100 великих тайн Нового времени
Шрифт:
«И я, – писал Николай Берг, – услышал повествование совершенно фантастическое.»
Случилось это в 1809 г. Генерал-майору Ермолову, тогда человеку совсем еще молодому, поручено было произвести некое служебное дознание в городке Жавтень Подольской губернии. Генеральская бричка долго тащилась по непролазной грязи, пока наконец Алексей Петрович не добрался до места. Запалив свечи, Ермолов разложил на столе привезенные бумаги, набил трубку и предался задумчивости. Вдруг повеяло будто бы сквозняком, пламя свечей согласно качнулось. Генерал поднял глаза. Посреди комнаты стоял некто – седовласый, «в мещанском сюртуке».
– Открой-ка чернильницу, –
Сам не зная почему, генерал повиновался. «Мещанин» же, которого седые космы делали странно похожим на постаревшего льва, продиктовал первую фразу:
– Подлинная биография. Писал генерал от инфантерии Ермолов.
«Как? – мелькнуло в мозгу Ермолова. – Почему генерал от инфантерии? Ведь я пока всего лишь.»
А незнакомец между тем продолжал:
– Июля 1-го числа 1812 г. Высочайшим указом назначен начальником штаба 1-й Западной армии.
«Что за чушь? Не знаю я ни про какой такой штаб. И к тому же год сейчас 9-й, а не 12-й!..» Рассудок его пытался бунтовать, но рука, будто живя собственной и подвластной лишь голосу незнакомца жизнью, выводила новые и новые строки.
«…в 1817 г. отправился чрезвычайным и полномочным послом ко двору Фет-Али-шаха.»
Седой диктовал, генеральское перо едва поспевало за ним. Долго ли, коротко ли все это длилось – Ермолов не знал. Он утратил чувство реальности… Наконец на бумагу легло самое последнее: число, месяц и год его смерти.
– Вот и все, – сказал «мещанин». – Теперь мы с тобою расстанемся… до времени… Но прежде ты должен обещать мне, что будешь молчать о сегодняшней нашей встрече ровно пятьдесят лет.
– Обещаю, – тихо вымолвил генерал.
Снова будто сквозняк прошелестел по комнате. Пламя свечей качнулось. И прозвучало затихающее, чуть различимо: «Так помни – пятьдесят лет!..»
Минуту-полторы Ермолов сидел как в оцепенении. Затем, очнувшись, резко встал и рывком распахнул дверь в соседнюю комнату: попасть в ермоловский кабинет можно было только через нее. Писарь и денщик, совсем было расположившиеся ко сну, воззрились на генерала в искреннейшем недоумении. «Седой?.. Никак нет, барин! Вот вам истинный крест, никто тут не ходил. Да и кому ж ходить, ежели наружные двери давно заперты?»
Ермолов вернулся в кабинет, еще раз перечитал написанное, осенил себя крестным знамением и погасил свечи.
«Честно признаться, – писал потом Берг, – я по первости не поверил ермоловскому рассказу, сочтя его старческой смесью фантазий с отдаленными воспоминаниями. Генерал, однако ж, угадал мои мысли. Не говоря ни слова, он выложил передо мной листы – те самые, которые достал еще раньше из ящика своего стола.»
Желтый цвет бумаги говорил о почтенном ее возрасте. Почерк был несомненно ермоловский, по-молодому твердый, хотя чернила изрядно выцвели. «Подлинная биография.» – прочел Берг. На последующих пяти страницах повествовалось о жизненном пути Ермолова, о его вынужденной отставке, «московском» периоде, о Крымской войне, воцарении Александра Николаевича. В сильнейшем волнении Берг уже начал читать о предстоящей крестьянской реформе, но генеральская ладонь заслонила вдруг последний абзац.
– Это ты потом прочтешь. Ну., сам знаешь когда.
Некоторое время оба молчали. Затем капитан спросил:
– Алексей Петрович. А вы б узнали сейчас того «мещанина»?
– Еще бы! Так полвека и стоит перед глазами.
– Ну и… Каков же он из себя?
Генерал с усмешкой тряхнул седой
– Видишь эту гриву? Так вот я и есть – ОН.
(По материалам Льва Вяткина)
Расплата убийцы поэта
После смерти А.С. Пушкина поручика привилегированного Кавалергардского полка Жоржа-Карла Дантеса-Геккерена по решению военного суда разжаловали в солдаты. 19 марта 1837 г. его выслали из России во Францию. Двадцатипятилетний барон решил посвятить себя гражданской службе.
Прошли годы. Жена Дантеса, Екатерина Николаевна (родная сестра Натальи Николаевны Пушкиной), подарила ему трех дочерей и сына. Благодаря приемному отцу, барону Луи Геккерену, назначенному в 1842 г. послом при дворе австрийского императора, Дантес не очень нуждался в деньгах. Однако, живя в городке Сульце провинции Эльзас, он не раз подавал судебные иски к семейству Гончаровых по поводу приданого своей жены.
В октябре 1843 г., после рождения сына, Екатерина Николаевна умерла. Таким образом, Дантес прожил с ней всего 7 лет. Он не испытывал к жене особой нежности, ибо женитьба его была вынужденной. Благодаря ей Геккерены надеялись замять скандальные последствия дуэли. Похоронив супругу в фамильном склепе, Дантес передал детей на воспитание своей незамужней сестре.
Освободившись от семейных забот, Жорж с головой ушел в политическую деятельность. В 1852 г. честолюбивый француз получил кресло сенатора. Это была вершина его политической карьеры. Дантес мог торжествовать. Он в 40 лет стал самым молодым сенатором Франции. В конце 1870 г. рухнула империя Луи Бонапарта, а с ней и карьера сенатора Дантеса.
В 1880 г. в Москве состоялись торжества в связи с открытием первого памятника Пушкину. В июне того же года газета «Русский курьер» напечатала сообщение о пушкинском убийце, в котором говорилось, что третья дочь Дантеса – Леония-Шарлотта – вот уже 10 лет страдает психическим заболеванием.
Леония-Шарлотта была чрезвычайно одаренной девушкой. Она самостоятельно изучила русский язык, в подлиннике прочла всего Пушкина и стала его страстной поклонницей. Всю свою сознательную жизнь (Леония-Шарлотта умерла в 1888 г.) она люто ненавидела отца за убийство Пушкина. Мысль о том, что ее отец повинен в смерти поэта, подточила ее разум…
Дантес умер в 1895 г. в окружении внуков и правнуков. Он прожил долгую жизнь – почти 83 года. Пушкину, когда он скончался от раны, полученной на дуэли с Дантесом, было неполных 38 лет. Любопытная деталь: числа, обозначившие продолжительность их жизни, состоят из одних и тех же цифр, только стоящих в разной последовательности.
Дантес в 1878 г.
В жизни Дантеса, внешне респектабельной и благополучной, всегда присутствовала мучительная память о той роковой дуэли. Если даже на минуту встать на сторону друзей Дантеса, объяснивших все дикой ревностью поэта, его оскорбительным письмом Геккерену-старшему, Дантес был виноват перед Пушкиным и его потомками хотя бы в том, что ухаживал за Натали открыто, на глазах у всего света, что домогался близости с ней на специально подстроенном Идалией Полетикой (подругой Натали) свидании.