13 маньяков
Шрифт:
– Господин консул, – щелкнув каблуками, кивнул он Любе. – Господа.
– Григорий Демидович, прошу вас, – консул сделал приглашающий жест. – Не знаю, слышали вы или нет… Около получаса назад на площади у монастыря Гандан один из казаков стрелял в монгольского священника, проводившего церемонию.
– Мне уже сообщили, – кивнул Нестеровский, поиграв желваками на скулах. – Я распорядился произвести общий сбор. В городе неспокойно.
– Неудивительно! – не выдержав, повысил голос Владимир Федорович. – Я знал, что дисциплина для казака всегда была понятием весьма размытым, но подобного,
Лицо хорунжего, оставаясь неподвижным, постепенно меняло цвет, наливаясь дурной кровью. Жданов прокашлялся.
– Владимир Федорович, предостерегая вас от поспешных выводов, хочу отметить, что стрелял в Богдо-гэгэна не казак. Кто-то использовал казачью одежду и оружие. Человека же, которому они принадлежали, я полагаю, мы вскорости найдем мертвым.
Консул не ответил, снова наградив Георгия Филимоновича изучающим взглядом.
– Если кто-то из моих людей отсутствует, об этом мы узнаем на сборе, – произнес Нестеровский.
Люба не обратил на его слова никакого внимания.
– Вы уверены в том, что стрелял не казак? – спросил он Жданова.
Тот кивнул.
– Уверен, Владимир Федорович.
– Можете это доказать?
На этот вопрос ученый ответил не сразу.
– Косвенно, – произнес он с некоторой заминкой. – Выводы мои основаны на визуальном наблюдении и умозаключениях о возможной связи…
– Боюсь, Георгий Филимонович, подобные доказательства для нас бесполезны. Учитывая ситуацию, я должен немедленно отправиться к Богдо-гэгэну, дабы предотвратить негативное развитие этого происшествия. И что я скажу ему? Что непричастность русского правительства к покушению на него подтверждается «визуальным наблюдением»?
– Я полагаю, непричастность правительства к произошедшему очевидна сама по себе… – попытался возразить Жданов.
– Отнюдь! Пары выверенных фраз, нашептанных на ухо монгольскому первосвященнику, хватит, чтобы он стал воспринимать это покушение как открытый вызов, объявление войны!
– Но позвольте! Внешняя Монголия является владением Китайской империи, и власть Богдо-гэгэна здесь целиком неформальна…
– Замолчите ради бога! – снова прервал его Люба. – Вы провели в Урге несколько дней и возомнили себе, что хорошо понимаете здешнюю политическую ситуацию. Это не так! Нынешний Богдо-гэгэн остро чувствует слабость Циньской династии и не упускает даже самой малой возможности утвердиться в своей вотчине. И позиция Певческого моста в этом вопросе такова, что он получает нашу негласную поддержку. Теперь же совершенно невозможно предсказать, как повернутся эти отношения… – Консул сел за стол, сцепив кисти в замок, подперев ими подбородок. – Думайте, Георгий Филимонович, – произнес он тяжело. – Мне нужны весомые аргументы для разговора с Богдо-гэгэном. И нужны сейчас.
– Тело казака, ограбленного и изувеченного, послужит достаточным доказательством?
Люба тяжело засопел, обдумывая сказанное.
– Допустим, – произнес он, почти не размыкая губ. – Как скоро вы сможете его предоставить?
– Как только сбор выявит пропажу. – Жданов казался невозмутимым, но нарочитая неподвижность его лица выдавала крайнее внутреннее напряжение.
– А если тело, как в случае с той несчастной девицей, увезли за город?
Жданов промолчал.
– Видимо, в этом случае, все надежды будут возлагаться на одно мое красноречие, – за него ответил консул. – Ну что же, как говорится, семи смертям не бывать, а одной не миновать, так?
Никто из присутствующих не решился ответить на его мрачную шутку. Обведя их взглядом, Владимир Федорович откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
– Не смею более вас задерживать, господа, – произнес он спокойно. Воздержавшись от слов прощания, Жданов, Щербатской и Нестеровский вышли.
Хорунжий отправился во двор, где уже дожидались казаки. Федор Ипполитович, проводив его взглядом, полушепотом обратился к товарищу:
– Жорж, ты снова затеял какое-то безумство! Зачем ты солгал консулу?
– Я не лгал, – возразил Жданов спокойно, – я не сказал всей правды.
– Что ты утаил? И зачем? – Щербатской сжал локоть Георгия Филимоновича. – Ты же видишь, какая ситуация складывается?
– Вижу. И потому не хочу ее усугублять. Пойдем.
– Куда? – в голосе Федора Ипполитовича смешались удивление и негодование.
– К тебе. Нужно проверить кое-что. Ты можешь записать имена докшитов на тибетском?
– Могу, – нахмурившись, с некоторым сомнением ответил Щербатской.
Жданов увлек его за собой.
– Вот и прекрасно. Запишешь и покажешь мне.
– Но зачем?
– Терпение, голубчик, терпение. Сначала – запиши.
Затребованная Ждановым процедура заняла у Федора Ипполитовича не более пяти минут. Георгий Филимонович же упростил ее, сказав, что записывать имена Бегдзе и Лхамо нет нужды.
– Вот, – указал он на строку иероглифов, которую только закончил выводить товарищ. – Сходство очевидно.
– Пекхар, – прочитал надпись Федор. – Я жду объяснений.
Жданов раскурил папиросу, сломав при этом пару спичек.
– На черкеске того казака был прикреплен лист бумаги.
– И тебе удалось рассмотреть надпись на нем?
– Да. Точнее, не рассмотреть, а заметить. Согласись, не нацепит русский человек себе на грудь бумагу с иероглифами. А тем паче казак.
– Так ты его и узнал…
– Да, именно так.
Щербатской вскочил, нервозно разминая кисти.
– Что же это получается – наш убийца не только переговоры с далай-ламой расстроить хочет, но и отношения с монголами? Уж не по английской ли указке он орудует?
– Погоди, Федор, не спеши. Эдак мы с тобой до самых верхов дойти можем в рассуждениях бесплодных. Нам да-ламу ловить нужно, а про то, кто и как его подрядил, он и сам расскажет.
– Да как ты его поймаешь? Один раз видели, и то переодетого…
Жданов затянулся, сбил пепел и задумчиво пригладил бакенбарды.
– Пока он нам одну только зацепку оставил – ритуалы свои. Тут, мне кажется, и ключ к разгадке… Каждый раз способ убийства меняется: Бегдзе – яд, Лхамо – болезнь, Пекхар – пуля. Каждое убийство сопровождает жертва с хирургически удаленной частью тела. Язык, нос, сердце… Рядом с трупами их не нашли – возможно, они все еще у да-ламы. Федор, что обычно делают с жертвенными подношениями?