04-Версии истории (Сборник)
Шрифт:
Но Уилл не заметил подколки, а помчался дальше, не выходя из образа Люченцио:
— Бездельник, подойди. Нам не до шуток. Мне помогая, Транио решил принять мой вид, надев мою одежду. А мне от дал свою… — Задумался. Спросил: — Слушай, Елизавета, я не стал бы посвящать Бьонделло в суть интриги. Какой-то он у нас ненадежный. Таким лучше лишнего не доверять.
— Согласна, — кивнула Елизавета. — Пусть Люченцио при думает объяснение. Только оно должно дать слуге мотивацию поведения на все действие пьесы.
Сказано было латинское: «ratio».
— А мне отдал свою, — повторил Уилл последнюю фразу монолога и выдал ratio: — Вот дело в чем: сойдя на берег, я ввязался в драку. И все бы ладно, но — убил кого-то. На время должен изменить я внешность и стать другим. Ну хоть таким, как он… — Уилл указал на Смотрителя, который был сейчас удобен в качестве Транио. — Теперь служить, как мне, ему ты должен. Он мною стал. А я решил укрыться, чтоб жизнь спасти. Ты понял?
— Нет, не понял ни черта, — сказал Бьонделло.
То есть Елизавета.
Когда Смотритель готовился уйти в прошлое, он, как и всегда, не брал с собой ничего из своего времени. А сейчас пожалел: обычный звукозаписывающий чип принес бы Службе такое свидетельство Мифа о Потрясающем Копьем, что, попади оно в руки шекспироведов, шекспирофилов и шекспирофобов, мир бы перевернулся.
Но у Службы, к счастью для мира, противоположные цели: чтобы он никуда не переворачивался.
— Ты имя Транио забудь навеки, — приказал Уилл. — Нет Транио! Теперь он стал Люченцио.
Елизавета засмеялась:
— Неплохо для слуги. Вот мне бы так!
И вновь подумал Смотритель: о ком она? О персонаже «Укрощения» или… о себе?
А Елизавета продолжила — теперь за Транио. Она явно оправдывалась. Что вполне соответствовало образу простолюдина (как она говорит), попавшего волею случая в шкуру богатого и знатного господина. Как не оправдаться перед еще вчерашним собратом, с которым делил и гнев хозяина, и милость его?..
— Пойми меня, — упрашивала Елизавета и — опять Смотрителя. Но что тут странного? Он был здесь единственным зрителем. — Не для себя стараюсь. Нам главное теперь, чтобы хозяин заполучил меньшую дочь Баптисты. Поэтому советую тебе держать язык покрепче за зубами. Не для меня, а только — для сеньора… Когда одни мы — я все тот же Транио. Лишь при других — Люченцио, твой хозяин…
Уилл тяжело вздохнул и произнес, как будто решение далось ему так нелегко, что — хоть в петлю:
— Теперь осталось выполнить одно: тебе в число влюбленных записаться. Да так, чтобы никто не усомнился!.. Пойдем. Пора…
— Стоп! — сказал Смотритель. — Прервемся. Пусть Уилл запишет. Очень хорошая сцена, грустно будет, если что-то за будется.
Он не снимал менто-связь, но лишь чуть отпустил ее, смягчил, чтобы подопечный мог сосредоточиться на себе самом, а не на диалоге с Елизаветой, на себе самом и своей пьесе. Смотритель понимал, что она — не его. Была — не его, если судить по тому, что Служба не ошиблась, и менто-коррекция понадобилась, и получается — не его, поскольку вмешался абсолютно посторонний или чужой фактор: Елизавета.
Смотритель не знал, помеха она делу или подмога, но всякий неучтенный фактор (это термин Службы — чужой) следует держать под постоянным контролем или — что лучше и надежнее! — изолировать. Смотритель понимал, что под изоляцией совсем не обязательно предполагается физическое устранение… э-э… фактора, а возможны и предпочтительны иные варианты. Но ему была интересна Елизавета. Не как фактор, а просто как женщина, чужая этому веку. Чужая по менталитету, по поведению, по воспитанию. И, к слову, действительно не учтенная в Истории. Не было такой. Нигде не зафиксирована — неподалеку от Барда.
Но это неудивительно, в принципе, это — судьба женщины. Обычная. До эпохи феминизма — еще жить и жить. Да и что дала эта эпоха? Кроме женской фанаберии — ничего, считал Смотритель. Это было его личное мнение, он его никому не навязывал. Да и попробовал бы — не дали б. Двадцать третий век — эпоха зыбкого равенства полов с мощным креном в сторону приоритета женщин. Смотритель, повторимся, считал, что приоритет бессмысленно навязан миру, начал навязываться еще в двадцатом, а к двадцать третьему вообще расцвел пышно и развесисто. Но, слава богу, оставались профессиональные ниши, куда женщины не пробрались. Служба Времени, например…
— Как вам работа с Уиллом? — вежливо поинтересовался граф Монферье, пока Уилл фиксировал на бумаге придуман ное и разыгранное.
— Очень интересно! — искренне, как показалось, ответила Елизавета. — А как вам?
— При чем здесь я? — удивился граф. — Это вы двое трудитесь. А я — лишь праздный слушатель и зритель. Благодарный, впрочем.
— Оставьте, ваша светлость, — легко поморщилась Елизавета. — Мне же Уилл все-все рассказал. Только вы и при чем. Без вас он даже не подумал бы о пьесе.
— А без вас?
Вопрос был провокационным. Но Елизавета провокационности не заметила и ответила просто:
— Наверно, и без меня все получилось бы. Просто со мной быстрее. И уж не знаю, как вам, а мне интересно. Я и прежде писала кое-что. Так, для себя. Стихи, философские работы, трактаты о природе… А тут — просто живое представление! Я очень люблю театр. Я там стараюсь бывать как можно чаще, хотя для этого мне приходится притворяться мальчиком… Но нет, вы не думайте, я совсем не претендую на авторство. Да и кто бы поверил, что женщина может что-то серьезное написать?
— А как же Сафо? — Кого вспомнил сразу, про ту и спросил.
— Ну-у, она… — Елизавета явно подыскивала слова, — она же совсем особенная женщина… Да и была ли она на самом деле? Остров Лесбос, женщины, слагающие стихи… Не миф ли это?
— А стихи? — спросил Смотритель. — Стихи-то остались. Они — не миф.
— Они могут быть частью мифа…
Вот и точное слово произнесено: «миф». Все больше и больше совпадений… Но совпадений с чем? Да ни с чем особенным, упрямо решил Смотритель, с каких пор ты стал опасаться обычных совпадений, даже если их число приближается к критическому? Ну женщина. Ну возникла в нужном месте в нужное время. Ну явно талантлива — сама по себе, безо всяких менто-коррекций. Ну сочиняет текст «Укрощения» очень близко к каноническому варианту. Ну предполагает, что в истории литературы могут иметь место литературные же мифы… И этого мало?!