10 гениев литературы
Шрифт:
26 мая 1829 года Пушкин приехал в Тифлис, куда уже прибыло распоряжение о секретном надзоре за ним. Он провел в Тифлисе около 2-х недель и потом отправился в действующую армию, с которой вошел в Арзрум. Пушкина видели в передовой цепи атакующих казаков – солдаты с недоумением смотрели на штатскую фигуру в цилиндре и, считая его священником, звали «батюшкой». Однако «во время пребывания в отряде Пушкин держал себя серьезно, избегал новых встреч и сходился только с прежними своими знакомыми, при посторонних же всегда был молчалив и казался задумчивым». Результатом путешествия стал ряд кавказских стихотворений и «Путешествие в Арзрум».
В начале июня он виделся на Кавказе с лицеистом Вальховским, Н. Раевским-сыном, с братом Пущина Михаилом,
Неприятности, связанные с тем, что командующий армией генерал Паскевич слишком ревностно выполнял поручение о надзоре за поэтом, вынудили Пушкина покинуть Кавказ. В Петербурге его ждали тягостные объяснения с Бенкендорфом по поводу самовольной поездки. Кроме того, Бенкендорф устроил ему разнос по совсем уж неслыханному поводу: поэту было запрещено не только публиковать, но и показывать друзьям произведения, не прошедшие цензуры.
Выбранив Пушкина за чтение «Бориса Годунова», Бенкендорф напомнил требование представлять все новые произведения государю, стремясь установить с Пушкиным отношения надзирателя и непослушного юнца. Поэт противился этому, он поддерживал стиль светского равенства, а потому обращался к своему цензору только по-французски, устраняя необходимость прибегать к унизительно-бюрократическому тону. {49} В ответ поэт получал строгие выговоры по всякому поводу, вынужден был оправдываться и благодарить за отеческие наставления. Следует вспомнить, как не терпел Пушкин «покровительства позор» даже со стороны друзей, чтобы представить себе, каково было ему терпеть все это от Бенкендорфа.
49
Официальная переписка (прежде всего, с императором и его сановниками) должна была вестись по-русски: обращение по-французски утрачивало тот верноподданнический характер, который на него накладывали обязательные формулы и штампы русского языка.
Венцом всему стало учреждение секретного надзора над Пушкиным, который был официально отменен много лет спустя после гибели поэта. Обстоятельства складывались совсем не так, как представлялось Пушкину, когда он покидал кабинет царя в Кремле.
Положение Пушкина к концу 1820-х годов стало очень тяжелым. В литературных кругах создалась далеко не лучшая ситуация: начал складываться союз продажных литераторов и тайной полиции, вперед выдвинулась фигура писателя и тайного осведомителя Фаддея Булгарина, в руках которого к концу 1820-х годов оказалась самая популярная в России газета «Северная пчела», журналы «Сын отечества» и «Северный архив». Литераторам пушкинского круга после закрытия декабристских изданий печататься было негде.
И в этих условиях очевидной травли Пушкин задумал жениться. В 1826 году он сватался к С. Ф. Пушкиной, в 1828-м – к А. Олениной, не сомневаясь в положительном ответе, но отец невесты отказал «неблагонадежному» Пушкину. 1 мая 1829 года поэт просил руки Натальи Гончаровой и получил неопределенный ответ, более похожий на отказ, а в марте 1830-го П. Вяземский сообщал, что Пушкин чуть ли не помолвлен с Екатериной Ушаковой. В марте же 1830 года, в самый разгар журнальной войны с Булгариным, поэт отправился в Москву. Здесь он снова встретил Наталью Гончарову, 5 апреля обратился к ее матери с решительным письмом, а на следующий день сделал вторичное предложение, которое на этот раз было принято.
Сразу же обнаружились трудности. Родители невесты опасались политической репутации жениха, и Пушкин, памятуя об истории с Олениной, обратился к Бенкендорфу с сообщением о намерении жениться и просьбой удостоверить его благонадежность. Шеф жандармов известил Пушкина, что государь принял известие о готовящейся женитьбе Пушкина с «благосклонным удовлетворением» и, кроме прочего, писал: «Полиции не давалось распоряжения иметь
Были трудности и другого рода – денежные. Семейство Гончаровых стояло на более высокой ступени общественной лестницы, чем Пушкины, но было еще беднее. Приняв предложение Пушкина (помолвка состоялась 6 мая 1830 года), Гончаровы со свадьбой не спешили, требуя, чтобы жених обеспечил приданое. С большим трудом Пушкин выпросил у отца деревеньку Кистеневку, расположенную в Нижегородской губернии, вблизи от имения Болдино.
В денежных хлопотах прошло лето. Настроение было тяжелое: Пушкин в очередной раз поссорился с будущей тещей и в раздражении написал невесте письмо, в котором возвращал ей слово. 31 августа поэт покинул Москву. Приближалась осень – «пора стихов». 3 сентября Пушкин приехал в Болдино, рассчитывая за месяц управиться с делами, заложить деревню и вернуться в Москву справлять свадьбу. Ему было досадно, что за всеми делами пропадет лучшее рабочее время. Кроме того, осенний «урожай» стихов был основным источником существования в течение всего года, а деньги были нужны. С ними была связана независимость – возможность жить без службы, и счастье – возможность семейной жизни.
Пушкин ехал в Болдино в подавленном настроении. Работать было необходимо и очень хотелось, но обстоятельства складывались так, что, по всей видимости, ничего не должно было удаться. Не случайно первыми стихотворениями этой осени стали мрачные «Бесы» и отдающая глубокой усталостью «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…») Однако тоскливое настроение скоро изменилось: пришло «прелестное» письмо от невесты, которое «вполне успокоило» поэта. Кроме того, покинуть Болдино оказалось невозможным – свирепствовала холера, и вокруг были карантины – а это сулило длительное пребывание в деревне. 9 сентября он осторожно пишет Наталье, что задержится дней на двадцать, и в тот же день Плетневу, – что приедет в Москву «не прежде месяца». И с каждым днем, поскольку эпидемия усиливалась, срок отъезда все более отодвигался и увеличивалось время для поэтического труда. Пушкин оставался в Болдине до декабря в полном уединении, но с таким приливом вдохновения, какого у него давно не бывало.
По возвращении из деревни поэт написал своему другу и издателю Плетневу: «Вот что я привез сюда: две последние главы «Онегина», восьмую и девятую, совсем готовые в печать; повесть, писанную октавами (стихов 400) [ «Домик в Коломне»], которую выдам anonyme; несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того написал около тридцати мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное, для тебя единого): написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется, и которые напечатаем также anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает».
Главное – в Болдине был закончен роман «Евгений Онегин», над которым Пушкин работал 7 лет 4 месяца и 17 дней. Когда «Евгений Онегин» вышел из печати, то был моментально раскуплен и вызвал оживленные толки. Полевой считал это произведение воплощением романтизма, а романтик Бестужев возмущался ничтожностью сюжета. Читатели были в восторге от изящества формы и жизненности содержания (публика сразу же стала искать ту, с которой была «списана» Татьяна, а Пушкина считали прототипом Онегина). Большинство же критиков, признавая «редкое дарование» и называя автора «любимым поэтом», не нашли в поэме ни плана, ни связи, ни характеров; только много позднее появились похвальные критические заметки, в которых «Евгений Онегин» был представлен как «полное и верное воспроизведение жизни русского дворянства того времени, во всех ее разнообразных областях и оттенках» (А. Кирпичников).