100 знаменитых судебных процессов
Шрифт:
Но если Матюнин все же не ночевал в Старом Мултане, то «ритуальная версия» убийства рассыпалась в прах! А раз так, требовалось допросить второго нищего. Тем более что Вятская губерния находилась на карантине, и все путники имели при себе не только паспорта, но и справки о последнем медосмотре. Однако следствие решило обойтись без лишних хлопот, не дав распоряжения о поиске бродяги, который мог бы пролить свет на это запутанное дело.
Тем временем полиция нашла еще двух свидетелей. Один из них, причетник Богоспасаев, в начале мая 1892 года почти целый день провел с Матюниным. Конон Дмитриевич, крепкий мужчина, пожаловался, что окружающие с трудом верят рассказам о «падучей болезни», милостыни подают мало и вообще считают его лентяем. Второй, старо-мултанский крестьянин Д. Мурин, рассказал о русском мальчике, проведшем пасхальную ночь в одной избе с удмуртами.
Несмотря на то что следствие никак не могло разделить между задержанными их роли в преступлении (это является обязательным условием в случае обвинения в преступном сговоре), прокуратура настаивала на судебном разбирательстве. Несостыковок в деле существовало великое множество, но официальных лиц данный факт как-то не особенно смущал. К примеру, план местности, где обнаружили обезглавленное тело, был составлен и приобщен к делу только. спустя полгода! К тому же, состряпан он оказался топорно и давал весьма приблизительное представление об оригинале. На нем даже положение тела указывалось неправильно!
В 1893 году прокуратура направила в соседние регионы просьбу предоставить информацию о расследовании дел, связанных с жертвоприношениями идолопоклонников. Через некоторое время обвинители заполучили два положительных ответа (из Архангелогородской объединенной судебной палаты и из Казанского окружного суда). В первом сообщении речь шла о сумасшедшем эвенке, который поклонялся тряпичной кукле и зарезал соседскую девочку. Изверга изловили его собственные соплеменники во главе с шаманом, скрутили и сдали русским властям. В Казани же мужчина-мусульманин прибег к радикальному средству лечения своего тяжелобольного сына, зарезав девочку-мусульманку. Убийца изъял из тела жертвы сердце, над которым проделал ряд магических манипуляций. К слову, подобное «врачевание» осуждается исламом, поэтому татары сами заявили о случившемся властям и оказали помощь в расследовании. Однако ведь ни татары, ни эвенки на родственные отношения с удмуртами не претендовали. К тому же, в обоих случаях речь шла о поступках одиночек, которые осуждались их же соплеменниками. На каком основании прокуратура использовала в обвинительном акте ссылки на упомянутые дела, совершенно непонятно.
Свидетелем обвинения стал также некий Иванцов, которому на тот момент было 103 года. Дед рассказал, что в 1842 году его самого вместе с супругой, золовкой и племянником едва не «замолили» удмурты. Правда, тогда следователи не обнаружили никакого криминального подтекста в указанном инциденте. На самом деле имела место обычная бытовая ссора с оскорблениями, а Иванцов постарался от души насолить «оппонентам», раздув дело едва ли не до покушения на убийство. Власти призвали склочника обуздать свое воображение, а удмурты отделались лишь выплатой небольшого штрафа.
Время шло, но сколько-нибудь серьезных улик против обвиняемых не было. Тогда к следствию подключили пристава Шмелева, считавшегося весьма искушенной в сыске личностью. Он начал с несанкционированного обыска «родового шалаша» Дмитриева, который в поисках улик разве что по бревнышку до того момента раскатать не успели. Шмелев тут же отрапортовал начальству об обнаружении. окровавленного седого волоса, прилипшего к деревянной балке! Этот волос, признанный принадлежавшим Ко но ну Матюнину, попал в разряд важнейших улик. Но при этом никакого документа, который формально объяснял бы появление в деле столь значительной находки, не замеченной специалистами сыска в течение двух с лишним лет, составлено так и не было.
Весной 1894 года полиция получила анонимное письмо. В нем говорилось, что человек, знающий правду об убийстве в Старом Мултане, дожидается отправки в Сибирь в сарапульском исправительном доме. В ходе трех допросов некий солдат Голова показал: в ночь с 4го на 5 мая он лично видел, как группа удмуртов в «родовом шалаше» Дмитриева принесла в жертву богу Курбону бродягу. Нищего раздели по пояс и подвесили вверх ногами под коньком крыши. После этого несчастному отрезали голову, истыкали ножами его живот, а кровь собрали в таз и мелкие плошки. Конца действа перепуганный солдат не видел, поскольку сбежал из села. Голова участников ритуала не разглядел,
Но в свидетельствах Головы имелся целый ряд существенных оплошностей. Например, на животе трупа в действительности не было следов ножевых ранений. К тому же несчастного не подвешивали за ноги. Во-первых, протокол вскрытия не зафиксировал наличия следов веревки на лодыжках. А во-вторых, высота шалаша Дмитриева составляла 167 см, а рост обезглавленного тела — 160 см (то есть с головой не менее 175 см). Но прокуратура радостно приняла явно «липового» свидетеля.
Обвинительное заключение было утверждено в сентябре 1894 года. Согласно этому документу, события в Старом Мултане выглядели следующим образом: местные вотяки, сильно волновавшиеся из-за эпидемии тифа и двух неурожайных лет, поддались агитации Андриана Андреева, который увидел в пасхальную ночь вещий сон. В середине апреля 1892 года они приняли решение принести человеческое жертвоприношение. Чтобы отвести от себя подозрение, в качестве жертвы участники ритуала договорились выбрать бродягу. 4 мая вечером в село явился Конон Матюнин; нищего встретил стоявший в ту ночь в сельском карауле Василий Кузнецов, русский по национальности, сохранивший верность верованиям удмуртов под влиянием матери. Матюнина по распоряжению одного из участников жертвоприношения, сотского Семена Красного (Иванова), разместили в доме Василия Кондратьева, напоили водкой и угостили табаком. После полуночи бродягу заманили в шалаш, раздели, связали и подвесили за ноги на перекладине. Забойщик скота Самсонов под руководством шамана Григорьева обезглавил Матюнина и истыкал его живот ножом. После сбора крови, отделения головы и извлечения внутренних органов тело было снято с перекладины и вместе с головой покойного спрятано в неизвестном месте рядом с домом Дмитриева. Затем участники жертвоприношения зажарили и съели сердце и легкие бродяги.
5 мая 1892 года Дмитриев под предлогом поездки на мельницу вывез из своего огорода труп и выбросил его на тропу, ведущую в Чулью. Спустя два дня хозяин «родового шалаша» и непосредственный убийца Матюнина избавились от головы нищего (ее вынесли в лес в пестере).
Обвинительное заключение содержало массу противоречий. Помимо нестыковок (рост погибшего и высота шалаша), а также отсутствия у трупа ножевых ранений в области живота и следов веревки на лодыжках, следует указать еще на ряд странностей. Если жертва была раздета до пояса, то откуда взялся кровавый след на рубахе («будто бы кто-то вытирал руку»)? Когда же Голова попытался несколько выровнять ситуацию, сообщив, будто вотяки подвешивали уже обезглавленное тело, врачи категорически заявили: в данном случае смысл подвешивания утрачивается, поскольку основной поток крови при отсечении головы будет иметь место в первые секунды после декапитации, пока не остановится сердце. Почему-то убийцы не посягнули на печень бродяги.
Но ведь согласно удмуртским представлениям, она является важнейшим жертвенным органом! К тому же семеро обвиняемых были будлуками, а четверо — учурками, поэтому всегда приносили жертвы различным богам в разных «родовых шалашах». Ну а двенадцатый «убийца» вообще являлся русским! Полиция утверждала: забойщика скота удмурты наняли за деньги. Но этнографические данные говорят о невозможности такого акта. Жертвенное убийство дичи всегда осуществлялось особым жрецом, имевшим высшую степень посвящения. Это право нельзя было продать, купить или произвольно передать другому лицу.
Обвинение говорило, будто Матюнин перед смертью употреблял спиртное и курил табак. Однако в действительности Конон Дмитриевич, будучи жертвой эпилепсии, не прикасался к алкоголю и не курил: спирт и табак могут провоцировать у таких больных возникновение сильнейших приступов. По неизвестной причине следствие проигнорировало показания отца и сына Саниных, заставляющих усомниться в присутствии Матюнина в Старом Мултане в ночь с 4 на 5 мая.
Трудно представить, что шестидесятилетний Дмитриев, не отличавшийся крепким здоровьем, в одиночку перенес тело весом не менее четырех пудов на расстояние 400 метров (при плохой, болотистой дороге). Тем более что хозяину «родового шалаша» было достаточно отволочь труп метров на 10–20 и просто прикрыть его ветками либо мхом, чтобы полностью скрыть сам факт преступления.