13 маньяков

Щеголев Александр Геннадьевич

Человек, проведший в Урге десять лет, ответил на улыбку, едва обозначив свои чувства легким движением губ.

– Без сомнения есть, Георгий Филимонович.

С тем они и расстались. Следующей их встрече суждено было произойти только спустя три года, в те тревожные дни, когда Богдо-гэгэн, поддерживаемый знатью и народом, взял себе титул богдыхана, а Монгольскую землю провозгласил свободной от китайской власти. Агонизирующая Циньская империя, испугавшись могучего северного соседа, не решилась силой оружия усмирить мятежную провинцию. Впрочем, империя Российская в те дни также не могла похвастаться крепким здоровьем. Крушение двух монархий произошло почти одновременно – как и многих других во всех концах света. И с крушением этим начался новый виток

истории, в том числе истории монгольской, лихой и страшный, в котором Георгию Филимоновичу Жданову еще предстояло сыграть свою, пускай и не слишком заметную, роль.

Маньяк № 13

Парфенов М. С

Благословенная тишина

Даже когда она была мертва, она все еще скулила на меня. Я не мог заставить ее заткнуться!

Эдмунд Кемпер

Один мой друг, имя которого я здесь называть не буду, и вскоре вы поймете, почему, служил в органах правопорядка, а точнее – в «убойном» отделе милиции. Был он там не то что за главного, но и не в рядовых сотрудниках ходил. При этом человек он характера самого серьезного, к глупым шуткам не склонный, что позволяло мне всегда и во всем доверять ему, что бы он мне ни рассказывал.

Однажды этот мой приятель пришел ко мне, не то чтоб с официальным визитом, а скорее по старой привычке. Каждый из нас, двух одиноких холостяков, мог зайти к другому в любое время дня и ночи просто так, без предупреждения, узнать, как дела, и перекинуться парой ничего не значащих фраз. Шел 199… год, политические и финансовые бомбы взрывались одна за другой, мир был грязен и пах падалью, как заваленная отходами подворотня. Персональный компьютер считался роскошью (лично я пользовался печатной машинкой), а словечки «вай-фай» и «мобильник» еще не успели войти в обывательский лексикон. Зато люди чаще заглядывали друг к другу в гости и предпочитали живое общение кривому зеркалу онлайна.

В тот день друг мой выглядел мрачнее обычного, даже лицом был бледен, а под глазами – синеватые пятна, словно несколько суток век не смыкал. Мы прошли с ним на кухню, где я налил ему и себе горячего крепкого чаю и поинтересовался:

– Неважно выглядишь. Может, случилось что?

Сначала он не ответил. Лишь молча пригубил ароматной жидкости, грея ладони о стенки кружки, хотя на дворе уже вовсю зеленела листва, а ласковое весеннее солнце щедро одаривало улицы теплом. Посидев так какое-то время, он спросил вдруг, нет ли у меня чего покрепче (хотя мы с ним редко выпивали вместе, у каждого были дела, работа, да и ни я, ни он спиртным особо не увлекались). А потом, когда я достал из буфета припасенную еще с новогодних праздников бутылочку коньяка и пару граненых стаканов, он сказал:

– Знаешь, хочу тебе одну вещь передать. Мне от нее плохо становится, если читать начинаю, а тебе как писателю-детективщику может и пригодиться.

Заинтересовавшись – что это за «вещь» такая, что от нее вполне себе опытному милиционеру плохо становится? – я присел напротив и выжидающе посмотрел на гостя.

– С неделю назад поймали мы одного… душегуба, – продолжил он. – Правда, что душегуба, по-другому не скажешь! Совершенно сумасшедший оказался. Нам в контору позвонил кто-то, увидев поутру голого мужика – представляешь? – во дворе жилой пятиэтажки.

– Ну мало ли психов развелось…

– Погоди. Он не только голый был, но и с ног до головы буквально весь покрыт кровью. Причем не своей.

– Ого!

– Вот тебе и «ого»… Приехали за ним, чтоб в участок забрать, а он, знаешь, улыбается этак… странно-странно. Вообрази картинку, писака: утро, солнышко встает, птички на деревьях чирикают, а тут во дворе, под окнами жилого дома стоит окровавленный голый мужик и улыбается, как ребенок.

– Готика какая-то.

– Она самая! В общем, на вопросы он не отвечает, почему голый и чья на нем кровь, молчит. Однако подсуетилась там поблизости бабка из местных, да и говорит: так, мол, и так, ночью какой-то шум со стороны гаражей слыхала. Рядом с тем домом, чуть на отшибе, гаражи стоят, обычные такие коробки из битого кирпича. А бабка, значит, ночью плохо спит, им такое свойственно, вот и услышала – то ли крик, то ли скрип…

– И что дальше-то?

– А дальше что… – Тут товарищ мой тяжело вздохнул, одним махом выпил весь свой стакан и только потом, даже не поморщившись, продолжил: – Стали гаражи обследовать. Долго искать не пришлось, от одного, с краю, воняло натурально как из выгребной ямы. А внутри…

– Ну?!

– Вот это я тебе рассказывать не буду, – покачал он головой. – Извини. Не могу просто. Знаешь, в нашей бригаде много народу старой закалки, разное повидавших, а только вся бригада дружно рыгала куда попало, такая вот пещера, мать его, Али-Бабы нам открылась.

С этими словами он вытащил из-за пазухи простой прозрачный целлофановый пакет, в который были завернуты какие-то бумаги.

– Это мы в гараже нашли. Записи того ненормального… Ты почитай, только будь готов морально: он там много чего понаписал, рассуждения всякие. То ж «мыслитель» оказался, навроде тебя. Философ, блин.

Я было хотел тут же развернуть целлофан и начать чтение, но приятель меня остановил:

– Подожди! При мне – не надо. – Он поднялся. – Пойду… Как уйду – тогда читай, если очень уж любопытно. Только мне потом ничего не говори, ладно? Я тебе эти записки оставляю, чтобы выкинуть из головы хоть на какое-то время. А то спать нормально не могу… А на той неделе я их заберу, они для следствия некоторую ценность представляют.

С этим он меня и покинул.

Я же, изучив предмет разговора, передаю его вам как есть, без каких-либо исправлений в тексте. Написано местами, быть может, немного сбивчиво, но в целом грамотно и, к сожалению, по большей части, совершенно ясным и понятным языком. «К сожалению» потому, что, наверное, лучше бы половину написанного оказалось невозможно понять… Впрочем, судите сами.

Никто не знает, что такое настоящее удовольствие. Я спрашивал об этом у разных людей – умных и глупых – кто говорил одно, кто другое, но ни один из ответов нельзя назвать удовлетворительным. А гложущая меня мысль, идея, слишком необычна, чтобы я мог ею с кем-то поделиться. По крайней мере в разговоре. Возможно, на бумаге получится лучше? Лишь бы эти записи не попались на глаза моей «благоверной» или, еще хуже, нашему мальчишке! Впрочем, он вечно во дворе, а она или на работе, или с подругами, так что времени для того, чтобы изложить свои мысли и наблюдения, а потом припрятать куда подальше, до следующего удобного случая, у меня будет вполне достаточно.

В детстве я стал свидетелем одного ужасного случая. Мы с друзьями играли на улице, а рядом нерадивая мамаша, переходя с детской коляской дорогу у поворота, попала под грузовик. Водитель не видел пешехода, дамочка оказалась в «слепой зоне», тронулся с места на зеленый… Коляска – всмятку, а бабешка осталась жива. Но голосила страшно, на всю улицу.

Конечно, сбежались прохожие, соседи. Женщина выла, сидя прям на дороге в луже крови и еще чего-то, и водила руками, будто пытаясь собрать коляску и то, что было в ней, как какой-нибудь детский развивающий конструктор. Пока приехала скорая, менты, вокруг дурочки уже толпа собралась. Был в той толпе и мой отец. Помню, я, подталкиваемый любопытством, попробовал сунуться туда, поближе к месту разыгравшейся драмы. И в сонме возбужденных голосов услышал знакомый отцовский рык: «Да заткнись ты уже наконец, идиотка!» А кто-то – должно быть, тетя Галя из соседнего подъезда – ответила: «А если б это твоя жена была, а, малахольный?» Потом взрослые заметили меня, вытолкали взашей из толпы, и, что там дальше творилось, я уже не знаю. Но в памяти почему-то отложилась вот эта маленькая сценка: шумные люди, разгневанный отец, воющая белугой молодая мамаша… и риторический тот вопрос, о жене.