10 гениев литературы
Шрифт:
И Толстой нашел рецепт: нужно отдать все свое имущество, отказаться от всех культурных навыков, опроститься, жить трудовой жизнью, не противиться злу насилием, смиряться, терпеть и нести людям добро и любовь. «Все это было высказано категорически и безусловно, это не было «литературой», теоретическими рассуждениями «вообще», это был единственный, неизбежный для Толстого жизненный выход, слово его повелительно требовало от него своего претворения в жизнь. «Я буду дожидаться внизу», – писал В. Вересаев. – И вот он, – он все-таки остается «наверху». Друзья в недоумении, враги злорадствуют. Он с прежнею страстностью продолжает проповедывать, все время: «я понял», «мне стало ясно», – а сам вниз не идет. Богатств
С. А. Толстая с начала 1880 года не сочувствовала взглядам Толстого; она стала не только неодобрительно, а враждебно относилась к тому новому, чем жил ее муж. «Я начинаю думать, – писала она ему, – что если счастливый человек вдруг увидел в жизни только все ужасное, то это от нездоровья. Тебе бы полечиться надо… Это тоскливое состояние уж было прежде давно: ты говоришь: «от безверья повеситься хотел?» А теперь? Ведь ты не без веры живешь, отчего же ты несчастен?» – «Я так тебя любил, – отвечал Толстой, – и ты так напомнила мне все то, чем ты старательно убиваешь мою любовь!.. Обо мне и о том, что составляет мою жизнь, ты пишешь, как про слабость».
Софья Андреевна все с большим раздражением нападала на него: «Я вижу, что ты остался в Ясной не для той умственной работы, которую я ставлю выше всего в жизни, а для какой-то игры в Робинзона… Тогда уж лучше и полезнее было бы с детьми жить. Ты, конечно, скажешь, что так жить – это по твоим убеждениям и что тебе так хорошо. Тогда это другое дело, и я могу только сказать: «наслаждайся», и все-таки огорчаться, что такие умственные силы пропадают в колоньи дров и шитье сапог. Ну, теперь об этом будет. Мне стало смешно, и я успокоилась на фразе: «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».
Толстой тяжело переживал то обстоятельство, что из издания его сочинений извлекается материальная польза, и в 1891 году он опубликовал письмо в газетах об отказе от права авторской собственности на последние произведения. Семейные условия и режим дома продолжали тяготить его.
Жизнь в Ясной Поляне к тому времени была значительно проще, чем во многих помещичьих домах России. Соседние деревни в других имениях процветали по сравнению с Ясной Поляной. Избы и дороги находились в лучшем состоянии, поля лучше обрабатывались. Сама Ясная Поляна не производила впечатления ухоженного имения, хотя кое-где встречались признаки заботы.
Георг Брандес [41] называл Толстого того времени типичным мужиком, однако хотя он и носил крестьянскую одежду, но ни внешне, ни манерой держаться не напоминал крестьянина. Ни один мужик не обладал таким пронизывающим взглядом, таким самообладанием и властностью. Джеймс Мейвор так описывал Л. Н. Толстого в 1899 году: «Как у многих русских, у него были широкие плечи и тонкая талия. Носил он обычные для себя сапоги, с заправленными в них брюками, и выцветшую крестьянскую рубаху, подпоясанную узким кожаным ремешком, за который обычно закладывал одну, а то и обе руки. У него был высокий лоб, большой и широкий нос, лохматые брови нависали над блестящими голубыми глазами, рот был большой, губы полные и подвижные, зубов почти не было. Взгляд его был добрым, рот же выражал твердость характера».
41
Брандес Георг (1842–1927) – датский литературный критик.
Таким был писатель в третий период своей литературной деятельности. Его отличительной чертой стало отрицание всех установившихся форм государственной, общественной и религиозной жизни. Отношение Толстого к государству было более непримиримым, чем у анархиста Кропоткина. Государство с его законами осуществляло контроль за людьми, Толстой же не терпел никакого надзора за своими действиями. В свою очередь он не испытывал ни малейшего желания контролировать других, а потому считал государство и его законы обременительными, даже если они и были благотворны.
Толстой размышлял о будущем человечества. Его не устраивали правительственные изменения, еще меньше – общественные перемены. По его мнению, мир крайне нуждался в религиозном движении. Он считал, что распространяющееся повсюду религиозное чувство без веры и обряда – это именно то, что нужно.
Толстой ясно видел, что осмысленной может считаться только такая жизнь, которая способна выдержать проверку вопросом: «Ради чего вообще жить, если все будет поглощено смертью?» Человек хочет, чтобы его жизнь имела смысл, но при этом осуществление своих желаний люди чаще всего связывают с цивилизацией. Предполагается, что человек может избавиться от внутренней неустроенности с помощью достижений науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т. д. Однако личный опыт Льва Николаевича показал, что этот путь является ложным.
По мнению Толстого, человек находится в разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека – внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Большинство людей бессознательно исходят из того, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души является следствием положения человека среди людей, хотя на самом деле материальный и культурный прогресс не затрагивают движений души.
Л. Н. Толстой обратился к духовному опыту людей, живущих собственным трудом, опыту крестьян. Они, как оказалось, хорошо знакомы с вопросом о смысле жизни, который не представляет для них никакой загадки. Ответ на него – вера.
Малообразованность крестьян, отсутствие у них философских и научных познаний не препятствовали пониманию истины жизни, скорее наоборот, помогали, поскольку вопрос о смысле жизни, согласно Толстому, есть вопрос веры, а не знания («у всего живущего человечества есть еще какое-то другое знание, неразумное – вера, дающая возможность жить»).
Разум может знать, что существует Бог, но он не может постичь самого Бога (поэтому Толстой решительно отвергал церковные суждения о Боге, о триединстве Бога, творении им мира в шесть дней, легенды об ангелах и дьяволах, грехопадении человека, непорочном зачатии и т. п., считая все это грубыми предрассудками). Признание Бога как начала, источника жизни и разума ставит человека в совершенно определенное отношение к нему: человек живет не для себя, а для Бога.
У человека нет возможности непосредственно общаться с Богом, но он может сделать это косвенно, через правильное отношение к другим людям и правильное отношение к самому себе. Правильное отношение к себе кратко можно определить как заботу о спасении души, в которой живет идеал полного, бесконечного божеского совершенства. Только стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека от животного состояния. С этой точки зрения не имеет значения реальное состояние индивида, ибо какой бы высоты духовного развития он не достиг, она ничтожна по сравнению с недостижимым совершенством идеала.