100 shades of black and white
Шрифт:
— Ты готов? — стучится к нему в дверь мать. Внутрь она не заходит, словно это причинит ей еще больше боли, хотя куда уже дальше — она потеряла мужа в одной аварии и чуть не потеряла единственного ребенка тогда же.
Но Хан Соло погиб, а вот Бен выжил.
Его спас водитель той старой развалюхи, что протаранила их старый джип, развернула и буквально вмазала в отбойник.
Сам он, тот идиот, остался жив. И даже без единой царапины. Он же вытащил лежащего в бессознанке
Отца уже поздно было вытаскивать, он просто горел. Он пылал словно комета, вздумавшая низринуться на грешную землю и выжечь с собой все. Он и его машина, старый и отживший свое Сокол, взорвались вместе, исполосовав воздух огненными следами.
Наверное, это было красиво, Бен же не знает. Он тогда почти не дышал.
Ему выломало все ребра в груди, смяло, словно бумагу, а еще искалечило ноги. И вдобавок практически надвое располосовало лицо, оставив навсегда толстый жуткий рубец.
И зачем он остался жив?
Может... может, только потому, что однажды через пару лет он выползет на своей инвалидной коляске на балкон их дома и тогда увидит облитую золотистым светом девушку, держащую в руках здоровенную оранжевую псину.
Девушку на белом байке, стремительную словно ветер и почему-то напоминающую ему о пустыне.
— Они из Аризоны, — кидает за завтраком мать, накладывая ему в тарелку двойную порцию блинчиков с сиропом. Как будто Бен сам не может взять их. Он инвалид, но руки у него все еще есть.
А в Аризоне полно песка. Как он и представлял.
И пока он давится сладкими блинчиками с кленовым вкусом, за окном девушка выносит из грузовика свои цветы, целые ряды вазонов, выставляет их рядом, превращая подъездную дорожку ее дома в почетный зеленоволосый караул в пузатых глиняных униформах.
Она одна, такая маленькая и тонкая, что сама не больше своей домашней пальмы, умудряется заполнить собой все пространство кругом, и Бену становится нечем дышать.
Он не думает о вкусе блинчиков, о поте, стекающем по спине, о пыльной завесе, оседающей на губах. Он думает об Аризоне, что внезапно прикатила сама на порог его крохотного дома и изменила все.
Но сейчас ему стоит думать не о ней. А о занятиях. В его случае бег — это что-то немыслимое. Из разряда фантастики. Ему бы просто научиться стоять, не заваливаясь через полторы секунды. И не важно, что его ноги заново собраны из обломков костей и каких-то металлических трубок и сочленений, а лицо выглядит куда лучше, чем раньше, и больше не напоминает маску Джейсона из «Пятницы». Он все равно остается инвалидом. Он теперь не обычный парень. Он вообще никто.
И машины, склонившиеся над его изуродованными ногами, жужжащие и колющие тонкими иголочками, чтобы восстановить былую подвижность, только бесят.
Бен отлично знает, что он вряд ли когда-нибудь
— Бен, ты не стараешься, — качает головой По Дэмерон. Он всего лишь младший врач, заменяющий сейчас и санитара, и всю медкомиссию, и так уж вышло, что отлично разбирается в людях, даже если те и стараются скрыть свои эмоции. И он уж точно знает, когда Бену влом тренироваться.
Потому что ноги все равно не слушаются. Потому что уже давно пора сдаться и забить. Потому что...
— Я и не буду, — отрезает Бен и отворачивается к стенке.
Та выкрашена в убого жизнерадостный голубой цвет, какой должен быть у океана, который Бен уже не увидит никогда. Или у неба в Аризоне.
— Ты не будешь, потому что не хочешь, или потому что не можешь? Это разные вещи на самом деле, — По морщит нос и откладывает в сторону свою книгу, которую может читать в свободное время, пока его пациенты занимаются на тренажерах. Только вот Бен Соло не самый обычный пациент и заниматься он не хочет никак.
От обложки разит позитивом, яркая, красочная, убеждающая жить даже тогда, когда сдался и даже на смерть сил нет.
— Потому что ты придурок, — язвит Бен. Не стоит, но больше сорваться не на ком.
На матери? Она из кожи вон лезет, чтобы оплатить еще одну операцию. На друзьях, которых у него уже нет? Или, может, на отце?
Остается По. По может вздыхать или качать головой, пока она не отвалится нахрен, но никогда не даст сдачи. Инвалидов же не бьют. Даже, если они те еще занудные мудаки.
— Резонно, — По чешет затылок. — Но если я тебя достал, ты только скажи, и я позову Хакса. Он вполне может заменить меня, пока ты тут вовсю вкалываешь на этом новеньком и купленном только ради тебя тренажере.
Но если с этой ужасной пыточной машиной Бен еще может хоть как-то смириться, то с Хаксом ему не совладать. Только не сегодня, когда настроение и без того на нуле. Они снова посрутся, наговорят друг другу кучу гадостей, и тот перестанет ему втихую таскать запрещенные в пределах больницы сигареты.
— Не надо Хакса, — просит Бен, надеясь, что это звучит не сильно похоже на просьбу. — Я просто устал.
— Бывает, — соглашается с ним По. Может, он тоже изрядно устал, но Дэмерон тут же поднимается со стула и отключает жуткую машину, снимает с сияющих жуткой белизной худых лодыжек игольчатые ремни и прячет их в коробку.
— Это все из-за жары, наверное, — тянет По задумчиво. Смотрит в небо, в котором как назло ни облачка, и раскладывает инвалидное кресло. — Но это пройдет.
— Пройдет что? — переспрашивает его Бен, усаживаясь в свое кресло и тут же прикрывая бледные изуродованные ноги.