внимания, усилив только свою охрану.
Информацию, появившуюся тогда в газетах, тщательно скрывали от президента, но доброхоты вдохновили дочь передать газету президенту. Прочитав Воззвание, президент, по понятным причинам, зашелся в гневе от брошенного ему вызова. Привыкший еще со времен Политбюро, что народ быдло и с ним можно делать все, что только пожелаешь, все стерпят, а время его правления только это подтверждало, вдруг нашлись те, кто решил судить его любимцев и назначенцев. Его гнев и возмущение было настолько запредельными, что больное сердце не выдержало, инфаркт…
Его тогда экстренно доставили в Центральную Клиническую Больницу (ЦКБ) и сделали все необходимые инъекции, стимулирующие жизнедеятельность. Но никто тогда не знал, что уже спустя двадцать минут веки президента дрогнули, но сил поднять их он уже не имел. Видимо его умирающий организм, собрав остатки сил, откликнулся на введенные суперстимуляторы, и как бы воспарив, приближался как из тумана к какому-то рубежу. Но этот проблеск возврата мыслительной деятельности был таким крошечным, что никак не отразился даже на работе многочисленных приборов, подключенных к нему.
Он так и остался в тот свой последний миг жизни один на один с собой. Слабые биотоки поднимали из глубин памяти умирающего пласты его жизни московского периода. Как в калейдоскопе, мелькали события его борьбы с прогнившей московской партократией, погрязшей в воровстве, коррупции, уничтожении любого инакомыслия, а тем более высвечивания их делишек. — Эти мои попытки, — вспоминал он, — нашли широкий отклик у народа и звериную злобу высшей московской и союзной партноменклатуры. Только работая первым секретарем Московского Горкома КПСС стало понятно, какую сеть бандократии сплел в столице ее бывший партайгеноссе Гриссель, носивший русскую фамилию Гришин. Чтобы порушить эту мафиозную структуру, пришлось снимать первых секретарей райкомов партии. Но вместо одной воровской головы мгновенно вырастало несколько новых, неизменно похожих на старую. Все прогнило сверху донизу. Страну разлагали уже не один десяток лет, поэтому кадровые перестановки ничего не давали. Последовало мое изгнание из Политбюро, из Горкома партии, — роились отрывки его мыслей о том, теперь далеком времени. — Да, меня избрал народ. Но вокруг консолидировались люди из разных слоев общества: патриоты и либералы, диссиденты и тайные сионисты, отвергнутые режимом честные члены КПСС и беспартийные, невинно репрессированные и незаслуженно освобожденные, интеллигентное ворье и подлинные деятели культуры, люмпены и просто шушера общества. Нельзя было никого отвергать, предстояла борьба за власть, нужны были сторонники любого сорта. После победы, думал, разберусь, кто есть кто…
Не получилось. Волна событий захлестнула. Август 1991 года многое скомкал. Пятнистого демагога удалось в августе перехитрить, но после сентября 1991 года он опять начал набирать власть. Стало понятно, что если сохранится СССР, Россия как была дойкой коровой Союза, так ею и останется. Сколько оскорблений я перенес за Беловежскую пущу, но мало кто знает, что Кравчук и Шушкевич обманули меня самым подлым образом. Разве я хотел разрушения страны? Надо было избавиться от “лучшего немца” и всей его прогнившей союзной номенклатуры, освободить Россию от оков и дать почувствовать другим республикам, что они представляют собой без России, без ее потенциала, а уж затем объединяться, но на других началах.
Не получилось. Не удалось освободиться от пены, от накипи той первой волны сторонников, которые практически ничего не умели делать, кроме как болтать языком. Все, кто был рядом в тот тяжелый 1991 год, после прихода к власти моментально объединились в кланы и кланчики, которые постоянно давили на меня, припоминая свои заслуги в победе над коммунизмом и проталкивая свои идеи и своих друзей на высокие посты. В этом круговороте почти не было честных людей, поэтому воровство, коррупция, мошенничество начали процветать с невиданной силой. Уследить за всем было просто невозможно. Все решали только свои личные дела, разогнать их в тот нестабильный период — означало потерять их поддержку…