10000 лет до нашей эры. Книга 2
Шрифт:
Океан шелестит прибоем, разлетаются искрами недовольные волны. Мама еще вернется на этот берег. Я знаю. И я буду ее ждать.
А пока… я решаюсь на невозможное, решаюсь попросить у воды показать Питера и Хлою. Какими океан и этот берег запомнили их.
Я слышу, как Питер рассказывает о древних наскальных рисунках. Он сидит на песке и сосредоточенно разводит в каменной ступке ярко-красную краску, подливая океанической воды. Это особая смесь из красной глины, золы и жира. Питер погружает в краску ладонь и касается камня. На нем остается
Питер пускается в рассуждения о древних художниках, которые оставили десяток отпечатков своих рук в пещере во Франции. Он говорит о знаменитой сцене охоты и изображенных на потолках бизонах, лошадях. Когда ты смотришь на эти рисунки, говорит он, создается полное впечатление, что животные бегут по потолку. Они были невероятными художниками, Майя, попробуй и ты, нарисуй что-нибудь одними только руками…
Волна вдруг вытолкнула меня из воспоминаний, накрыла с головой. Течение протащило по гальке.
Мои ладони были красными, но не от краски. Я расцарапала их о камни.
Пляж превратился в болото. На поверхности океана росли волны, и они ярились, заливая берег.
Я, конечно, решила, что это последствия моего общения со стихией, и не сразу поняла, что это не так. Громыхая, как сорвавшаяся с горы телега, высокая волна пронеслась по океану, и на всей скорости влетела в деревья на берегу, справа от меня. Захрустели под напором воды стволы. Орали запутавшиеся в ветвях птицы, которые остались живы к этому моменту.
Страх перед могуществом стихии парализовал меня, пригвоздил к месту, и я не сразу побежала прочь. Вместе со мной течение устремилось вглубь острова. Холодная морская вода бурлила и пенилась, подхватывая трофеи на своем пути: ветки, листья, молодые тонкие деревца. Кожаная одежда набухла и разом потяжелела.
Хотя лагерь был сравнительно недалеко, обратная дорога заняла куда больше времени. А еще я чуть не промахнулась и не пробежала мимо. Наши плетеные дома не были рассчитаны на девятый вал. Те, что плохо держались, просто смыло в лес, другие шалаши были затоплены по самую крышу. Я добралась до лагеря, когда и лагеря-то уже не было.
Безмолвные сестры не растерялись и спасли то, что ценили больше всего – бобы. Те самые бобы, что мы собирали столько времени, а я пустила на эксперименты по сотворению кофе.
Женщины поднимали высоко над головами кожаные узлы, из прорех в которых нет-нет, да высыпались крошечные зернышки. Они несли их в больших раковинах, плетеных корзинах, в узлах из шкур, одним словом, в чем угодно. Мне даже стало стыдно, что я спасала собственную жизнь, а не урожай. Но обо мне подумали за меня. И тут же вручили корзинку. Пришлось прижать ее к груди, чтобы дно не касалось воды, уровень которой уже достигал бедер.
Корзина мешала обзору и это еще мягко говоря. До того, как она оказалась в моих руках, я упрямо глядела под ноги, хотя ни ног, ни дна давно было не разглядеть. А с корзиной на руках я почувствовала себя ослепшей.
Остальные
Вдали темнела единственная на острове гора, куда и стекались все жители.
Сначала что-то коснулось моей ноги – холодное, скользкое и явно живое. Уже одного этого было достаточно, чтобы умереть от разрыва сердца. Но я лишь сдавлено вскрикнула и побежала вперед. Зерна выпрыгивали из моей корзины, как живые.
Усеянная белыми горошинами вода забурлила.
– Стой! – крикнула мне Старшая сестра.
Ага. Я бы остановилась, обязательно остановилась, если бы рыбы не стали выпрыгивать из воды. Толщиной в две моих руки, с разинутыми ртами, в которых – ну конечно! – сверкали клыки.
Одна из них ударила по корзине хвостом. Я едва удержала ее в руках. Чье-то упругое гибкое тело скользнуло вдоль моих бедер, а затем рыбина, выпрыгнув из воды, все-таки выбила из моих рук корзину. Волны стали белыми от зерен.
Рыбами как будто овладело безумие, а я словно оказалась в центре котла с кипящей ухой. Они прыгали, брызгались, клянусь, пищали и даже дрались между собой.
Я бежала оттуда, не помня себя от страха.
В этот миг далеко в небе прокричал орел. Этот звук я могла различить среди тысячи других.
Глава 3. Последний из Пещерных медведей
Ауг не хотел умирать в землях, где не скованные льдом реки текли меж зеленых равнин. Чтобы выжить, он выкопал яму, в которой и спрятался, оставив небольшое отверстие для воздуха.
Черные люди в пятнистых шкурах хотели забрать Нуатл себе. Ауг не хотел. Он хотел вернуться в родные пещеры. Ауг был единственным, кто вернулся из того похода за соленое море. Погибли Вождь и остальные охотники. А женщин… сожгли.
Так было всегда – они жили, жили, пока снова не наступало время отдавать жрецам с красными волосами своих женщин. Им отдавали больных и старых, пока такие были.
Аугу повезло – у него родился сын, а не дочь. Он обещал своей женщине, что позаботится о сыне, когда ее не станет. Старейшины племени могли отдать его женщину мужчинам Нуатла, так было всегда.
Никто не ждал другого.
Раньше вокруг пещер всегда был снег, теперь сугробы исчезали, и летом в пещерах бывало так же жарко, как и на берегах Нуатла. Старики говорили, что надо уходить за снегом и морозами. Их никто не слушал.
Зря.
Раньше черные люди, которые звали себя Львами, никогда не забирались в земли Ауга так далеко. Их пленниками оказались почти все племена, о которых он знал, – Снежные барсы, Бивни мамонтов, люди из Лисьих нор и даже Пещерные львы. Когда-то все племена снежных людей воевали между собой. Теперь Ауг не понимал, почему замерзшая земля стоила того, чтобы проливать из-за нее кровь.