100 shades of black and white
Шрифт:
Она смотрит на него молча, пристально, вычленяя из темноты остатки облика, хоть он и постарался стать тенью.
— Хэй, Рен, — поднимает она ладонь в знак приветствия. Ровно, не дружелюбно, точно из голоса ушло все веселье, предназначенное остальным.
— Рен? Тот самый, о котором ты... Ауч! — что-то мямлит чернокожий парень. — Ты чего, Роуз?
Он не станет говорить с нею. Может, в горле застряли остатки голоса, решительности. Может, он просто идиот. О чем ему твердили все.
Рано или поздно
— Смотрю, ты снова веселишься до отпада, — внезапно произносит Рэй. Остро, колко, с издевкой.
Он все еще молчит. Перекатывая на языке много слов. Все они бесполезны. Ничего уже не исправят, разве что испортят.
— Может, пригласишь? — еще злее. Ее улыбка, натянувшая лицо, так неестественна, что вот-вот треснет и обвалится.
— Спасибо, Рен, — она подбирает ноги, поднимается, балансируя на гребаном парапете, узкой полоске, шириной с ладонь, и идет по нему. Направляясь к Бену.
А он замирает с ужасом, когда она перестает улыбаться и всерьез прикидывает, допрыгнет ли, переберется с одного балкона на другой. Будто умеет летать.
— Не смей! — вырывается у него. Единственное, что он может сказать, оборвав испуганные возгласы ее друзей, уговаривающие Рэй вернуться обратно, пока она не сломала себе шею. — Отстань от меня! Просто... отвали! — он кричит это, стиснув кулаки, так, что ногти в мясо впились. Чтобы остановить ее прежде, чем она доберется до него, чем увидит настоящего.
Дело не в ней и не в ее безопасности. Дело в нем, все в нем.
Но она отшатывается назад, будто ее ударили наотмашь. Ее подхватывают на руки друзья, и Бен видит, что она вся трясется. От смеха. Или наоборот.
— Я всего лишь пошутила, идиот, — вырывается она из кольца прикосновений и прячется в доме, хлопнув дверью.
— Какого хера, чувак? Ты что вообще сказал, да ты... Она же... — тут же заводится негр. — Мудила ты!
— Тише, Финн, — успокаивают его девушка и молчаливый парень. — Просто затк...
— Вы слышали, что он сказал?
— А ты тоже хочешь поговорить? Ну так иди сюда. Чего ты... — кулаки чешутся, встать и надавать по роже. Но да, он же не может, он же беспомощный калека.
Кое-как эти двое выталкивают своего горящего друга прочь с балкона, оставляя Бена одного.
— Пошли бы вы все... нахуй, — он подкатывается к самому краю, разглядывая темноту внизу. Это второй этаж, ты уже себе ничего больше не сломаешь, идиот.
А жаль.
Ему казалось, что это все прошло, пропало после сеансов, но сейчас он не может двинуть ни рукой, ни ногой, его тело стиснуло, сдавило со всех сторон, и пахнет паленой плотью. Он знает, что это занимается его одежда, его волосы горят.
Он снова оказывается внутри раскаленной клетки машины, и из нее никак не выбраться.
Рядом с ним,
— Пап!
Он кричит в ответ, так же немо, раздирая горло, задыхаясь. Кричит и кричит...
... пока на лоб не опускается что-то холодное.
Мокрое, и по лицу, губам, шее ползут струйки воды, соленой, отвратительно-тепловатой.
И Бен открывает глаза.
Это Рэй.
Она здесь, в его комнате, стоит, склонившись над ним, хрупкий силуэт в свете ночника, и в глазах плещется дикий ужас.
— Ты... кричал, — наконец произносит она. Убирает руку, в которой зажато что-то перекрученное, потемневшее от морской воды — ее майка? — Кто-то стучал в дверь. Я не открыла. Это... это не мое дело.
Она делает шаг назад, к приоткрытой двери на балкон, откуда скорее всего и попала сюда. По воздуху?
— Как ты... — шепчет Бен. Из горла выходит лишь тихий свист, похоже, он сорвал голос. —Сюда...
— Лестница, я положила лестницу между... — она машет руками, показывая, — между балконами. И все.
— Уходи, — просит он.
Среди темноты пустой, слишком пустой комнаты она кажется такой маленькой. Потерянной. И растерянной.
— Да. Самое время, — дергается уголок ее рта огорченно.
Но ей же нельзя так просто уйти. Рано или поздно вся эта секретная хрень заканчивается.
Рэй оборачивается и натыкается коленом на инвалидную коляску. Шипит, потирая ушиб, а потом замирает. Поняв, что это такое.
— Так вот в чем все дело, — она не смотрит на него, только в сторону, и со своей постели Бен видит только ее профиль, удивительно красивый, не подходящий этому месту. — Ясно.
Она все так же медленно, будто сквозь воду, идет к балконной двери. Останавливается в проеме.
— Ты мог бы сказать мне, знаешь. Рен.
Он не видит, как она уходит, он не знает, когда это происходит, здесь и сейчас, или раньше. Может, он все еще внутри кошмара, может, кошмар — это и есть реальность.
Помнит он только темноту. Разбитую о стену ночную лампу. И боль. В пальцах.
Она забрасывает байк и всю неделю просто бегает по утрам.
Жара стоит неимоверная, и ее лицо, шея, плечи лоснятся от пота, и на старой майке темные круги. И вид, будто она собралась добраться до финишной черты, до конца света, до Луны прямо сейчас. В ушах затычки, так что она не слышит, как ей сигналят машины, она вряд ли замечает остальной мир в такие моменты.
На его дом она вообще не смотрит, будто его стерло с лица земли одним ударом. Расплавленной звезды, молнией, ураганом сдуло — нет его и все.