Шрифт:
Магсуд Ибрагимбеков
1001-я НОЧЬ ВОЙНЫ
Никто в школе не знал, откуда пошло это прозвище. Никто, кроме меня. Я-то точно знал, в чем дело. Я стоял на балконе и слышал слово в слово, как его жена кричала рано утром, что он пришел поздно вечером домой и съел обед для кроликов - пол-ную кастрюлю варева из моркови и бурака, а он, красный, стоял перед нею и говорил, что не такой уж он был пьяный, чтобы не заметить, что это кроличий обед, а просто ему захотелось варе-ных овощей. Но все, кто слышал этот разговор, а слышал его весь двор, знали, что он врет и конечно же объел кроликов с пьяных глаз.
Эту историю рассказал в школе я. Вот с тех пор и стали
Кролика призвали тоже в один день с моим отцом и двумя другими соседями, но жена Кролика сказала, что его не имеют права брать на фронт, потому что он очень сильно близорукий и на этот счет в военкомате имеются соответствующие справки. Она все это говорила, а Кролик собирал вещи. Потом он поце-ловал детей и подошел к жене, но она сказала, что пойдет с ним. На лестнице он ей говорил, что в это тяжелое время каждый должен выполнять свой гражданский долг, а она его не слушала и беспрерывно повторяла, что основная ее ошибка это та, что она позволяет иногда Кролику жить своим умом. Мы все тоже шли в военкомат, каждый со своим отцом.
Их всех выстроили на площади перед военкоматом, и в конце шеренги стоял Кролик, он стоял почти в самом конце, потому чтобы был маленького роста. К ним обратился военком и прика-зал, чтобы все призванные прошли во двор военкомата, где им выдадут форму.
Вот тут-то и началась потеха. К военкому подступилась жена Кролика и стала кричать, что не потерпит, чтобы на ее глаза произошло вопиющее беззаконие и на фронт взяли больного человека, даже инвалида. Пока военком все это терпеливо слушал, Кролик делал жене знаки, чтобы она замолчала, но она даже не посмотрела в его сторону. Военком сказал, что он в этом деле разберется, а пока попросил жену Кролика ему не мешать и она отошла в сторону. Всех в тот же день отправили на фронт а Кролик остался, выяснилось, что он и вправду очень близору-кий и призвали его по ошибке, в суматохе. Он носил очки с толстыми выпуклыми линзами, и стоило ему их снять, как он становился совершенно беспомощным.
Я представляю, что бы случилось с Кроликом, если бы на фронте ему разбило очки: он, наверное, просидел бы на одном месте до тех пор, пока за ним не пришли и за руку не отвели в безопасное место. Мне кажется, что Кролик очень расстроился, что его не взяли на фронт. Он шел, понурясь, за женой, а она очень радовалась и все говорила, что ему на фронте делать нечего - пользы от этого никому не будет, а его убило бы самым первым снарядом. Она даже под руку его взяла и шла рядом с ним, очень красивая и нарядная.
В Баку пришла война. Хлеб становился с каждым днем все дороже, по утрам люди слушали сводки Совинформбюро, а на фронт отправлялось все больше эшелонов цистерн с надписью на боку: "Смерть немецким оккупантам".
Теперь нефтяники работали на промыслах в две смены и приходили домой только для того, чтобы поспать. По ночам была слышна отдаленная канонада, а над городом в небе повисли серебристые рыбины - аэростаты. В очередях говорили, что немцы рвутся к Баку и что у них танки и самолеты работают на искусственном бензине, который немедленно замерзает на мо-розе.
Люди дежурили до утра на крышах у бочек с водой, а Кро-лик научил всех во дворе варить клей из какого-то пахучего вещества. Настоящего клея в продаже не было, а крахмал нель-зя было найти ни за какие деньги.
Потом все оклеили стекла в окнах полосками марли крест-накрест, а во дворе Кролик смастерил рубильник, чтобы с на-ступлением вечера включать свет во всех квартирах сразу. После работы он уходил за город рыть окопы и, придя на урок, под-робно рассказывал нам, для чего это делается и для чего рас-ставляются в поле "ежи", сваренные из обрезков рельсов.
Однажды Кролик пришел на урок очень радостный и ска-зал, что покажет нам такое, чего мы никогда еще в жизни не видели. Он повел с собой после уроков сразу несколько классов. Мы пришли на базар, который в Баку назывался Кубинкой и на котором можно было купить все, что хочешь, но таких, правда, денег ни у кого из нас тогда не было, чтобы купить что-нибудь из того, что продается на Кубинке. Кролик вывел нас на открытую площадь, отгороженную проволокой.
Посреди этой площади лежал огромный самолет со свастикой на крыльях и на хвосте. Кролик объяснил нам, что это немецкий бомбардировщик, сбитый нашей артиллерией где-то под Баку. Мы конечно, пробрались к этому бомбардировщику и потрогали его, а один пятиклассник нашел в кабине две стреляные гильзы от патронов. Мы стояли бы у этого бомбардировщика еще долго, но в это время на Кубинке началась облава на спекулянтов, и Кролик велел нам немедленно идти за ним.
Всю дорогу он говорил, что сейчас очень трудное для госу-дарства время и все люди должны выполнять свой долг, каждый на своем месте, ну, а мы должны хорошо учиться. Вообще он очень интересно рассказывал. С его уроков никто не уходил, несмотря на то, что он часто забывал отметить отсутствующих в журнале.
В нашей школе были тогда лучшие в городе физический и химический кабинеты. Многие приборы изготовил он сам, а не-которые под его наблюдением - ребята из нашего класса, Я пом-ню, он как-то пришел в класс чем-то озабоченный и сказал нам, что нигде не может достать конский волос, который необходим ему для очень интересных опытов по физике.
Мы вышли после занятий и увидели, что прямо напротив школы стоит телега с большим железным баком. На таких теле-гах во время войны развозили в огромном баке керосин и про-давали всем желающим. Между лошадью и керосинщиком, про-дающим домохозяйкам "тот керосин, возвышался бак. Под его прикрытием мы подобрались к лошадиному хвосту и быстро отстригли небольшую прядь.
Это очень странно, но керосинщик сразу же почувствовал, что его лошади отстригают хвост. Он с кнутом выскочил из-за бака, погнался за нами и гнался до самых дверей школы. По дороге он всех по разу очень больно вытянул вдоль спины кну-том, а когда мы забежали в школу и захлопнули за собой дверь перед его носом, он сказал, что будет нас ждать хоть до утра и будет лупить нас до тех пор, пока от его кнута ничего не оста-нется.
Кролик сразу же спросил, что случилось, а когда мы ему рассказали, то он, как был в пиджаке, без пальто и шляпы, выскочил на улицу, но керосинщик уже уехал. Кролик сказал про керосинщика, что это очень плохой человек, если может себе позволить такое - бить детей. Потом, когда мы его уверили, что нам не больно, он успокоился и сказал, что и мы поступили не самым лучшим образом мы должны были попросить у керосинщика разрешения отстричь часть хвоста, и он, конечно же разрешил бы нам это. Мол, ничего хорошего не получится, если каждый, кому вздумается, будет стричь чужие хвосты. Потом он сказал, что мы все должны стараться быть очень порядочными людьми и из-за себя и, еще больше, из-за того, что мы - это будущее и в нас скоро очень будет нуждаться страна. Ну, это он всегда так: сразу же о долге, о стране, о личности.