12/Брейгель
Шрифт:
Нет. Не успел. Три раза выдвигали. Говорят, Аррениус какой-то помешал. При дворе шведского короля. Интриги дурацкие, как всегда. Но вы же прекрасно знаете: мы с папой не жили. Мама была замужем за генералом.
Доктор Розенберг.
Для Блока это неважно. Никогда не важно было. Он живёт с брендами, а не телами. Наука называет это brand fucking. Прекрасная Дама – тоже бренд. Не более и не менее того. И Незнакомка. И Кармен. Если даже он спал с певицей, вряд ли это доставило ей удовольствие.
Прекрасная Дама.
Он говорил, что плотская
Доктор Розенберг.
Но теперь-то вы не сомневаетесь, Любовь Дмитриевна, как совершенна плотская любовь. Она как Рафаэлева Мадонна в чаду тосканского заката. Так сказал бы я, если б был хоть немного истероидом, как все поэты. А по части блокова оргазма всё не так. Он просто ничего не хочет делать в постели. Он любит только, когда его трахают, не наоборот. Вот проститутки за деньги ему это и обеспечивали.
Прекрасная Дама.
Обеспечивали? В прошедшем времени? А сейчас…
Доктор Розенберг.
Он только что восстал из гроба. Пока неизвестно. Давайте подождём. А в смысле его секс-пассивности вообще мог бы предположить, что он латентный гей.
Прекрасная Дама.
Латентный что?
Доктор Розенберг.
Не стоит лишний раз повторять, сударыня. В наши времена таких определений не любят. Наш сапог свят, как известно.
Старуха.
Точно, точно. Все бабы у него были мужеподобные. Квадратные какие-то, ни дать ни взять. Проститутки только нормальные. А Любка. На кого похожа-то? На бегемота на задних лапах, вот на кого. Глаза – щёлки, нос – башмак, щёки – подушки. Ужас, ужас. Спина – широченная, сутулая. Как у грузчика. Голос – бас, чисто извощицкий. Что ноги, что руки – большие и толстые. И внутри неприятная, скверная, точно сломанная чем-то. Круглая дура к тому же. А остальные что – лучше? На остальных хоть не женился, и то хлеб наш насущный. Дай нам сегодня. Прав ты, профессор, педераст он скрытый.
Доктор Розенберг.
Не хотел Вас расстраивать, Любовь Дмитриевна, но похоже и так. Лень на любовном ложе – вторична, а не первична. Так любить несуществующих женщин могут только геи. А существующих – не любить. В привычном смысле глагола, имеется навиду. Вы никогда не думали, почему все модные фотографы – геи? Ну, почти все, я не стану настаивать.
Прекрасная Дама.
Не думала. Не думала совсем. Времени как-то не было. Сначала муж, потом любовники, дальше война, революция.
Доктор Розенберг.
У него и Иисус Христос был двуполый. С женственным восприятием. Иван Алексеич ещё тогда так ругался.
Прекрасная Дама.
Иван Алексеевич?
Доктор Розенберг.
Бунин, Бунин.
Пауза.
Только
Прекрасная Дама.
Кто это?
Доктор Розенберг.
Любовник одного пианиста. Они приезжали перед войной. С мелодекламацией в Аничковом дворце. В доме пионеров и школьников. Ну да к чёрту их. У Вашего мужа еще один жесточайший комплекс вины перед Вами. Ваш сын.
Прекрасная Дама.
Да-да. Он согласился его принять. Он же не мог иметь детей. И я о нём в прошедшем времени зачем-то. Не может.
Доктор Розенберг.
Надо именно что в прошедшем. Вы же знаете, что у него двое детей? Родились от разных женщин за последний год.
Прекрасная Дама.
Я слышала, но не верила. Я все ешё думаю, что Блок бесплоден.
Сын.
Сын.
Нет, я-то точно сын Александра Александровича. Скрывать всю жизнь приходилось, но знали все. И писатели, и начальство. И Женя Евтушенко всё знал. Как нажрётся – так давай мне завидовать! Вот, мол, ты из самого Блока, а я со станции Зима, из-под снегов сибирских. Хотя ни с какой не со станции, а с обычного Нижнеудинска. Да чего щас считаться, когда все померли!
Пауза.
Женя добрый был. Я никогда не просил у него взаймы. Мне платили за память родителя, немало. Спасибо всем.
Старуха.
Я видела его годовалым ребёнком: прекрасным, суровым, с блоковскими тяжёлыми глазами – тяжесть в верхнем веке. С его изогнутым ртом. Похож – более нельзя. Читала письмо Блока к его матери, такое слово помню: «Если это будет сын, пожелаю ему только одного – смелости». Видела подарки Блока этому мальчику: перламутровый фамильный крест, увитый розами макет Арлекина из «Балаганчика», – подношение какой-то поклонницы. Видела любовь его матери к Блоку. Узнав о его смерти, она, кормя сына, вся зажалась внутренне, не дала воли слезам. А десять дней спустя ходила в марлевой маске – ужасающая нервная экзема от задержанного аффекта. Мальчик рос красивый и счастливый. А тот папа так и остался там – на портрете. Будут говорить «не блоковский» – не верьте: это негодяи говорят.
Сын.
А я не понаслышке знал беспросветность западной жизни. У героя моей новеллы «Шапка по кругу» заветнейшая мечта – стать велогонщиком. Дело, заметьте, происходит в солнечной Италии. Он отказывает себе буквально в куске хлеба, лишь бы накопить лир (у них там лиры) и купить велосипед. Вот наконец она – искомая сумма! Но в кармане – представьте, дырка. Трагедия и отчаяние героя! Соседи – простые люди, такие же, как он, бедняки – пускают шапку по кругу. Обычная, представьте себе, классовая солидарность. Но – тут ещё один поворот сюжета! – потерянные купюры, представьте себе, в самом деле найдены. Слёзы наворачиваются на глаза, когда видишь этот безотрадный и страшный мир чистогана!