05-Мой престол - Небо (Дилогия)
Шрифт:
— Конечно, не все, — отвечал Иешуа Иоанну. — Я разделил бы наших жителей на три группы. Первая — просто любопытные, праздные туристы, которым не жаль некой суммы долларов, иен или евро, чтобы купить тур в страну Храм и потусоваться, как выражается Крис, в «божественной сфере». Вы сами прекрасно знаете: такие здесь не задерживаются. Но и погоды не портят. Разве много было грязи в медиа от их рассказов о путешествии? С десяток интервью, не больше, Клэр очень аккуратно ведет архив, ничего не пропускает… Теперь вторые. Это обычное жулье, мошенники всех мастей. Их не так уж и мало а с теми, кто прорывается, мальчики Кифы справляйся отменно… И третья категория — искренне желающие остаться здесь надолго, если получится — навсегда, и найти для себя Бога. И не на иконе, не на распятии, а в себе самих, в душах… Тоже, конечно, разный народец: и больные душой, и о чуде мечтающие, и просто больные… Этим приходится помогать. Что мне — лишнего чуда жалко?.. Но большинство — мои люди!..
Уж кто в тот день собрался в Закрытом Соборе на беседу с Иешуа — трудно теперь определить. Вероятно, все были: и туристы, и жулики, и «его люди». «Его людей», конечно, — большинство. Кто из них начал первым — неизвестно, да и есть ли необходимость искать первого?..
Вообще-то, как и всегда, первым начал Иешуа. Он вышел на свой пятачок перед сидящими, стоящими на коленях, даже полулежащими на черном полу прихожанами, привычно протянул всем руки, поприветствовал, услышал нестройные ответные слова приветствий, подождал тишины, начал негромко — акустика в зале была сумасшедшей:
— Сегодня суббота. Погода отличная, не так уж и жарко на улице, а здесь, на мой взгляд, даже холодновато. Не согласны?.. — Дождался опять же нестройных и разноречивых выкриков: мол, да, холодновато, или, наоборот, — нет, Мессия, в самый раз, — продолжил: — А ведь тепло ли, холодно ли — это вопрос наших ощущений, он очень личностный и зависит не от реальности холода или тепла вне нас или вокруг, а от того, как мы хотим к этому отнестись, от нашего желания, от внутреннего ощущения… Есть такое понятие — терпеть. Оно достаточно многозначно. Терпеть — стойко сносить страдания, муки, физические и моральные. Не роптать — это обязательный спутник терпения. Не любить человека, но мириться с ним, с его присутствием рядом, а то и в твоей жизни. Или вот совсем иная ниша: не торопить кого-то с решением, с исполнением обещания, не подгонять события, ждать. Это очень важно — уметь ждать… События, встречи, любви, счастья… Веры, наконец! Бога в душе собственной!.. Меня спросят: а зачем терпеть, если можно пойти и взять то, что нужно? Зачем сносить муки, если их возможно избежать? К чему оставаться рядом с нелюбимым? Что за вздор — ждать случай, если проще идти навстречу ему?.. Меня спросят, и я соглашусь: незачем, Ни к чему, и вправду — вздор! Но лишь тогда, когда ты действительно решил идти до конца, раз начав. Ничего не дается само, все требует пусть крохотного, пусть недолгого, но — всегда ощутимого срока, и умения взять, достичь, избавиться. И сноровки. И удачи, наконец, д значит, все равно — терпения. Хотим мы того или не хотим, но ничего в жизни из задуманного, вымечтанного, желаемого не случается мгновенно. Разве что случай подвернется, так он всегда слеп — что на него рассчитывать… Но конечно же, как сказали бы всякие умные философы, которых я некогда звал книжниками, есть терпение и терпение. Одно дело потерпеть минутку, час, день или даже год, зная, что лишь от твоих сил, твоего умения, твоей смекалки зависит приход результата и все эти качества твои в силах приблизить его. Другое дело — ждать того, что зависит вроде бы от тебя, а на деле проверяется и поверяется Им одним… Вы думаете, наверно: к чему это он? Что нам предстоит вытерпеть? Что ждать?.. Отвечу: только то, что вы ждете давно: ощущения Бога — внутри и мира — вокруг…
Иешуа умолк, то ли собираясь с мыслями, то ли просто взял секундную передышку. Слушатели, как и всегда, молчали. Тишина в зале стояла — звенящая. Казалось, что слышно, как ветер гнал песок за стеклянными стенами храма. Но это только казалось: звуконепроницаемость стен была надежно гарантирована: хоть из пушек пали — не услышит никто в храме. А Иешуа продолжил:
— Когда-то — да не так уж и давно, многие, наверно, помнят, — я произнес на большом собрании слова человека, вся жизнь которого — пример величайшего терпения, рожденного величайшей же верой в Господа. Я имею в виду мученика Иова. Он сказал в сердцах: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: „зачался человек“… Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева…» Это было только началом мучительных испытаний, которые Господь повелел Иову, вы все, полагаю, знаете о них. И еще полагаю, что спросите меня: а зачем Господу нужно было так издеваться над тем, кого он сам назвал в разговоре с сатаной человеком непорочным, справедливым, богобоязненным и удаляющимся от зла? Почему Господь так легко и безжалостно купился на обычную провокацию сатаны, заявившего: «Разве даром богобоязнен Иов?.. Но простри руку Твою и коснись всего, что У него, — благословит ли он Тебя?» Зачем Господь взялся доказывать преданность своего подданного, наслав на него муки великие? Кому нужно такое терпение? Зачем искать Бога в себе, если есть постоянный — и уже описанный в Каноне! — риск подвергнуться таким мукам, которые и библейским людям были невмочь, а уж что говорить о нынешних?.. Стоит ли терпеть — даже несравнимо с терпением Иова! — ради такого эфемерного счастья, которое Иов выразил словами: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя»? Стоит ли? — Иешуа
До сих пор проповедь была достаточно традиционна, Иешуа только, видимо, подошел к тому всегда неожиданному — и уж точно далекому от канонов! — повороту, который ждали все от каждого его выступления в храме. Ведь не за обычным толкованием термина «терпеть» в соединении с трактовкой мифа о Иове пришли сегодня к нему и туристы, и жулики, и сумасшедшие, и больные, и просто ищущие — его и только его люди! И это его «Стоит ли?» и знаменовало поворот, выход к такому выводу, от которого кривились отцы всех христианских конфессий, а журналисты, которым до веры было — как до чего-то непонятного и вздорного, тиражировали парадоксы Мессии с садистским наслаждением.
Кстати, и сейчас в зале наверняка присутствовали журналюги, а уж телестудия страны Храм, возглавляемая Крисом, писала проповедь, и права на нее давно были куплены сотнями компаний за весьма нужные стране денежки.
Иешуа молчал, и зал должен был притихнуть особенно, как было всегда…
Но случилось иначе.
— Конечно, не стоит! — громко крикнул кто-то.
— Кончай этот бред. Мессия! — подхватил еще один. И опять раздалось — уже разноголосое:
— Хватит врать!.. Надоело!.. Завязывай, пророк хренов!.. Иешуа всегда говорил с народом как хороший артист разговорного жанра — если есть реплика из зала, то можно на нее отреагировать, это будет органично и к месту — налицо связь со зрителем-слушателем, никакой «четвертой стены»… Но сейчас Иешуа сделал непростительную паузу, в которую вместил сразу много всего — и удивление, и возможные вариации ответа, и короткое размышление о целесообразности этого ответа вообще. Паузой воспользовались. Не по назначению.
— Хорош мозги полоскать!
— Вали оттуда!
— Чего мы его слушаем?
Разные голоса — мужские и женские, вспыхивая в зале то здесь, там яркими и колкими возгласами, завели зал довольно быстро.
Людское тревожное гудение с негативно-неактивным эмоциональным окрасом. Пчелы, чей улей расшевелил неосторожный охотник за медом. Что бывает охотнику в этом случае — известно…
Иешуа позволил себе растеряться — что тоже было неким своеобразным шоу-приемом: дескать, не просто говорящая голова пред вами, но живой человек, способный переживать такие же эмоции, как вы, вот и переживаю сейчас, неслабо причем. Эмоция называется «недоумение». Весь его вид выражал готовность к диалогу — вы мне расскажите, чем вы недовольны, и мы решим эту проблему вместе…
Массы любят видеть в своих героях простых людей.
Ход Иешуа не возымел действия. Народ вокруг него зашевелился, кто-то вскочил, кто-то метал в Машиаха разочарованно-безразличные взгляды, а кое-кто и злобными не погнушался. В глубине зала открылись двери, впустив в черный гранитный полумрак широкий луч солнечного света — люди уходили.
Но хорошо бы уходили тихо и мирно, хотя слово «хорошо» для недоумевающего Иешуа сейчас было неприемлемо — он не понимал, чем обидел людей, какое слово обронено, вызвавшее такую реакцию, — но эти размышления потом, потом, сейчас зреет что-то неприятное… В пятно света, окружающее Машиаха, влетел какой-то предмет, круглый, небыстрый, — не подними Иешуа руку, не останови его полет коротким телекинетическим импульсом, попало бы ему аккурат по маковке. На пол упало обыкновенное яблоко, покатилось по тарелочке пола — к стеклянной стене. Докатилось, Или, точнее, — докатились: в Машиаха кинули яблоком. Да не суть чем, а суть — что чем-то, что кинули: в Мессию, в Пророка, в Учителя, а не в артиста, сфальшивившего в монологе…
Если о чем-то можно сказать — чепэ, то именно об этом. Все предыдущее так, бытовые неурядицы. Покушение на авторитет Учителя — чепэ.
— В чем дело? — спросил Иешуа.
— Да надоело! — ответили ему из шевелящейся толпы.
— Надоело! Понял? — крикнул прямо в лицо Иешуа стоящий поблизости паренек лет пятнадцати.
— Что именно? — Иешуа попытался вступить в несвоевременный и явно безрезультатный диалог.
Трудно понять: то ли он растерялся секундно, что совсем не похоже на него, то ли по-прежнему рассчитывал на свою силу, то ли эпизод просто не задел его, как не задело яблоко, брошенное неметкой рукой.
— Да все надоело! — визгливо и малоконкретно отозвался юный экстремист.
Свой словесный выпад он сопроводил взмахом руки, явно намереваясь засветить Машиаху в скулу. Или в ухо. Или в глаз. Уж что подвернется.
Не подвернулось ничего.
Короткий взгляд — и парень уже распластан по полу неведомой ему силой, удивленно вращает глазами и не понимает, почему невозможно пошевелить и пальцем.
— Бьют! — истерично заверещала какая-то женщина. — Он бьет ребенка!
Пацан в другое время на «ребенка» обиделся бы, но в его нынешнем положении он готов был стать даже «младенцем» — лишь бы хоть откуда-то пришло отмщение. Иешуа чувствовал, что от парня исходит злость, причем в таких количествах, что, преврати ее в тепловую энергию, можно было бы растопить небольшой айсберг. И еще явственно ощущалось возрастание общей агрессии по отношению к одиноко стоящему в пятне света Машиаху. Агрессии абсолютно немотивированной. За что?