13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Шрифт:
Когда ты такой же маленький, как и карликовые пираты (а в то время я был именно таким), ты живешь в другом временном измерении. Тот из вас, кто когда-либо пытался поймать муху рукой, знает, насколько это крошечное создание превосходит нас с точки зрения реакции и скорости маневра. Дело в том, что муха все наши движения видит словно при замедленной съемке, поэтому ей так легко своевременно реагировать и увертываться. То же самое можно сказать и про карликовых пиратов. Что для обычного корабля выглядело несущимся с сумасшедшей скоростью бурлящим потоком, для них было всего лишь вялым течением. Гигантские морские валы мы видели распавшимися на множество мелких волн, которые не представляли для нашего судна никакой опасности. Подобно урагану, который, пронесясь над городом, превращает в руины большие каменные дома, но не в состоянии причинить вреда тонюсенькой паутинке, самый чудовищный в мире водоворот
Так нам удалось избежать гибели в пасти Жерлотока. Но, как уже было сказано выше, в то время я еще не догадывался о подлинной его опасности, по-настоящему оценить ее мне довелось значительно позже. Тогда я лишь отметил про себя, что волнение за бортом постепенно стало стихать и пираты сновали по палубе уже не так шустро. А когда ситуация изменилась настолько, что они смогли оставить свои корабельные снасти, малыши собрались вокруг мачты, к которой я был привязан, чтобы как следует меня рассмотреть.
Я же в свою очередь рассматривал их.
Карликовые пираты, как уже ясно из названия, роста были самого что ни на есть небольшого. Те, кому посчастливилось вырасти сантиметров до десяти, слыли среди них великанами. Малыши плавали по морям и океанам на своих крохотных корабликах в постоянных поисках подходящей по размеру добычи. А такая добыча встречалась им крайне редко. По правде говоря, никогда. Если уж быть совсем откровенным, за всю историю мореплавания на Замонии не было случая, чтобы карликовым пиратам удалось взять на абордаж какой-нибудь, пусть даже самый маленький, катер или прогулочную лодку. Время от времени, правда, — и это уже от отчаяния — они нападали и на большие суда, среди которых попадались даже океанские лайнеры. Чаще всего, однако, усилия эти оказывались совершенно тщетными — разбойников просто не замечали. Карликовые пираты цеплялись крохотными абордажными крюками за борт своей жертвы, и она тащила их за собой, как буксир, пока им не надоедало. Или начинали палить из малюсеньких пушек, ядра которых никогда не достигали цели: не пролетев и пары метров, они с жалким плеском вяло плюхались в воду.
Поскольку пиратам не везло с добычей, они вынуждены были питаться морскими водорослями или мелкой рыбешкой, которую в состоянии были вытащить из воды, например анчоусами или мальками кильки. А если заставляла нужда, не брезговали и планктоном.
Вместо рук у карликовых пиратов были два железных крюка, а вместо настоящих ног — деревянные протезы. И мне ни разу не доводилось видеть карликового пирата без черной повязки на одном глазу. Сначала я думал: все это следствие тяжелых увечий, полученных в результате отчаянных попыток захвата чужих кораблей, но каково же было мое удивление, когда я узнал, что малыши рождаются именно такими, включая усы и треугольную шляпу.
КАРЛИКОВЫЕ ПИРАТЫ. Вопреки или как раз вследствие полнейшей своей безобидности карликовые пираты изо всех сил стараются производить впечатление как можно более свирепое и кровожадное. Они охотно хвастаются своими подвигами, рассказывают о пережитых нападениях и богатой добыче. Хвастовство вообще является главной их слабостью. Если встречаются два карликовых пирата (а это на небольшом корабле случается довольно часто), они тут же принимаются яростно спорить, кто из них потопил больше кораблей и кто погубил большее количество невинных жертв, отправленных за борт на корм акулам или вздернутых на рее. При этом они громко кричат, размахивают руками и стучат по палубе деревянными протезами, жадно прихлебывая из бутылки вром, напиток, приготовленный из сока водорослей и сахарного тростника, который еще больше подогревает их и без того разгоряченную фантазию и от которого быстро начинает заплетаться язык, хотя напиток этот не содержит ни капли алкоголя. Но карликовым пиратам не много надо.
В то время мне частенько доводилось бывать свидетелем подобных стычек и бурных перепалок между карликовыми пиратами. Справедливости ради надо сказать, этот залихватский разгул фантазии, от души приправленный самыми смачными подробностями, производил на меня очень сильное впечатление. Тогда я впервые узнал, что умело поданная ложь нередко бывает куда интереснее всякой правды. Это все равно что получить в подарок дешевый леденец в яркой, блестящей обертке.
Скука, хвастовство и пиратские песни. Для карликовых пиратов не было в жизни ничего страшнее скуки. Стоило только кому-нибудь из них заскучать, и он начинал так убиваться, что невозможно было смотреть на беднягу без слез. Он вздыхал и стонал, грозил небу крохотной ручкой с крюком на конце, в сердцах хватал себя за волосы, а порой даже рвал на себе одежду, что еще больше усугубляло его скорбь, поскольку он тут же принимался рыдать над останками своего гардероба, проклиная злую судьбу, которая немилосердно посылает на его бедную голову жесточайшие невзгоды и испытания. А так как скука нередкая гостья на борту любого корабля в открытом море, то и уныние царило среди карликовых пиратов почти постоянно. Вздохи и стенания прекращались только тогда, когда малыши начинали хвастаться друг перед другом своими подвигами. Когда же им надоедало и это, они принимались горланить пиратские песни. Вот в какой атмосфере прошло мое детство.
Постепенно я сделался для карликовых пиратов смыслом их незатейливой жизни. Те пять лет, что я провел у них, все на корабле вертелось вокруг меня. Казалось, мое появление наконец-то наполнило абсурдную жизнь этих отчаянных малышей разумным содержанием. Они трогательно старались научить меня всему тому, что знали сами: как стать настоящим пиратом и что для этого нужно делать. Целыми днями мы разучивали пиратские песни, напичканные самыми непристойными ругательствами, тренировались поднимать черный флаг с изображением черепа и перекрещенных костей и изготавливать карты с указанием местонахождения сокровищ. Однажды они ради меня даже попытались захватить корабль, который был по меньшей мере раз в сто больше их собственного. В этот день мне суждено было познать горечь неудачи и разочарование поражения.
Морское дело. Кроме того, я познал и другие тонкости корабельного дела — например, как поднимать якорь, конопатить щели или ставить паруса, только всему этому меня никто не учил, я просто наблюдал за пиратами и время от времени им помогал.
А началось мое обучение корабельному делу с мытья палубы, то есть с задачи, требующей особого понимания и большой сноровки. Попробуй-ка надраить палубу так, чтобы она сверкала на солнышке, чтобы на дереве не осталось ни одной вредной бактерии, и все же не слишком гладко, потому что доски не должны скользить под ногами (учитывая, что карликовые пираты передвигались по кораблю на узеньких деревянных протезах, для них это было как нельзя более актуально). Мыльная пена с добавлением морского песка — вот лучшее средство для того, чтобы драить дощатую палубу: мыло — для безупречной чистоты, песок — для усиления силы трения. Но кроме мытья палубы я научился еще ходить под парусом при сильном ветре, дрейфовать при полном штиле, использовать попутный бриз, выполнять поворот фордевинд, быстро менять курс в открытом море и, наконец, совершать аварийное торможение (трюк, которым владеют одни лишь карликовые пираты; а используется он для того, чтобы нечаянно не налететь в открытом море на какую-нибудь гигантскую рыбину — то есть любую рыбу размером больше селедки).
Узлы. Еще одна важная вещь в жизни любого морского волка — морские узлы. Только не те узлы, которыми измеряют скорость корабля, потому что она измеряется тоже в узлах, нет, я имею в виду те разнообразные способы, которыми скрепляют друг с другом корабельные снасти. Всего я выучил 723 таких способа и любой из них могу повторить даже сейчас с закрытыми глазами. Я умею (естественно!) вязать обычный морской узел, а кроме того, еще двойную пиратскую удавку, «галерный галстук», «абордажную кноту», «улыбку химериады» и, наконец, двойной гордиев узел. Крученые канаты я связывал ничуть не хуже, чем плетеные тросы, я мог связать толстенный манильский шпагат с тонюсенькой пеньковой веревкой; да что там говорить, попадись мне под руку два самых скользких и вертких угря, я связал бы их так, что они до конца дней своих не смогли бы разъединиться. На корабле я стал чем-то вроде главного специалиста по узлам; если кому-то нужно было что-то связать, он обращался ко мне. Я мог связать узлом что угодно, даже рыбу, а в случае экстренной необходимости и сам узел.