100 грамм предательства
Шрифт:
Теперь мы несёмся прочь от Арки и от сирен, только вой её застрял у меня в голове. Лёгкие свистят на каждом вдохе и дышать становится всё больнее.
– Я больше не могу… – стонет Тина. – Не могу… не могу… не могу…
Бросаю на неё быстрый взгляд. Несмотря на скулёж, темпа она не сбавляет и продолжает нестись вперёд. Люди шарахаются от нас в разные стороны, матерясь на чём свет стоит. Я задеваю кого-то плечом, но на извинения нет ни времени, ни сил.
Оказавшись в каком-то проулке, Фолк останавливается, согнувшись пополам, и глотает ртом воздух.
– Куда… –
– До Норы не дотянем. И долго бегать тоже не сможем… Или сдохнем, или поймают. Надо где-то спрятаться…
Я верчу головой, чтобы понять, где именно мы находимся. Но вокруг только жилища особенных, укрытые за высоченными заборами.
Прохожу чуть вперёд и осматриваюсь. За стеклянной крышей одного из жилищ что-то блестит. Да это же…
– Эй, по-моему, я знаю, где мы и что нам делать!
Хватаю Фолка за локоть и тащу за собой. На удивление, он не сопротивляется и даже ничего не спрашивает. А вот Тина возмущённо шипит где-то сзади, но на неё мне сейчас плевать.
– Если у тебя нет своих идей, заткнись и топай! – рычит Фолк.
Конечно, он не за меня заступился, но я всё равно ему благодарна, потому что эта девица ужасно действует на нервы.
Мы ныряем в очередной проулок, затем сворачиваем на улицу Труда, где в самом конце уже виднеется Храм с золотистой чашей на крыше – символом благополучия и процветания.
Считается, что каждый человек стремится наполнить свою чашу пищей и дарами эйдоса. Жаль, что от припасов ломятся только карманы особенных, а наши остаются пусты.
Все Храмы похожи друг на друга, только в Яме они поменьше и чаши не такие начищенные. Молю эйдоса, чтобы и в остальном всё совпало, иначе ничего не получится.
Узорные парадные двери Храма распахнуты настежь, но людей не видно, ведь утренняя служба уже закончилась, а обеденная ещё не началась, что нам, конечно, только на руку – никто нас не увидит.
Мы огибаем Храм и оказываемся на неприметном внутреннем дворике, где по всему периметру приютились хозяйственные постройки.
– И что дальше? – Фолк озирается по сторонам. – Стоит нам войти в одну из дверей, нас сразу же сцапают.
– Сюда… – зову, подходя к уходящей до самой крыши пожарной лестнице, прикреплённой к стене Храма. – Высоты боишься?
Фолк хмыкает.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь?
– Думаю, да! – я уже карабкаюсь по лестнице. – Не отставайте!
В этот раз мне почти не страшно. Потому что однажды, много лет назад, я уже это проделывала. Долезаю до верха за считанные секунды: всё-таки, когда под пальцами ступеньки, а не балки – всё намного проще.
Стоит оказаться на крыше, как взгляд упирается в чашу. С этой стороны она вся в пятнах, разводах и ржавчине. У нас всегда так – если фасад не выходит на главную улицу – можно не ремонтировать. Дороги тоже по тому же принципу делают. В нашей Яме – ухаб на ухабе, но дорога к Арке – ровный и гладкий асфальт.
– Куда теперь? – Фолк уже здесь.
– Куда, куда? В чашу…
– Ладно, давай подсажу.
Он присаживается на корточки и, крепко схватив меня за щиколотки, поднимает вверх.
– Эй…
– Не ерепенься. Времени нет…
Времени у нас и правда в обрез, так что хватаюсь за край чаши и с помощью Фолка подтягиваюсь вверх.
Внутри она и вовсе вся ржавая и покрыта трещинами – ещё бы, ведь сюда точно никто не заглядывает. Порой я думаю, что наше общество как эта чаша – снаружи всё пристойно и помпезно, а внутри – гниль, только она скрыта за лозунгами, красивыми речами и великими законами.
Перекидываю ноги и съезжаю по шершавому металлу вниз. В центре скопилась многолетняя грязь. И её всё сваливают в уголок, чтоб никто не видел.
– Ну и ну… – рядом вырастает Тина.
– Боишься запачкаться? – не удерживаюсь я от шпильки.
Тина фыркает и оставляет меня без ответа.
– Помёт мне в рот! Вот это да… – Бубба даже присвистнул. – Как ты додумалась до такого укрытия?
– И правда, как? – Фолк отряхивает штаны, оглядываясь.
– Просто я уже так делала… – сообщаю я, а их лица вытягиваются от удивления. – Давно. Нас тогда повели из Питомника на экскурсию в Храм. Не в этот, там, на Бугре. – я машу рукой туда, где по моим представлениям находится мой Питомник. – Так вот, я поспорила, что влезу в чашу. И влезла.
Как у меня тогда тряслись руки, решаю умолчать, чтобы не портить впечатление о самой истории.
– А на что спорили-то?
– На еду, конечно, на что же ещё?
***
Минуты ползут бесконечно долго, складываются в часы, те – в дни, а последние – в годы. Мы торчим в чаше уже несколько часов, дожидаясь, пока стемнеет. Я никогда не отличалась терпением. Пожалуй, если только в работе протирщика. Каждый экспонат, побывавший у меня в руках, будь то запретная вещь или выставочный экземпляр были тщательно протёрты и выставлены по всем правилам.
Но сидеть здесь просто невыносимо. Если бы ещё моих новых знакомых получилось бы вызвать на разговор… Но все мои вопросы остаются без ответа или в лучшем случае никакой информации в себе не несут:
– Придёт время – узнаешь…
– Много будешь знать, быстро подохнешь…
Больше я ни о чём не спрашиваю – всё равно не ответят. Наблюдаю исподлобья за своими спасителями, стараясь догадаться по каким-то деталям, кто они всё-таки такие. Рассматриваю их одежду – такую же серую, как и моя собственная. Да и габариты говорят сами за себя.
Однако это никак не объясняет откуда они взялись и чем занимаются на самом деле. И остаётся главный вопрос – что станет со мной дальше в городе, где все зависят от статуса Внешности и без сканера шагу нельзя ступить?.. Ощущаю себя Гаем из той самой книжки.
Интересно, что с ним всё-таки стало после побега? И что будет со мной?..
Снова поглядываю на эту странную троицу. Они ведут себя совершенно невозмутимо. Фолк сидит, скрестив ноги, и ковыряет перочинным ножиком шершавую поверхность чаши, словно пытаясь её разрушить. Тина уткнулась в колени и ни на кого не смотрит. Все молчат, и только Бублик время от времени сокрушается, что есть нечего.