10 гениев литературы
Шрифт:
6 мая 1820 года Пушкин выехал из Петербурга. Он отправился по Белорусскому тракту в Екатеринослав (ныне Днепропетровск). Маршрут поэта пролегал через Лугу, Великие Луки, Витебск, Могилев, Чернигов и Киев. До Царского Села его проводили друзья – Дельвиг и Яковлев, а дальше он ехал один, в сопровождении крепостного дядьки Никиты Козлова. Начался период скитаний, который продлился до 9 августа 1824 года, когда поэт ступил на порог родительского дома в Михайловском.
Многие приятели Пушкина, а позднее его биографы считали этот перевод на Юг великим благодеянием судьбы. Вот что писал Карамзин князю П. А. Вяземскому: «Пушкин был несколько дней совсем не в пиитическом страхе от своих стихов на свободу и некоторых эпиграмм, дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на 5. <…> Если Пушкин и теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия своего в ад».
17 мая 1820 года Пушкин прибыл в Екатеринослав, на место своей новой службы – в резиденцию начальника иностранных колонистов
Первые месяцы изгнания Пушкин провел в неожиданно приятной обстановке; вот что пишет он своему младшему брату Льву: «приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою обледенелого лимонада. Сын его (младший, Николай)… предложил мне путешествие к кавказским водам; лекарь, который с ними ехал, обещал меня в дороге не уморить. Инзов благословил меня на счастливый путь, я лег в коляску больной; через неделю вылечился. Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень полезны и чрезвычайно помогли… С полуострова Тамани, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь… Из Керчи приехали мы в Кефу [Феодосию]… Отсюда морем отправились мы, мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф [Гурзуф], где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я элегию [ «Погасло дневное светило» – исследователи считают, что эта элегия ознаменовала начало нового периода в поэзии Пушкина. – Прим. авт.], которую тебе присылаю: отошли ее Гречу без подписи. <…> Корабль остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска; я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою, снисходительного попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценит его высокие качества. Старший сын его [Александр, имевший сильное влияние на поэта. – Прим. авт.] будет более, нежели известен. Все его дочери – прелесть; старшая – женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив; свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю, и которой я никогда не наслаждался, счастливое полуденное небо, прелестный край…»
В Гурзуфе Пушкин пробыл до начала сентября, писал не дошедшее до нас сочинение «Замечания о донских и черноморских казаках» и начал работу над «Кавказским пленником». Здесь он открыл для себя двух новых поэтов – Шенье и Байрона, начал систематически изучать английский язык. В начале сентября Пушкин в обществе Раевских покинул Гурзуф. Они проехали через Алупку, Симеиз, Севастополь и Бахчисарай, затем направились в Симферополь.
Пребывание в Крыму, несмотря на краткость (всего несколько недель), сыграло огромную роль в жизни и поэзии Пушкина. Образ Крыма вошел в пушкинское представление о счастье. Петербург с его обидами и страстями оказался на время просто вычеркнутым – не случайно за все это время Пушкин не написал ни одного письма, в отличие от дошедших в большом числе писем из Кишинева и Одессы. Малый мир сузился до семьи Раевских, большой – расширился до панорамы Кавказа и Крыма.
В середине сентября Пушкин оставил Крым и направился в Кишинев, куда в это время перенес свою резиденцию Инзов. По дороге он навестил Каменку – имение матери Раевского в Киевской губернии и центр Южного общества. В Кишиневе Пушкин поселился в стоящем на отшибе доме генерала, в комнате на первом этаже, и остался в ней даже после землетрясения, когда здание было полуразрушено, и сам Инзов его покинул.
Пушкину попросту нравилось жить в развалинах. Это место с пустырем и виноградниками, окружавшими дом, гармонировало с романтическим представлением о себе как о «беглеце», живущем в «пустыне», как он называл шумный, перенаселенный Кишинев. Вообще, в сознании поэта ссылка неожиданно представилась как добровольное бегство из неволи, «каменного мешка» Санкт-Петербурга на волю. Пушкин предстал в образе добровольного изгнанника, и ссыльный в жизни, в стихах он:
Искатель новых впечатлений,Я вас бежал, отечески края…Пушкин пробыл в Кишиневе с 21 сентября 1820 года по 2 июля 1823-го. Поэт пользовался почти полной свободой, посещал самое разнообразное общество, охотно и много танцевал, ухаживал за дамами, участвовал в пирушках, играл в карты. Из-за карт и женщин у него было несколько «историй» и дуэлей; «в последних он держал себя
Несмотря на вольную жизнь, Пушкину не сиделось в Кишиневе, и генерал Инзов охотно отпускал его в отлучки. В конце 1822 года во избежание неприятных последствий очередной карточной истории Инзов услал поэта в командировку в Измаил. В степи Пушкин встретился с цыганским табором и бродил с ним некоторое время, позабыв о цели своей поездки (это «путешествие» нашло отражение в поэме «Цыганы»). Пушкин часто бывал также в имении Каменка вблизи Киева, в Тульчине, проезжал через Васильков [34] .
34
Тульчин и Васильков — центры декабристских организаций Юга Российской империи, так что визиты туда укрепляли личные связи Пушкина с декабристами.
Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что Пушкин вел праздное существование, не обремененное умственными усилиями, но на деле его внутренняя, духовная жизнь была невероятно интенсивной. Занятия поэта были настолько напряженнее и плодотворнее петербургских, что ему казалось, будто он впервые познал «и тихий труд и жажду размышлений» («Чаадаеву»). Он много читал, «чтоб в просвещении стать с веком наравне» и много работал: в первые полтора года кишиневской ссылки Пушкин написал более 40 стихотворений, поэму «Кавказский пленник» (окончена 20 февраля 1822 года в Каменке), подготовил «Бахчисарайский фонтан». В 1821 году Пушкин набросал поэму из русской жизни «Братья-разбойники», однако остался недоволен и сжег, напечатав, впрочем, отрывок, основанный на реальном происшествии, случившемся в Екатеринославе, – бегстве двух закованных арестантов вплавь (другими материалами поэмы он воспользовался позднее, создавая балладу «Жених»).
Пушкин работал над пьесой, обличающей крепостное право (барин проигрывает в карты своего старого дядьку-воспитателя), над трагедией, героем которой должен был быть защитник новгородской свободы Вадим, обдумывал поэму на тот же сюжет; собирал материал для поэмы «Владимир», построенной на былинах, «Слове о полку Игореве» и даже опусах М. Хераскова {47} . Под впечатлением аракчеевского режима Пушкин написал ряд стихотворений (в том числе поэму «Гавриилиада») не для печати. Кроме того, поэт вел дневник греческого восстания, писал «Исторические замечания» и производил целый ряд исторических, историко-литературных и психологических изысканий.
47
Херасков Михаил Матвеевич (1733–1807) – поэт, автор пользовавшихся большим успехом у современников эпических произведений в псевдоклассическом стиле («Селим и Селима»; «Чесменский бой»; героическая эпопея из 12 песен «Россиада»; эпико-дидактическая поэма «Владимир»; «Кадм и Гармония»; трагедия «Освобожденная Москва»). В 1763 году стал директором Московского университета, в 1770-м – вице-президентом бергколлегии, в 1778-м – куратором Московского университета. В конце Екатерининского царствования впал в немилость.
Пушкин способствовал созданию вокруг своей лирики и личности ореола таинственности и намеков на затаенную страсть. В частности, он сознательно вызывал слухи о автобиографическом характере поэмы «Бахчисарайский фонтан», что, разумеется, подогревало интерес современников. Однако отношение поэта к литературе имело и другую сторону, резко контрастирующую с «байроническим» стилем жизни – Пушкин остро нуждался в деньгах: жалованье его было ничтожно, отец фактически отказал в материальной помощи. Бытовое положение поэта было трудным и уязвимым: репутация ссыльного, постоянные финансовые затруднения в среде людей обеспеченных и широко тративших деньги, незначительный чин коллежского секретаря и двусмысленность самого положения поэта в обществе, где все определялось чинами. Обстоятельства жизни заставляли Пушкина чувствовать себя профессиональным литератором, что противоречило обычным в то время представлениям о поэте как «ленивце праздном», для которого стихи – не более чем развлечение, и уж, во всяком случае, никак не источник дохода. А между тем, как пишет Ю. Лотман, популярность поэзии Пушкина и быстрый рост читательского спроса на нее, могли приносить хорошие гонорары.
На этом пути было много препятствий: отсутствие в России законов, регулирующих авторское право, удаленность Пушкина от издательств. «Однако основным препятствием было другое, – пишет Ю. Лотман. – В русской литературе господствовало представление о том, что поэзия – подарок богов, а не труд, и получать за нее денежное вознаграждение унизительно для поэта. Тем более несовместимыми казались денежные заботы с позицией романтического изгнанника, которому, согласно поэтическим штампам, приличествовала гордая бедность». Борьба за права литератора была длительной, но Пушкин ее выиграл, заложив основы профессиональной литературы и авторского права в России.