1 АВГУСТА 1914
Шрифт:
ГАНГРЕНА САМОДЕРЖАВИЯ
История вынесла суровый приговор российскому самодержавию. Царизм душил свободу, сковывал великую страну, лишал Россию возможности занять подобающее ей место в мире. В невероятно тяжелой схватке с трехсотлетним чудовищем революционеры никогда не делали акцента только на личностях, а вели беспощадную войну против самого института самодержавия. Агитация и пропаганда, возьмем в пример большевиков, не имела ничего общего с тем представлением о троне, которое захлестнуло Россию в годы первой мировой войны, типа «Царь с Егорием, а царица с Григорием».
Скандальную
К войне они набили руку в этом деле, затеянном задолго до описываемых событий. С.Ю. Витте диагностировал цель этой кампании еще в зародыше. Сложились союзы, отмечал он, «общественных деятелей» типа Гучкова, Львова с «людьми большого таланта пера и слова и наивными политиками» — Милюковым, Набоковым и иными. «Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче — свалить существующий режим во что бы то ни стало, и для сего многие из этих союзов признавали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезговали никакими приемами, в особенности же, заведомой ложью, распускаемой в прессе. Пресса совсем изолгалась…».
Фабрика слухов и сплетен, бесперебойно функционировавшая до 1914 года, усилила свою работу с началом войны. Поражения на фронтах подкидывали пищу чернильным генералам, обосновавшимся в редакциях буржуазных газет.
К 1916 году организаторы этой кампании добились значительных успехов, немало людей начали смотреть на происходившее в Петрограде, а, следовательно, на ход войны, из их рук.
Набор стандартных клише, изготовленных преимущественно кадетами, превращался в общепринятый стереотип мышления, особенно в провинциальной России. Одного примера достаточно, чтобы проиллюстрировать действие отработанного механизма пропаганды. Будущий маршал Советского Союза К.А. Мерецков в то время трудился на небольшом предприятии в глухом городишке Владимирской губернии. Что и откуда могли узнать обыватели о происходившем?
«Главным поставщиком новостей во Владимирской губернии, — писал он, — считалась газета «Старый владимирец». Она содержала сведения, несколько отличавшиеся от обычных, официальных. Это объяснялось тем, что ее издатели, связанные с партией кадетов, могли получать новости непосредственно из Питера и Москвы. Оторванные в своем лесном углу от российских центров и не всегда имея возможность побывать даже во Владимире, жители Судогды с нетерпением ожидали свежие газеты. Всех волновало, что происходило в столице. А судя по отрывочным сообщениям, надвигались грозные события. Газеты глухо писали о беспорядках и выстрелах на улицах Петрограда, об ожидаемых переменах. Ходили всевозможные слухи о генералах-изменниках, о том, что царица продает Россию немцам. Большое оживление вызвало известие об убийстве в конце 1916
К.А. Мерецкову на всю жизнь запали в память основные обвинения в адрес трона руководителей буржуазии. Они сеяли недоверие к правительству, командованию армии с тем, чтобы волна всеобщего негодования вынесла их к министерским креслам. Не декларированные интересы народа, а достижение своих целей двигало эту кампанию. Напор ее можно сопоставить только с жестоким голодом по власти, терзавшим российский крупный капитал, колупаевы и разуваевы были готовы на все, чтобы удовлетворить его.
«Дело» Мясоедова и падение Сухомлинова
История дала тому немало примеров. Когда в войне случаются поражения, их легче и проще всего объяснять «изменой». А где свершается черное дело, там, конечно, должны кишеть «шпионы».
Мясоедовщина в годы той войны – символ измены, будто бы свившей свое гнездо в самых верхах Петрограда. Жандармский генерал А.И. Спиридович, десять лет возглавлявший охрану дворца, считал, что «дело» Мясоедова сыграло не меньшую роль в падении царского режима, чем убийство Распутина.
Началось все это еще до войны. Полковник С.Н.Мясоедов был старшим жандармским офицером на пограничной станции Вержблово. Он исправно нес службу, ловил революционеров и умел угодить важным лицам, часто проезжавшим станцию. Его обласкал и одарил Николай II, другой император Вильгельм II, приглашал русского полковника в охотничье имение, находившееся поблизости у русской границы, и даже подарил свой портрет с автографом. Потомственный дворянин Мясоедов, понятно, имел несравненные качества царедворца и, что удивительно, – страсть к наживе не очень респектабельными путями, особенно контрабанде.
Успехам Мясоедова на этом поприще позавидовали чины соперничающего ведомства — охранки. Они попытались подсидеть жандармского полковника, подсунув в партию контрабанды оружие и листовки. Предупрежденные пограничники задержали контрабандистов, их предали суду, надеясь взвалить вину на Мясоедова. Он, однако, явился в суд свидетелем и разоблачил провокаторов. Вышел изрядный скандал, запачкавший охранку и жандармерию. Подсудимых оправдали, а Мясоедова за неуместную правдивость выгнали со службы. Охранка затаила на него страшную злобу, ибо Мясоедов нарушил, как говорил глава департамента полиции С.П. Белецкий, железное правило: «Розыскные офицеры в смысле выдачи сотрудников были воспитаны в том, что эта тайна должна умереть вместе с ними, они не могли ее открыть. Они были наказаны примером» – судьбой Мясоедова.
Несмотря на заступничество высоких лиц, в том числе «вдовствующей императрицы» – матери Николая II, Мясоедов остался не у дел. Он безуспешно пытался заняться коммерцией, связавшись с группой дельцов с немецкими фамилиями. Тут отставному полковнику повезло: его жена познакомилась с супругой Сухомлинова, а затем военному министру представили экс-жандарма. Донельзя похожие — легкомысленные жено– и жизнелюбы – они понравились друг другу, и осенью 1911 года Сухомлинов добился у царя разрешения взять Мясоедова на службу. Полковник был восстановлен в корпусе жандармов, и министр поручил ему учредить нечто вроде личной контрразведки в армии.