100 великих загадок русской истории

Непомнящий Николай Николаевич

Но желающих это сделать было много, очень много! Причем все потенциальные заговорщики непременным условием прихода к власти считали физическое устранение Ленина. Надо сказать, что Ильич о том знал, он даже поинтересовался в одном из разговоров с Троцким: «Смогут ли Свердлов с Бухариным справиться, если белогвардейцы нас с вами убьют?» Если заменить слово «белогвардейцы», которым до Кремля конечно же было не добраться, на любое другое, то тревогу Ленина можно понять, он или чувствовал, или знал, что назревают трагические события.

Это подтверждают и сотрудники германского посольства в Москве. В августе 1918 года они сообщали в Берлин, что руководство Советской России переводит в швейцарские банки «значительные денежные

средства», что обитатели Кремля просят заграничные паспорта, что «воздух Москвы пропитан покушением как никогда».

А теперь сопоставим кое-какие факты… Кто подписал первое воззвание ВЦИК о покушении на Ленина и до выяснения каких бы то ни было фактов указал адрес, по которому надо искать организаторов покушения? Яков Свердлов. Кто поручил Кингисеппу вести следствие по делу о покушении? Свердлов. Кто в разгар следствия приказал расстрелять Каплан, а ее останки уничтожить без следа? Снова Свердлов.

Не слишком ли часто повторяется его фамилия в связи с этим делом? Нет, если учесть, что, по свидетельству современников, к лету 1918 года в его руках была сосредоточена вся партийная и советская власть. Сосредоточена фактически, но не официально – ведь председателем Совнаркома, то есть главой правительства, оставался Ленин. Версия о том, что организатором покушения был Свердлов, причем не без участия Дзержинского, звучит, конечно же, дико, но в том-то и проблема, что опровергнуть ее доказательно пока что не удается. Чего стоит хотя бы один не поддающийся объяснению факт, который всплыл лишь в 1935 году, то есть через шестнадцать лет после смерти Свердлова.

Тогдашний нарком внутренних дел СССР Генрих Ягода решился вскрыть личный сейф Свердлова. То, что он там обнаружил, повергло его в шок, и Ягода немедленно написал Сталину, что в сейфе обнаружено: «Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей, 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я.М. Свердлова. Кроме того, царских денег в сумме 750 тысяч рублей».

А теперь вспомните сообщения германского посольства об обитателях Кремля, просящих заграничные паспорта и переводящих в швейцарские банки значительные денежные средства.

Но вернемся к тому, с чего начинали. Фактов – огромное количество, версий – тоже. Разобраться в них в принципе можно, но вот сделать выводы… Выводы может сделать только Генеральный прокурор. Хочется надеяться, что у него все же найдется время ознакомиться с делом № 2162 и он наконец решит – стреляла Фанни Каплан в Ленина или не стреляла. А если окажется, что не стреляла, то даст указание о реабилитации Фанни Каплан как жертвы политических репрессий.

«И умру я не на постели...» [47]

47

По материалам А. Панфилова.

Жил поэт, влюбленный в мир, в вещность мира («…взлюбил я и сушу, и море, весь дремучий сон бытия»). Он собрал вокруг себя единомышленников, их теперь называют акмеистами. Все вместе они пытались восстановить нарушенную связь между словом и предметом, который оно обозначает, и это у них неплохо получалось: почти все акмеисты – поэты крупнейшие («…осиянно только слово средь земных тревог, и в Евангелии от Иоанна сказано, что слово это Бог»). Между тем поэт ездил по свету, охотился в Восточной Африке на леопардов и львов, словно испытывая собственную храбрость. Но вскоре надобность для этого ехать в Африку отпала – началась война. Поэт пошел добровольцем и воевал так, что «святой Георгий тронул дважды пулею нетронутую грудь». Потом он оказался в Париже, Лондоне, а когда к власти в России

пришли большевики, он, опять же по собственной воле, вернулся в Россию. Писал стихи, учил писать стихи других, вокруг него всегда было много молодежи. Любил женщин («…так больно сердце томила красота Твоих дочерей» – обращался он к Богу в одном из стихотворений), а они любили его. Никогда не скрывал своих убеждений: «Я монархист и молюсь на церкви», – говорил он всем подряд. Его много читали, он учил читателей, «как не бояться, не бояться и делать, что надо».

Поэта звали Николай Гумилев.

Он прошел огромный путь – от «Романтических цветов» с их изысканным жирафом до «Огненного столпа», полного трагических предчувствий. А еще он написал в своем первом сборнике – было ему тогда 22 года:

Не спасешься от доли кровавой,Что земным предназначила твердь.Но молчи: несравненное право —Самому выбирать свою смерть.

Он и выбрал. В 1921 году его расстреляли в Петроградской чрезвычайке.

Николай Гумилев, Анна Ахматова и их сын Лев. 1916 г.

В свое время работники архива ФСБ обнаружили бумаги, конфискованные у Гумилева при его аресте.

Мы не знаем, что даст такое открытие филологам – это прежде всего свидетельства быта, а не собственно творчества Гумилева. Кто-то, возможно, пожмет плечами: ну что тут нового, так, мелочи жизни… Но когда держишь в руках пожелтевшие от времени листочки, разбираешь полустершиеся слова, сличаешь почерки, что-то происходит в твоей душе – словно встреча мистическая с тем временем, с людьми, его обживавшими… Встреча очень горькая, потому что почти физически ощущаешь, как уходит, умирает тот мир – тускнеющее на глазах отражение прежней, великой России.

И вместе с тем в каждой фамилии тут словно оживает история литературы. Вот принадлежащий Гумилеву членский билет «Дома искусств» («Диск»), подписанный Максимом Горьким. «Диск» располагался в бывшем особняке Елисеева, Гумилев переехал туда за два месяца до ареста, в мае 1921 года, заняв елисеевский предбанник. В бане рядом, в кафельных стенах, жила Мариэтта Шагинян. А вот и ее автограф. На одном из листов почерком Гумилева выписаны названия двадцати пяти его стихотворений из семи поэтических сборников. Трудно сказать, что это такое – план ли задуманного «Избранного», программа ли выступления… А на обратной стороне – расписка: «Мною взято у Н.С. Гумилева пятьдесят тысяч руб. Мариэтта Шагинян. 23/VII 1921». Пятьдесят тысяч – по тем временам деньги смешные. Хотя… Основным обвинением, выдвинутым против Гумилева по «делу Таганцева», было именно то, что он взял у Таганцева двести тысяч рублей.

Денег писателям катастрофически не хватало. Начинался нэп, а значит, становилось больше и соблазнов. В буфете «Диска» появились пирожные, конфеты, булки; листки Гумилева испещрены цифрами, словно бухгалтерские документы, многие из них озаглавлены торжественно – «кредит». Художник В. Милашевский (в то время тоже живший в «Диске») в своих мемуарах «Вчера, позавчера…» писал: «У себя в комнате я повесил плакат: «В этой комнате не курят. Стихов не читают. Денег до завтра взаймы не просят…»». Но если мы уберем из этой декларации частичку «не», то получим перечень основных занятий обитателей «Диска». Стихов не писать и не читать поэты не могли, потому что они были поэты, и поэты славные. Курили не переставая, просто с голодухи, о чем писала Ольга Форш, изобразившая «Диск» в своем романе «Сумасшедший корабль». И «стреляли» деньги…