10 гениев живописи

Балазанова Оксана Евгеньевна

Амстердам взбодрил Ван Гога. После тишины и покоя деревни его радовали шум и суета. Твердо решив развить в Амстердаме свое ремесло, Винсент начал посещать классы живописи и рисунка в Академии художеств, а по вечерам ходил еще и в рисовальный клуб работать с моделями. Теперь Винсент не протестовал, когда в Академии перед ним ставили гипсовые слепки античных скульптур. Преподаватель рисунка Зиберт сначала отнесся к опытам нового ученика, уже обладающего твердой рукой, благосклонно и пообещал ему скорый прогресс в графике. Винсент старательно рисовал античные торсы, но делал это по-своему, идя не от контура к массе, как это делали прочие, а наоборот. Вскоре Зиберт перестал его хвалить, боясь, что собьет с пути остальных учеников. Наконец всем выдали конкурсные задания. Работая над своим заданием, Винсент понимал, что займет последнее место, и точно мог предсказать, какому рисунку присудят первое место. (Когда результаты конкурса оценивало жюри, Винсент уже уехал в Париж. В предсказании он не ошибся ни на йоту.)

В классе живописи было примерно то же самое. Его манера накладывать краску щедрыми мазками чистого цвета, которые на расстоянии слагались в живой вибрирующий тон, здесь казалась чем-то дикарским и кощунственным.

Винсент понял, что из себя представляет Академия, и работал там только для приобретения практики. Его очень огорчало, что в студиях почти не пишут обнаженную натуру. Все свое свободное время он тратил на походы в музеи – ему понравилась смелая техника Рубенса, которого он раньше знал плохо, в отличие от Хальса или Рембрандта. В Амстердаме Ван Гог написал автопортрет, в котором чувствуется влияние Рембрандта. С портрета на нас смотрит довольно красивый рыжеватый человек, с худым лицом и очень напряженным взглядом исподлобья. Тео считал, что брат на этом портрете очень похож на «Иоанна Крестителя» Родена.

С увлечением погрузившись в Антверпене в работу, Винсент перестал говорить, что ему осталось жить пять или десять лет, а мечтал прожить еще лет тридцать.

При этом ему жилось труднее, чем в Нюэнене. Большая часть денег уходила на краски, которые он изводил в огромных количествах из-за своей манеры писать жирными густыми мазками. Натурщикам тоже надо было чем-то платить. У Винсента опять начало сдавать здоровье – барахлил желудок, донимала лихорадка, начали выпадать зубы. Врач, который его осматривал, даже принял его за рабочего и спросил: «Ты, верно, работаешь с железом?» Попытки Ван Гога продать хоть что-нибудь из своих работ были тщетны. Ни один торговец картинами не брал их, как сейчас говорят, даже на комиссию. Теперь Винсент лично убедился, что Тео не виноват в отсутствии покупателей. Он дошел до того, что пытался искать заказы на написание вывесок. Но напрасно.

В Антверпене в это время было неспокойно. На предприятиях постоянно бастовали рабочие. Винсент чувствовал, что пора что-то менять. Атмосфера большого города за те три месяца, что он жил в Антверпене, ему еще не надоела. И как раз тогда Тео заговорил о Париже. Винсенту это предложение показалось удачным, и он стал торопить брата с поисками квартиры на двоих. Тео вообще-то собирался подождать с этим до лета, когда он найдет жилье поприличнее и попросторнее – пока ему предлагали только тесную квартирку на улице Лаваль в районе Монмартра. Но Винсенту не терпелось сменить обстановку – в конце февраля 1886 года он бросил часть своих работ (как он частенько делал и раньше) и приехал к Тео.

К сожалению, об этом периоде жизни и творчества исследователи знают меньше – нет самого надежного источника информации – писем братьев друг другу, ведь они жили вместе. Какую-то информацию дают только картины да несколько писем братьев Виллемине, Эмилю Бернару и английскому художнику Ливенсу, с которым Винсент познакомился в Антверпене.

В плане искусства Париж в представлении современников выглядел как небольшой островок, населенный двумя-тремя десятками чудаковатых молодых людей. Как была бы удивлена публика, если бы ей сказали, что популярные в те годы Кабанель, Жером, Бугро когда-нибудь будут известны только специалистам, а усердно высмеиваемые импрессионисты и какие-то никому не известные Сезанн, Гоген и Ван Гог останутся в веках.

В 1886 году – как раз в момент приезда Ван Гога – в Париже состоялась 8-я по счету (и последняя) выставка импрессионистов. Когда в 1874 году устраивалась первая, Винсент был в Париже, но еще не считал себя художником, и это событие прошло мимо него. К этому моменту героический прорыв импрессионистов-первопроходцев был уже позади. Клоду Моне, Ренуару, Сислею, Берте Моризо было уже далеко за сорок, Дега – больше 50, Камилю Писсарро – певцу дождливых парижских бульваров – под 60. Они уже успели создать импрессионистскую классику, хотя публика этого еще не поняла. Усилиями Дюран-Рюэля, а последнее время и Теодора Ван Гога их имена уже начали приобретать известность, а Клод Моне даже становился знаменит.

В 1886 году это уже не была сплоченная группа единомышленников – они постепенно расходились во взглядах, каждый мостил свой путь. Сезанн вообще уехал из Парижа и уединился в Эксе, за что получил прозвище «Отшельник из Экса». Начали заявлять о себе художники, которые, отталкиваясь от импрессионизма, нащупывали новые пути – каждый свой. Молодой Сёра, увлекшийся пуантилизмом и заинтересовавший им пожилого Писсарро, выставил большую картину «Воскресная прогулка в Гранд-Жатт», написанную мелкими точками чистых, не смешанных красок, которые на определенном расстоянии сливались в картину. Его противоположностью был Поль Гоген. Он назвал свой стиль «синтетизмом» и предпочитал почти лишенную объема композицию, декоративное упрощение цвета и рисунка. Среди нового поколения был и Тулуз-Лотрек – отпрыск древнего рода графов Тулузских – ироничный бытописатель парижских злачных мест, родоначальник «искусства большого города». Все эти живописцы имели возможность выставлять свои произведения только в Салоне Независимых, у которого не было жюри.

Винсент разделял художников-новаторов на «импрессионистов Большого бульвара» (старшее поколение) и «импрессионистов Малого бульвара» (молодые художники). С «малым бульваром» у него завязались тесные отношения. Из старших он с помощью Тео лично познакомился с отцом и сыном Писсарро и с Эдгаром Дега. В студии Кормона, которую Винсент стал посещать сразу же после приезда, он встретился с Лотреком, Бернаром и австралийцем Джоном Расселом. Причем с последним сразу подружился. Об этой студии Ван Гог был наслышан еще в Антверпене от Тео, который рассказывал, какие есть «способные ребята». Хотя специфика среды и заставляла Кормона быть либеральнее, чем принято в академических студиях, но даже здесь манера письма Ван Гога выглядела ошеломляющей. Бернар впоследствии вспоминал, что Винсент пробыл у них два месяца и за это время сумел завоевать репутацию заядлого бунтаря. Он писал за один сеанс по три этюда, утопающих в густо наложенной краске, успевал нарисовать модель во всевозможных ракурсах, в то время как другие ученики, посмеиваясь над ним, тратили по неделе на копирование одной ноги. Бернару тогда было 18 лет, и он был не прочь попроказничать. Как-то, например, он разрисовал яркими полосами серый парус, выставленный Кормоном для натюрморта. Рассерженный Кормон выгнал его. Скоро покинул студию и Ван Гог. Оставив студию, Винсент и Бернар стали друзьями.

Тем временем Тео снял на улице Лепик просторную квартиру и выделил в ней мастерскую брату.

Теперь школой Винсента стало общение с парижскими художниками. Провинциал, Ван Гог не выглядел робким начинающим. Его собратья по ремеслу сразу почувствовали в нем равного, хотя и другого. Всегда чуткий и благожелательный Камиль Писсарро познакомил его с кулисами импрессионизма и пуантелизма, а он был поражен силой нюэненских работ Винсента.

Это время поисков Ван Гога. Чтобы воспринять что-то или отбросить, он должен был сначала это попробовать. Некоторые его работы парижского периода по стилю очень напоминают то Писсарро, то Сислея. Надо сказать, что, судя по письму Виллемине, Винсент сначала был разочарован впечатлением, какое на него произвели картины импрессионистов, но позже признал, что они пишут то, что видят глаза, гораздо лучше, чем признанные корифеи.

Меньше чем через полгода Ван Гог оценил импрессионизм и пришел в восторг от некоторых вещей. Его восхищало умение Дега писать обнаженные фигуры, пейзажи Клода Моне. Он мог искренне восхищаться искусством других и при этом не примыкать к ним. «Париж – теплица идей. По сравнению с ним все остальные города мелки. Но там всегда оставляют большой кусок жизни. И одно несомненно: там нет ничего здорового. Поэтому, уезжая оттуда, в других местах обнаруживают массу достоинств».

Окунувшись безоглядно в атмосферу Парижа, Винсент жил в каком-то ускоренном темпе, пребывая в состоянии крайнего напряжения.