...Имя сей звезде Чернобыль
Шрифт:
Позволю себе привести письмо М. С. Горбачеву [от 1 июня 1986 г.], цифры и факты, в нем фигурирующие, получил я от ученых-физиков В. Б. Нестеренко, Н. А. Борисевича, а также работника ЦК КПБ А. Т. Кузьмина.
Сегодня ученые прикидывают: из 350 «хиросимских» (по выпадению радионуклидов) бомб почти 300 упали на Белоруссию. [116] Оказывается, вот они, истинные масштабы катастрофы. А Минск информировал Москву: у нас пострадали только три района…
Не буду рассказывать, как отвез письмо, какие были звонки и разговоры через помощника Генсека Черняева Анатолия Сергеевича. Результат был, надо сказать, немедленный: в Минск выехала представительная комиссия, и все на уровне министров и замов — сам не ожидал. По неистребимой нашей интеллигентской наивности,
116
По последним подсчетам 600 «бомб», из них 450 на Белоруссию.
Но произошло нечто уму непостижимое. Товарищи Слюньков, Бартошевич (второй секретарь ЦК КПБ), Ковалев (Председатель Совета министров БССР) прямо-таки стенку выстроили против всякой помощи республике. Не думаю, что и Комиссия прилагала сверхусилия, чтобы прошибить эту стенку. Не надодак и не надо! Раз у вас все хорошо, нам тем лучше! Где у нас те приборы, или лишние медикаменты, или стройматериалы!
Уже после я понял, насколько не случайной была та радость (С.-Щедрин называл это «административным восторгом»), с какой первый секретарь ЦК Белоруссии сообщал в разговоре со мной о «проколе» украинцев и «успехе» белорусов. Это когда руководителей УССР и БССР покликали в Москву — по поводу чернобыльской аварии.
Ляшко (украинский премьер) полтора часа клянчил и плакался, как у них все плохо и надо им помочь. А наш Ковалев за десять минут отчитался. Николай Иванович Рыжков похлопал его по плечу: «Вот, учитесь у белорусов».
Дорогой Николай Иванович, ну, что вы сделали? Мы, конечно, рады, что всегда ставят в пример нетребовательность и скромность белорусов. Но ведь надо и свои кадры знать. Они что после этого — где уж искать помощи, — они и свои поливальные машины отправили в Киев. А всех, кто не оптимист по-Слюньковски, по-Бартошевичски, тотчас отстранили от чернобыльских дел. Всем кто хотел оставаться при должности, строго-настрого велено было исповедовать одну истину: у нас нет причин для беспокойства, директора атомного центра В. Б. Нестеренко уволили, президента АН БССР НА. Борисевича сместили, секретаря по идеологии А. ТКузьмина (посмел связаться с паникерами) отправили на пенсию…
К слову сказать, когда двое первых попали в списки на республиканских выборах, их и три года спустя, настиг все тот же высокий гнев. Хотя, казалось бы, республиканское начальство сильно поменялось. Но нет, памятлив аппарат в таких делах. Чуть ли не в один день одна и та же статья, чернящая Борисевича и Нестеренко (и за что?.. Именно за Чернобыль!), появилась в «Вечернем Минске» и московской «Рабочей трибуне»…
А мне очень хотелось бы узнать подробности разговора руководителя союзного КГБ тов. Чебрикова с соответствующей организацией в Минске — по поводу уже моей особы. Вот и такая была реакция, это мне известно. Как же, вмешались в «их» дела! Такие дела всегда считались не нашими, а их — даже если тебе на голову посадили целый реактор. («Ишь полез куда — в большую политику!» — доносилось, как эхо. И в очередной раз «попал под колпак».)
Но все наши личные неприятности — какое это имеет значение в сравнении с тем, что сотворили с народом Белоруссии, с украинскими и русскими областями за более чем три года преступного бездействия. А если и действий, то чисто отвлекающих, декоративных, хотя и очень дорогостоящих: помывки деревьев и дорог, активного строительства «культобьектов» в зараженных районах и т. п.
В этой Большой Общегосударственной Лжи прямое участие принимала и наша руководящая медицина (ее Институт биофизики и сегодня, если и отступает под натиском общественности, то в самом арьергарде), к сожалению, многие и многие ученые: физики, биологи и пр. Последний их крупный залп по правде о Чернобыле, прорвавшейся сквозь стену секретности, — это обращенное наверх «письмо 92-х». И хотя в нем не мало титулованных имен, не услышал их Верховный Совет СССР, не принял 35-бэрную концепцию, по которой дети и беременные женщины приравниваются к работникам-специалистам АЭС. Да, завод Большой Лжи явно кончается.
Но вот интересная закономерность: все участвовавшие в обмане народа пошли на повышение. Из района — в область, из области — в Минск. Ну, а из республиканской столицы, конечно, куда — в Москву, если надо, то прямо в Политбюро. Может, и не все за эти дела, но народу не прикажешь думать, как кому удобнее.
Как-то спросил у академика Андрея Ивановича Воробьева: можно определить первоисточник Большой Лжи о Чернобыле? Согласились, что источников было много. Каждое ведомство, которое оказалось не на высоте (а кто на высоте?), было заинтересовано в этой лжи: малая авария — и их вина малая, а если это катастрофа, значит; и вина их большая. И как это бывает: пряча одни преступления, сотворили новые, еще большие: разве не преступление против человечности вот это — сознательное сокрытие от сотен тысяч людей правды о том, что жить на тех землях нельзя.
Еше Сталиным отрегулированные партийно-государственные структуры, избавленные от контроля снизу, сформированные в целях перманентной войны с народом, действовали и на этот раз как им и положено.
В полувоенной униформе партначальников сталинских времен был немалый смысл: это внешнее выражение сути и предназначения партии «нового типа», созданной для захвата власти, существующей для бе удержания и укрепления, а поэтому изначально военизированной. Именно эта изначальная, ленинская суть и форма партии сослужила Сталину главную службу, как в расправе с самой партией (почти военная дисциплина и психология по рукам и ногам вязала его оппонентов-противников), так и в войне со всем народом, в которой диктатор опирался на слепую готовность партии подчиниться и выполнить любую волю верхов. Любой ценой. (Тот самый «демократический централизм», с которым не захотели расстаться на XVIII съезде.)
Пронизывающие все и вся закостеневшие структуры сработали в ситуации с Чернобылем по нормам всех прежних деяний партаппарата. Разве не связана была, например, коллективизация, и ею вызванный голод с такой же секретностью и Большой Ложью на весь мир? Да и когда не лгали? Когда рухнули все наши фронты, а народу Сталин сообщал, что в Германии вот-вот кончится бензин и начнется революция?
Лги, а не то положишь партбилет! — вот первая заповедь аппарата. А это — что погоны потерять.
Вся наблюдавшаяся картина Большой Лжи и все наши малорезультативные попытки проломить или обойти стену (вплоть до конца 1988 г.) — всё это так и просилось прямо в роман-антиутопию. Но как теперь чаще всего происходит, энергия уходила, тратилась на всё новые и новые попытки прямого, непосредственного действия, не до романов было. Но фабула выстроилась вот такая.
Мир расколот по-прежнему: «Лучше быть мертвыми, чем красными» (или, наоборот, «не красными»). Нацелены на города, страны, континенты ядерные арсеналы, вот-вот случится срыв — психики или техники.
А у нас еще один Чернобыль, да нет, целая адская цепочка (по «графику Легасова»). Мир, конечно, зафиксировал бешеное повышение радиационного фона, но МАГАТЭ и подобные организации на Западе, как и в истории с первым Чернобылем, блюдут авторитет атомной энергетики и помогают нам врать. Ну, а в наших «зонах», как и во времена первого Чернобыля: «никакой паники», положение лучше, чем когда-либо прежде, именно там строим дома отдыха, культурные центры, фабрики по переработке пищевых продуктов, пашем, сеем, убираем — ну, всё, как в Белоруссии в 1986–1989 гг. Специалисты из Минздрава, Госкомгидромета, Института биофизики, членкоры и академики заверяют народ, что есть и пить можно все (только руки мыть), главное, не поддаваться радиофобии. Население благополучно вымирает (тем более что добровольцев-«ликвидаторов» очень мало: все помнят, как отблагодарили их за первый Чернобыль), а в газетах — подвиги, победы.
Противная сторона заподозрила неладное. Отчего обезлюдели города? Не засовывают ли население в бомбоубежища, не готовят ли ядерное нападение? Не выдержали нервишки — ударили из всех шахт. И убили, отравили все страны, все континенты и себя тоже.
Мое второе письмо о чернобыльских делах М. С. Горбачеву (напечатано как статья в «Новом мире»: «Честное слово, больше не взорвется, или Мнение неспециалиста») имело более прямые и заметные результаты. Но и время было уже другое — 1988 год, начало марта. Но как же у нас всё трудно дается, даже при прямой поддержке и заинтересованности Первого лица в государстве!