100 великих узников
Шрифт:
В Англии к нему был приставлен брат Бернар, да и другие не оставляли философа в покое. И все же он начал новый труд — «Руководство к изучению философии», в котором снова писал о пользе знания и необходимости изучать мудрость древних и развивать науки. Но хотел сказать и о другом — о корыстолюбии многих духовных пастырей, общем невежестве, падении нищенствующих орденов и т. д. И предупреждал, что долготерпение Бо-жие скоро иссякнет и страшен будет гнев Его, обличал прелатов и самого римского папу.
Через год после возвращения на Р. Бэкона снова посыпались доносы: жизнь ничему не научила этого монаха, он снова занялся физическими опытами и алхимией, снова день и ночь проводит в монастырской башне. Но это было еще не самым страшным его преступлением!
Да, он был уверен, что знания дают человеку власть над природой, оказывают помощь врачам, мореплавателям, ремесленникам, земледельцам… В своих сочинениях говорил о создании таких оптических приборов, с помощью которых можно будет видеть и мельчайшие, и самые далекие объекты — «приближать» Солнце и Луну. Писал он и о том, что люди создадут «повозки», которые будут двигаться без помощи животных; лодки, которые смогут плыть без гребцов, и летательные аппараты. Но для этого наука должна постоянно развиваться, схоластика же, обращаясь лишь к высказываниям «великих авторитетов», только топчется на месте. Наука не может руководствоваться одними «вечными истинами», слепым повторением того, что когда-то изрекли мудрейшие из мудрых. Это не означало, что Р. Бэкон совсем не признавал авторитетов, напротив: к выдающимся мыслителям прошлого он относился с величайшим почтением, но указывал, что и их выводы и утверждения следует проверять.
Сочинения Р. Бэкона читали и переписывали, и многие видели в нем обреченного. Да и сам он мог наверняка предсказать свою судьбу, даже не обращаясь к гороскопу. Преследования не прекращались, и в 1278 году философа снова вызвали в Париж, найдя в его трудах 180 еретических утверждений. «Чтобы никто из братьев не имел с ним словесного общения и не читал его трудов», Р. Бэкона приговорили к заточению в одиночный склеп. Философа замуровали в толще каменных стен, и тяжелая дубовая дверь, наглухо закрывая вход, слилась с этими стенами. По утрам скрежетал засов, в приоткрывшуюся дверь просовывалась рука с хлебом и ковшом воды, и снова каждый день был похож на вечность…
Прежняя темница уже казалась Р. Бэкону просторной, как мир; здесь же не было окон и даже не отыщешь щели, к которой можно было бы прильнуть глазом, не услышишь колокольного звона и даже шума шагов. Мир для него перестал существовать — нет солнца, звезд и облаков, нет дождей и снега — только темнота ночью и днем… Низко нависал потолок, с которого редко капали унылые капли, земляной пол леденил босые ноги, ложем Р. Бэкону служили голые доски, настланные на козлы.
Смерть не страшила Р. Бэкона, страшили бесплодно прожитые годы: он ложился на каменный пол, и тяжесть наваливалась на грудь. Он лежал в пещере, придавленной камнем, и был обречен остаться в ней навсегда. Иногда вскакивал и кричал, но стена проглатывала все крики. Он боялся потерять рассудок и стал призывать на помощь память: она не умерла и заменила ему не только книги, но и чистый пергамент. И он записал в памяти — «Добро само по себе благо, зло само по себе наказание. Это едва ли справедливо, но все-таки утешительно».
А потом ходил из угла в угол, торопя время, ведь если есть движение, есть и время, потому что оно измеряется движением. Но гремел засов, вечность кончалась и начиналась новая вечность. Давно потерян счет годам, тысячи раз гремел засов, приотворялась дверь, а потом снова сливалась с каменными стенами. И Р. Бэкон думал: «Мне не выйти отсюда никогда».
Но в один день он вышел и, как вином, захлебнулся свежим воздухом. Заточение длилось 14 лет, и в 1292 году Р. Бэкон вернулся в Оксфорд дряхлым стариком: поникла его голова, опустились плечи, угасло и продернулось усталостью лицо. Только глаза оставались теми же — блестящими и прозрачными, как вода. Немели руки, все чаще ему не хватало воздуха, боль в груди неделями не давала вставать с постели. Но когда боль стихала, он садился за новую работу — «Руководство к изучению богословия».
Великий Тимур и его великий пленник
Великий полководец Тимур много воевал. Уходя в дальние походы на завоевание новых земель, грозный повелитель приводил оттуда искусных мастеров и ремесленников, каменщиков и золотых дел мастеров, ткачей и оружейников, каких только мог найти. Не жалея никаких материальных средств и не щадя людских сил, он стремился перестроить столицу своей огромной империи — город Самарканд, чтобы тот затмил красотой и великолепием самые прославленные столицы мира.
Победоносно закончив один поход и захватив много добычи, «железный хромец», как называли Тимура, начинал готовиться к следующему. В 1398 году он предпринял поход в далекую Индию, ограбил страну и безжалостно истребил 100 000 пленных индийцев только за то, что они, как ему сообщили, рассчитывали во время битвы с султаном Махмудом Дехлевийским помочь последнему восстанием в тылу тимурова войска. Но однажды и сам великий Тимур был взят в плен туркменским амиром Али-беком Джаны-Курбаном, о чем полководец сам сообщает в своей «Автобиографии»:
До туркменского амира дошли сведения, будто бы я пришел в его землю и остановился в местности Махмуди. По его распоряжению отряд туркменов напал на нас ночью: они перевязали нас и в таком виде доставили нас к Али-беку Джаны-Курбаны. Я сам и моя жена, сестра Хусайна, провели в темнице пятьдесят мучительно долгих дней.
Сидя в тюрьме, я твердо решил и дал обещание Богу, что никогда не позволю себе посадить кого-либо в тюрьму, не разобрав наперед дела. Во время этой горести я рассудил, что мне лучше посредством какого-нибудь безумного поступка освободиться из тюрьмы и вступить в сражение; если я достигну цели, то этим будет исполнено мое желание. Если же попытка моя освободиться не увенчается успехом, то меня в таком случае… убьют и, хотя мертвый, я буду погребен вне стен моего заключения, значит… попытаться следует, чтобы так или иначе выбраться из ненавистной темницы на свет Божий.
Обещанием щедрой награды за содействие к побегу мне удалось склонить на свою сторону нескольких тюремщиков, которые снабдили меня и мечом. С этим оружием в руках я бросился на тех сторожей, которые не согласились освободить меня, и обратил их в бегство. Я слышал кругом себя крики: «бежал, бежал», и мне стало стыдно за мой поступок. Я тотчас отправился к Али-беку Джаны-Курбаны, и тот, узнав, какие препятствия мне пришлось преодолеть, чтобы освободиться из тюрьмы, почувствовал уважение к моей доблести и был пристыжен.
Как раз в это время Али-бек Джаны-Курбаны получил письмо от своего брата, который писал ему: «Ты бесчеловечно и несправедливо поступил с амиром Тимуром и нанес ему тяжелое оскорбление. Я посылаю амиру Тимуру богатые подарки, прошу тебя передать их; затем советую тебе, чтобы хотя отчасти загладить твою вину, проси у Тимура прощения, посади его на свою лучшую лошадь и отпусти его». Али-бек исполнил в точности все, что было написано в письме его брата… и, благодаря этому, я вскоре выехал оттуда в сопровождении двенадцати всадников и отправился в Хорезмскую степь.
В 1400 году Тимур выступает уже на удаленном от Средней Азии западе и ведет войну с турецким султаном Баязетом и египетским султаном Фараджей. Тогда великий полководец захватил многие города Малой Азии и Сирии (в частности, Сивас и Алеппо) и в марте 1402 года прибыл в пограничный с Грузией город Шенка, откуда отправил турецкому султану посольство с требованием вернуть захваченную им крепость Кемах. Баязет отказался, и 20 июля на равнине Чибукабад состоялось решающее сражение двух армий. С обеих сторон действовали многочисленные силы, о чем в «Уложении» Тимура сказано.