100 великих тайн Первой мировой

Соколов Борис Вадимович

В разговоре с Герасимовым, равно как и в своем изложении разговора с Вартбургом, Протопопов, как представляется, несколько приукрасил выдвигаемые германские предложения сепаратного мира. В своем отчете Вартбург утверждал, что сообщил Протопопову и Олсуфьеву о необходимости аннексией Германией не только Курляндии, но и Литвы и Польши, а относительно Проливов указал, что Германия готова была лишь добиться права для России проводить через них свои военные суда. Очевидно, условия, переданные Вартбургом, Протопопов изложил царю 19 июля 1916 года. А думцам он хотел передать их во время встречи с бывшими коллегами по Прогрессивному блоку 19 октября, уже будучи министром. Столкнувшись с явной обструкцией, Протопопов даже и не пытался изложить предложения о сепаратном мире. Зато с рассказом Протопопова о предложениях сепаратного мира можно связать интенсивный зондаж с русской стороны, продолжавшийся с осени 1916 года по весну 1917 года через голландского журналиста барона де Круифа, действовавшего от имени «русского двора». 16 октября он передал в Вену и Берлин, что Россия, понесшая в войне большие жертвы во имя союзников, оставляет за собой свободу действий по вопросу о мире. В качестве

условий мира выдвигались: нейтрализация Проливов, превращение турецкой Армении в буферное государство, совместный протекторат трех империй над Польшей. Германское командование настояло, чтобы эти предложения были отвергнуты. 24 января 1917 года с русской стороны последовало новое обращение, упрекавшее центральные державы в нежелании идти на уступки и содержавшее угрозу мощного весеннего наступления Антанты на всех фронтах, в ходе которого могла быть выведена из войны Турция и заключен сепаратный мир с Болгарией. Германия это предложение отвергла, хотя Вена и София склонялись к переговорам. 6 марта 1917 года обращение было сделано от имени Николая II, при этом отмечалось, что предыдущее послание было им одобрено. В послании обращалось внимание на то, что «требование массами мира растет с каждым днем» и что его игнорирование может дорого стоить правительствам воюющих сторон. Германию и ее союзников пугали неизбежным вступлением в войну США и тем, что поражение грозит правящим династиям Центральных держав еще худшими последствиями, чем дому Романовых. В то же время Россия соглашалась на некоторые уступки: сохранение полицейского контроля Турции над Проливами и независимость Польши, что означало фактическое сохранение его австро-германской оккупации до конца войны. Финляндия должна была сохранить с Россией только личную унию. Однако германская сторона отвергла и эти предложения, полагая, что рост антивоенных настроений и экономических трудностей заставят Россию принять мир на еще более выгодных условиях для Германии.

Уже после Февральской революции 26 марта последовало последнее обращение «русского двора» от имени «некоторых членов царской семьи» с просьбой двинуть войска на Петроград, чтобы подавить революцию. Ответа не последовало, поскольку в Берлине уже поставили на Романовых крест. По всей видимости, русско-германский мир накануне Февральской революции был недостижим. Вартбург в разговоре с Протопоповым особо подчеркнул, что «мир и связанные с ним возможные большие потрясения требуют наличия в России человека с необыкновенной силой воли, независимостью мысли и большим авторитетом, даже для простой политики выхода России из войны. Такой личности, как видно, нет». Ни царь, ни кто-либо из министров или известных общественных деятелей не обладал требуемыми качествами. Для Германии в тот момент лучшим выходом представлялся крах Российской империи и резкое падение боеспособности русской армии, что позволило бы продиктовать мир на германских условиях и оставить на российских границах минимум войск.

Тайна Февральской революции

Уже 2 июня 1915 г. в беседе с французским послом Морисом Палеологом Алексей Иванович Путилов, один из крупнейших заводчиков и финансистов России, заседавший в Особом совещании по снабжению, учрежденном при Военном министерстве, говорил: «Дни царской власти сочтены; она погибла, погибла безвозвратно».

Как писал генерал Брусилов, попадались полки, где за время войны состав обновился 9–10 раз, причем в ротах уцелели только от 3 до 10 кадровых солдат. Из кадровых офицеров в полках уцелели по 2–4, да и то зачастую раненых. Остальные офицеры — молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом ввиду неопытности.

Истощение сил и, в частности, почти полное уничтожение посланных на Юго-Западный фронт отборных гвардейских полков, из которых сформировали Особую армию, подорвали способность русской армии к дальнейшей борьбе. Как отмечал полковник лейб-гвардии Финляндского полка Дмитрий Ходнев свидетельствовал: «К февралю 1917 года, понеся за время войны страшные потери, гвардейская пехота как таковая, почти перестала существовать! «Старых» — кадровых офицеров, подпрапорщиков — фельдфебелей, унтер-офицеров и рядовых «мирного» времени, получивших в родных полках должное воспитание — «добрую закваску», понимавших и свято хранивших свои традиции, видевших мощь, славу, величие и красоту России, обожавших царя, преданных ему и всей его семье, — увы, таких осталось совсем мало! В действующей армии, в каждом гвардейском пехотном полку насчитывалось человек десять-двенадцать таких офицеров (из числа вышедших в поход 70–75) и не более сотни солдат (из числа бывших 1800–2000 мирного времени). В каждом бою гвардейская пехота сгорала как солома, брошенная в пылающий костер… Перебрасываемая постоянно с одного участка фронта на другой… посылаемая… в самые опасные, тяжелые и ответственные места, гвардия все время уничтожалась… Будь гвардейская пехота не так обессилена и обескровлена, будь некоторые ее полки в Петрограде — нет сомнения, что никакой революции не случилось бы, так как февральский бунт был бы немедленно подавлен».

С осени 1916 года начался призыв 16–17-летних юношей, составивших значительную часть запасных частей накануне Февральской революции 1917 года. Но состояние армии внушало тревогу задолго до Февральской революции. Например, 37-я дивизия потеряла за два ночных отхода 1 и 2 декабря 1914 года около 1000 человек отставши ми. Как писал генерал Ю. Н. Данилов, «уже в октябре — ноябре 1914 года пришлось ввести суровые наказания за умышленное причинение себе или через другое лицо увечий или повреждений здоровья». В конце октября Гильчевским отмечалось бегство Бузулукского полка. По воспоминаниям Ф. Новицкого, в ноябрьских боях 1914 года под Лодзью 6 рот 87 Нейшлотского полка, «не оказав никакого сопротивления, воткнули винтовки штыками в землю и сдались». Описывая бой 17/30 ноября, генерал А. А. Незнамов отмечал, что «от 217 и высланного

в 9 ч. 30 мин дня 220 полка в Стругенице и кустарниках были лишь небольшие группы, удерживающиеся уцелевшими офицерами; остальные все сдались в плен… Где были офицеры, там еще эти второочередные войска кое-как дрались, держались и отстреливались по крайней мере; где их было очень мало или не было (за убылью) вовсе — там сдавались в плен без всякого сопротивления». За 10 неполных дней 55-я второочередная дивизия успела потерять трех командиров полков, почти всех кадровых офицеров и свыше трех четвертей солдат. Во второй половине ноября командарм-1 °Cиверс просил законодательно ввести потерю всяким военнопленным права возвращения на Родину и автоматическое выбытие из русского подданства в результате самого факта пленения. Такие экстраординарные меры запрашивались после фактов массовой сдачи в плен в 84-й пехотной дивизии, в одном случае сдались три роты. В начале декабря были отмечены перемирия и братания с германскими военными. Стоит отметить, что приказ 3-му мортирному дивизиону стрелять по своим отступавшим солдатам был отдан еще 4 августа 1914 года, в первых боях на территории Германии. Директива 26-й дивизии «оборонять позицию пассивно, но упорно; кто оставит самовольно окопы, того расстреливать на месте без суда и следствия» командующий 2-й армии Ренненкампф отдал еще 26 августа.

^{Братание на русско-германском фронте. 1917 г.}

В 1915 году сдача в плен стала массовым явлением. Так, в июне имел место случай добровольной сдачи в плен 219 солдат Гайворонского полка. В ответ на донесение об этом штаб армии отдал распоряжение «беспощадно расстреливать всех, добровольно сдающихся в плен». По воспоминаниям А. А. Свечина, в начале августа весь 315-й полк во главе с командиром сдался в плен под предлогом расстрела патронов. Роты переходили к противнику даже в наступлении, тогда как в том же году немецкий ландвер с устаревшими орудиями дрался в окружении против втрое превосходящей его русской гвардии (8 батальонов против 28) до последнего человека.

По выражению генерала барона А. П. Будберга, «выяснилось, что армия не может существовать на офицерах четырехмесячного курса обучения, или, как их называли между собой солдаты, на четырехмесячных выкидышах; офицеров этих надо было доделывать, и это можно было осуществить только на фронте; их надо было воспитать, и это могли сделать только сами части, но не прямо в боевой, а в смеси из боевой и прибоевой обстановки».

Русские части на фронте сравнительно редко сменялись и очень долго оставались в первой линии. На Западном фронте, где на I км. фронта приходилось 2500 штыков с каждой стороны, англичане, французы и немцы могли себе позволить смену дивизий, бригад и батальонов. Например, британские солдаты в идеале 10 дней находились на передовой, 10 — в резерве и 10 — на отдыхе. А вот австро-венгерской армии, как и русской, из-за растянутости ее фронтов, сравнительно редко удавалось сменять войска и давать солдатам отдых. Это способствовало разложению армии Дунайской монархии в последние месяцы ее существования.

Уже в середине июля 1915 года в России был исчерпан контингент ратников ополчения I разряда. Согласно действовавшим до войны законам, только эта категория запасных могла быть призвана в действующую армию. При этом все больше лиц призывного возраста оседало в тылу — в земских и городских союзах, занимавшхся снабжением армии, в благотворительных организациях и пр. В результате к концу 1916 года на одного солдата действующей армии приходились три военнообязанных, «окопавшихся» в тылу.

До войны Россия занимала одно из ведущих мест на мировом рынке хлеба, но вывозила в основном зерно (97,9 % в 1911 году), мука составляла всего лишь 2,1 %, тогда как в США мука в хлебном экспорте составляла свыше 80 %. Уже в 1915 году призыв крестьян в армию вызвал нехватку рабочих рук для уборки урожая, а вследствие нехватки вагонов, занятых для перевозки войск и эвакуации беженцев, оказалось невозможным вывезти большую часть заготовленного хлеба. В сочетании с недостатком удобрений и падением выпуска сельскохозяйственных машин это привело к нарушению снабжения хлебом. Если в 1915 году армейский запас хлеба обеспечивал потребность на 18–30 дней, то в 1916 году — на 12–16 дней, а в 1917 году— на 6–10 дней. В 1915 году в 34 губерниях была введена карточная система снабжения хлебом, а в 1916 году — еще в 11. Осенью 1916 года удалось закупать лишь чуть более трети от запланированного объема хлеба. 29 ноября новый министр земледелия А. А. Риттих подписал постановление о введении продразверстки. Однако уже к началу февраля 1917 года М. В. Родзянко констатировал, что из намеченных к разверстанию 772 млн пудов зерна на 23 января 1917 года было реально разверстано волостями лишь 4 млн пудов, и «эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки».

В течение 1916 года среднемесячное потребление муки в Петрограде составляло I 276 000 пудов. Перебои с хлебом начались в ноябре, когда в столицу было доставлено только 1 171 000 пудов. В декабре поставка упала до 606 000 пудов, в январе было доставлено всего 731 000 пудов. В первые два месяца 1917 года установленный план снабжения Москвы и Петрограда хлебом был выполнен только на 25 %. Петроград жил за счет имевшихся запасов муки, которые с 15 января до 15 февраля уменьшились с 1426 до 714 000 пудов.

13 февраля градоначальник А. П. Балк сообщал премьер-министру, что за последнюю неделю подвоз муки составлял 5000 пудов в день при норме 60 000 пудов, а выдача муки пекарням — 35 000 пудов в день при норме 90 000 пудов.

22 января на экстренном совещании руководителей ведомства путей сообщения было решено обратиться к морскому министру с просьбой в первую половину февраля снабжать Петроградский район запасами английского угля, чтобы снизить нагрузку на Северо-Донецкую железную дорогу Ставке Верховного командующего предложили сократить с 1 по 14 февраля перевозку пополнений и грузов на фронт 4 февраля из-за снежных заносов было фактически прервано движение на Московско-Киево-Воронежской железной дороге.