100 великих узников
Шрифт:
В Казанском доме для умалишенных несчастный узник томился еще шесть с половиной лет и умер 5 декабря 1887 года.
Первая политическая голодовка в России
Впервые имя Н. Г. Чернышевского было зафиксировано в документах III Отделения еще в апреле 1856 года в связи с восторженным высказыванием о писателе в частном письме одного из студентов Казанского университета. В последующие годы упоминания о Н. Г. Чернышевском все чаще стали встречаться в официальных документах жандармского ведомства, в многочисленных перлюстрированных выписках из писем и анонимных доносах, поэтому к концу 1850-х годов "популярность" его была весьма велика. Согласно официальному документу, "внимание
Царское правительство не без оснований считало писателя опасным для себя человеком. В 1860-е годы в центре революционно-демократического движения в России стоял журнал "Современник", роль которого еще больше возросла, когда в нем стал сотрудничать Н. Г. Чернышевский. Вскоре он стал общепризнанным вождем и учителем прогрессивно настроенной интеллигенции, особенно молодежи, поэтому неудивительно, что правительство увидело в нем смертельного врага. А тут в III Отделение поступил анонимный донос, автор которого прямо-таки взывал к жандармам:
"Что вы делаете, пожалейте Россию, пожалейте царя! Правительство не видит, какие идеи проводит Чернышевский — этот коновод юношей… Ежели вы не удалите его, то быть беде — будет кровь: ему нет места в России — везде он опасен… Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия!"
Положение Н. Г. Чернышевского еще больше осложнилось, когда в сентябре 1861 года за распространение прокламации "К молодому поколению" были арестованы поэт M. JI. Михайлов, а в начале октября — В. А. Обручев, сотрудник "Современника". Со второй половины 1861 года за писателем был установлен неусыпный надзор. Дом на Большой Московской улице, где он жил, буквально со всех сторон окружали агенты III Отделения. Швейцар, подкупленный царской охранкой, отдавал ее агентам всю корреспонденцию, которая приходила на имя Н. Г. Чернышевского.
Чтобы осуществлять постоянное "наружное наблюдение", III Отделение сняло комнату напротив дома, в котором жил Н. Г. Чернышевский, и всегда знало, кто у него бывал, когда он сам выезжал, с кем встречался и т. д. Из донесений от 6 декабря, например, следовало, что "к Чернышевским на днях будет определена в кухарки жена подкупленного швейцара, и через нее, быть может, удастся узнать более, чем наружным наблюдением". Жена швейцара действительно поступила к Чернышевским, и "для поощрения ей было выдано несколько рублей на кофе". А она за это доставляла в полицию все черновики рукописей, которые доставала из мусорной корзины писателя. Однако все усилия полиции оставались тщетными — улик против Н. Г. Чернышевского найти не удавалось.
Через некоторое время писатель заподозрил неладное, и в начале мая 1862 года кухарку уволили, что сразу же сказалось на полноте агентурных сведений о Н. Г. Чернышевском. Таким образом, у правительства не было ни малейшего повода обвинить его в антигосударственной деятельности, но оно хотело любым путем "обезвредить" властителя дум молодежи. Летом 1862 года на восемь месяцев был запрещен выпуск журнала "Современник", еще раньше был закрыт основанный по инициативе Н. Г. Чернышевского "Шахматный клуб" — место встреч свободолюбивой интеллигенции и своеобразный штаб революционного подполья. А вскоре нашелся предлог, чтобы бросить в тюрьму и самого писателя.
Летом того же года на границе был задержан отставной коллежский асессор П. А. Ветошников, который вез из Лондона письма А. И. Герцена и Н. П. Огарева к А. А. Серно-Соловьевичу. В одном из писем была приписка: "Мы готовы издавать "Современник" здесь с Чернышевским или в Женеве… Как вы думаете?" При обыске на квартире П. А. Ветошникова нашли также списки и адреса некоторых герценовских корреспондентов… У властей не было никаких юридических оснований для ареста Н. Г. Чернышевского, как не было и вещественных улик, доказывавших его вину. И тогда его попытались обвинить в том, что он в течение 9 лет на страницах "Современника" занимался антиправительственной пропагандой. Даже была составлена "записка о литературной деятельности Н. Г. Чернышевского", но и ее содержание не могло стать поводом для ареста. И все же в III Отделении любыми способами пытались раздобыть какие-либо документы, обличавшие бы писателя, и доказать, что именно он был автором распространявшейся прокламации "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон".
Дело Н. Г. Чернышевского поручили вести "Особой следственной комиссии", учрежденной "высочайшим указом" от 16 мая 1862 года. Но комиссия оказалась в затруднении, так как улик против писателя по-прежнему не было. Правда, при обыске его квартиры нашли несколько "недозволенных книг", но такие книги можно было обнаружить в библиотеке почти каждого интеллигентного человека. Статьи, опубликованные в "Современнике", хоть и содержали крамольные мысли, но печатались с разрешения цензуры. И в "деле Н. Г. Чернышевского" лишь сиротливо лежала единственная бумажка с двумя строчками из письма А. И. Герцена.
Четыре месяца самых тщательных поисков не дали против Н. Г. Чернышевского ничего. Но 7 июля 1863 года его все равно арестовали и заключили в Алексеевский равелин в "покой № 11". Тюремный режим для писателя был установлен довольно мягкий: ему разрешили получать книги, переписываться с родными, писать и даже печататься. Через три месяца заточения он уже писал жене, что "большая половина нашего времени разлуки прошла". В одном из своих писем он упомянул, что в камере находится только в двух положениях — сидит или лежит, даже не прохаживается. Он целыми днями читал или писал: чтобы больше работать, перешел от обычного письма к разработанной им системе скорописи. Прогулки писателю были разрешены, но он отказался от них, о чем в своих показаниях сообщал Сенату:
Я не гуляю и не прохаживаюсь. Исключение бывает лишь когда я бываю принужден к тому желанием лица, пред которым обязан держать себя…
Сначала я думал, что тяжесть в голове, которую я чувствовал в первый месяц ареста, происходит от геморроя, я принуждал себя ходить по комнате для моциона. Но как только я заметил, что боль эта… ревматическая, происходящая от того, что я лежал головой к окну, я стал ложиться головой в противоположную сторону от окна и с того же дня… абсолютно перестал ходить по комнате. Когда меня приглашали выходить в сад, я сначала выходил, воображая, что в это время обыскивается комната, и что я возбудил бы подозрение отказом удалиться из нее. Но месяца через три я убедился, что обысков не делают, подозревать не станут, и стал отказываться выходить в сад.
В не пропущенном к жене письме от 5 октября 1862 года Н. Г. Чернышевский сообщал ей планы о предстоящих ему работах:
Я начну многотомную "историю материальной и умственной жизни человека" — историю, какой до сих пор не было, потому что работы Гизо, Бокля (и Вико даже) деланы по слишком узкому плану и плохи в исполнении. За этим пойдет "Критический словарь идей и фактов", основанный на этой истории. Тут будут перебраны и разобраны все мысли обо всех важных вещах, и при каждом случае будет указываться истинная точка зрения. Наконец на основании этих двух работ я составлю "Энциклопедию знания и жизни" — два-три тома, написанные так, чтобы были понятны не одним ученым, как два предыдущих труда, а всей публике. Потом я ту же книгу переработаю в самом легком, популярном духе, в виде почти романа, — с анекдотами, сценами, остротами, чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов… Со времени Аристотеля не было сделано еще никем того, что я хочу сделать, и я буду добрым учителем людей в течение веков, как был Аристотель.