...ское царство
Шрифт:
— Но дела-то у твоей, так сказать, фирмы, насколько мне известно, не очень-то последнее время идут. Нет? — хитро щурит маленькие близорукие глазки Роза.
— Действительно, что это я тебе рассказываю!.. Я и не подумал, что тебе уж наверняка рассказали обо мне все в деталях…
— Ну, в деталях — не в деталях… Я просто что хотела сказать: если какие-то проблемы есть, или, не дай Бог, возникнут, — ты мне скажи. Много не обещаю, но чем могу — помогу. Минуточку.
Роза
— Что эти церберы тут торчат, будто мы острожники, правильно? — объясняет свою отлучку Роза.
В этот момент к ним подскакивает раскрасневшийся то ли от быстрой ходьбы, то ли от какой взволнованности Максим с небольшим подносом в руках, на котором был помещен весь Розин заказ.
— О, Гариф, рад тебя видеть! — слишком нарочито выказывает благорасположение к новому увлечению своей владычицы раскрасавец.
Но госпожа его без особого одушевления воспринимает появление третьего:
— А где вино? Вот и Гарик пришел. Вино где? Или ты хочешь, чтобы я от сухомятки еще и гастрит заработала?
— Ой, Пусик, извини, Зая! Я и… Торопился, Пуся. Я же хотел, чтобы быстрее. Сейчас принесу.
— Да постой! — кричит вслед убегающему Максиму гигантша. — Поднос-то оставь! Разогнался.
— Ой, прости… — вновь пускается в извинения воротившийся Максим, теперь уже не в смущенности, но полном конфузе расставляя принесенные яства на столик рядом с кистями и красками.
Максим убежал. Роза откусывает кусок пирога и, жуя его, продолжает беседу:
— А что же ты мне не говоришь… Ты бери, ешь, Макс сейчас еще принесет. Что же ты молчишь, ведь у тебя вчера был день рождения, да?
С некоторой нерешительностью гость берет с тарелки бутерброд.
— Бери, бери, — настаивает Роза.
— А зачем Максим носится куда-то за провиантом? Вон, все столы завалены.
Роза жует и многозначительно посмеивается:
— Ну за чем тебе знать мои маленькие секреты? — она смеется. — Да ничего тут нет особенного. Просто так я себя чувствую увереннее.
— А Максиму, значит, ты доверяешь?
— Сейчас? Вполне!
Солнце поднялось выше, — газон залит золотом. Молодая женщина и седовласый коротышка, непрестанно хохоча, скачут по траве, — играют в бадминтон. Иные господа (их здесь не менее полутора дюжин), развалясь в шезлонгах либо прогуливаясь взад-вперед, попивают что-то из разнокалиберных стаканов, болтают, и опять же смеются, смеются…
— Так вернемся к твоему дню рождения, — хозяйка этого земного эдема покончила с пирогом и теперь принимается за пудинг. — Я понимаю, что ты не смог бы пригласить меня в свое уютное семейное гнездышко, — она вновь начинает кривляться, отчего на лице Гарифа появляется напряженная холодная маска, — но, когда бы ты предупредил, — мы могли бы на пару часов слетать, скажем, в Париж. Посидели бы в «Максиме», отметили. Если бы ты знал, какой там готовят мусс из рачьих шеек с соусом нантюа! А пили бы мы только «Шато Лафит-Ротшильд». Или ты не любишь кларет?
Гариф смеется.
— Напрасно. Бутылка стоит триста фунтов. И заслуженно. Рекомендую. На все про все ушло бы часов десять, так что к вечеру ты был бы уже в домашних тапочках.
И вновь на подмостки этого зеленого театра выбегает Максим. Теперь на его подносе темно-бурая бутылка с горлышком, залитым сургучом, и два радостно позвякивающих стакана какого-то стародедовского дизайна.
— Кушать подано! — лучезарно скалит зубы отставной любовник, из последних сил надсаживаясь, жилясь развеселым фиглярством прикрыть леденящий его сердце страх.
— А почему два стаканы? — чуть шире раскрывает щелочки-глазки Роза. — Ты что, не хочешь выпить с нами?
— Ну что ты, Зая…
— Не называй меня больше никогда «заей».
— Прости, Пуся…
— И «пусей» меня тоже не называй. Возьми со стола себе стакан, — и, повернувшись к Гарифу: — Несносный! Просто несносный.
Кажется, одной секунды хватило Максиму, чтобы исполнить приказание.
— Ну, мужчины, открывайте бутылку, разливайте вино, — Роза вновь опускается в свое кресло. — Как все-таки сегодня жарко. Июль, чисто июль!
И тут… Роза как ни в чем не бывало, не сморгнув глазом расстегивает свою кружевную бело-палевую кофточку, со слоновьей грацией стаскивает ее с себя и бросает на траву у кресла. С противоположной стороны поляны раздаются нарочитые аплодисменты, надо быть, самого уверенного в себе гостя, и тотчас его подхватывает все общество. Господа рукоплещут, смеются, выкрикивают:
— Браво, Роза! Браво! Это может только наша Роза! Роза, ты орлица! Блеск!
— Да ну вас, — отмахивается виновница всеобщего ликования, все же явно польщенная тем, что ее эскапада снискала такой успех у публики.
Но что за тело открылось всеобщему освидетельствованию! В безжалостно откровенном солнечном свете, в окружении такой настоящей, такой естественной зелени, это громадное бесформенное существо не может не смотреться предметом анормальным и опасным всему природному. Гора болезненно бледного рыхлого гипертрофированного сала, утратившая всякие человеческие признаки. Но это женщина. Во всяком случае, на передней поверхности этого уникума следует находиться груди. Однако в многоярусном каскаде жировых складок нереально определить, какая из них может называться грудью. Впрочем, и спину дамы покрывают несколько рядов таких вот «грудей».