13 подвигов Ерофея
Шрифт:
– О, мой великолепный дядя!
– рассыпался Асклепий в любезностях.
– Я очень рад вас видеть, - и тут же засуетился, готовя угощение.
Ерофей со страхом озирался кругом. Может, и великий лекарь этот Асклепий, но смахивает на колдуна: заросший до плеч волосами, седая борода до пояса, а глаза совсем не старческие. Правда, на земле Ерофея тоже поразвелось колдунов - экстрасенсами сейчас они зовутся. Признаться, Ерофей не верил в их силу, хотя насмотрелся в Тихгоре всякого волшебства (cтранно: здесь, на земле олимпийцев Ерофей вспомнил всё, что приключилось с
Однако Гермес держался с Асклепием безбоязненно, и Ерофей успокоился: уж, наверное, если хозяин и колдун, то белый и не способен делать гадости. Ерофей в беседе с Асклепием не участвовал, сидел себе смирно и маленькими кусочками поглощал основательный ломоть копченого кабаньего окорока. Зато Гермес болтал без умолку, рассказывая о событиях на Олимпе и передавая приветы от бесчисленных родственников - олимпийцев и простых смертных. Слушая сплетни Гермеса, Ерофей скептически подумал: «Развели тут семейственность…»
– Ты бы, Асклепий, перестал оживлять умерших, а то Зевс гневается, что ты нарушаешь равновесие в природе. Бессмертие дано только богам. Смотри, трахнет он тебя молнией по макушке, будешь знать. Уж тебя-то никто не оживит, - по-дружески предостерёг племянника Гермес.
– На все воля Зевса, - ответил смиренно Асклепий.
– Но я ничего дурного не делаю, просто занимаюсь научными изысканиями. А смерть бывает разной - обычной и клинической, вот во время клинической смерти человека можно оживить. И если оживить достойного мужа, то это - благо великое, много пользы он живым принесёт людям.
«Смотри-ка, Асклепий-то продвинутый мужик, вон как выражается!»
Гермес объяснил причину их появления, и Асклепий весело рассмеялся:
– Просьба ваша выполнима, надо только достать живой глаз, и я его поставлю на место старого. Я уже такое делал.
– Где же мы тебе глаз возьмём? Убить, что ли кого, прикажешь?
– проворчал Гермес.
– Я - не Арес, я не умею. А добровольно свой глаз никто не отдаст.
– Ну, тогда я ничем помочь не могу, - развёл руками Асклепий.
– Эх, - воскликнул Ерофей, почесав затылок, - было бы это у нас, я бы знал, где глаз достать.
– А где?
– живо повернулся к нему Гермес.
– В клинике Фёдорова. Там и не такие чудеса творят.
– О, так я смотаюсь туда и привезу!
– обрадовался Гермес.
– Только ты мне всё подробно объясни, где эта клиника.
– Это как?
– подозрительно уставился на него Ерофей.
– Ты же сказал, что не можешь: заклятие на тебе лежит.
Гермес потупился смущенно:
– Ероха, прости, но мне жаль с тобой расставаться, вот я так и сказал, - и отшатнулся предусмотрительно в сторону, помня о своём, разбитом Ерофеем, носе. Но тот обнял Гермеса за плечи.
– Ах ты, паразит такой, - почти с нежностью произнёс Ерофей, обрадованный неожиданным признанием бесшабашного приятеля, который, казалось Ерофею, привязаться не мог ни к
– Но почему тогда ты прятался от меня?
– Не, ну я же не голубой, в натуре!
– высказался Гермес голосом Кольки.
– Я же нормальный мужик, едрёна корень!
– Бугай ты, а не мужик! Карлсон ты мой дорогой! Ты обещал вернуться, и ты вернулся!
– так же нежно пропел Ерофей, и оба рассмеялись, хлопнув друг друга по ладоням: Гермес ничуть не обиделся на новое прозвище - из телемультика он знал, кто такой Карлсон.
Пока Гермес летал во временной пласт Ерофея (решили, что Ерофею лучше остаться, чтобы не растравлять душу побывкой на земле), тот жил у Асклепия. Ходил на рыбалку, играл с девчонками-дриадами в прятки, особенно к нему привязалась одна, очень похожая на его сестрёнку Лизку. Ерофей соорудил дриадам качели, и те, звонко хохоча, взлетали вверх и визжали, падая вниз. Асклепий улыбчиво наблюдал за ними, говоря, что давно уж ему не было так радостно.
Гермес что-то задерживался, и Ерофей начал злиться: его неугомонный приятель наверняка влип в какую-нибудь историю. И оказался прав: Гермес возвратился с роскошным синяком под глазом и ссадинами на щеке. Он был одет в голубой спортивный «адидасовский» костюм, на плече болталась дорожная сумка, откуда он достал кроссовки «Рибок» и тут же переобулся, а свои крылатые сандалии положил в сумку.
– Не, в натуре, я разве сделал кому-то плохое, а?
– пожаловался он Ерофею.
– Я, понимаешь, хотел просто на девушек взглянуть, случайно там оказался, а какие-то чуваки на меня набросились, канай, мол, нудик сдвинутый! Нет, скажи, разве я виноват, что я - Гермес, бог, и моя одежда - сандалии да один фиговый листок!
– Я же предлагал тебе переодеться, а ты: не надо, не надо, я быстренько. Вот выдернули бы тебе ребята ноги, и за дело - не болтайся по улицам голым, у нас так не принято, забыл, да? Ну ладно, скажи: глаз достал?
– Ага!
– расплылся в улыбке Гермес.
– И ещё кое-что, - он изящно отвел руку из-за спины, в которой держал такой знакомый Ерофею старенький его телевизор «Сапфир». У Ерофея запершило в горле и защипало глаза. Он молча взял телеприёмник, ласково, как котёнка, погладил его матовый экран, спросил глухо:
– Как там, дома?
– А, все нормалёк!
– успокоил его Гермес.
– Ты не думай, я телек не спёр, мне мама твоя подарила.
– Ты голяком к ней явился?
– ужаснулся Ерофей.
– Не, ну что, я придурок разве? Ведь и у вас есть девушки, которые любят общаться с голыми парнями, вот я и нашёл такую медсестру. Я ей голый очень даже нравился. Она приодела меня, во, видишь, - Гермес развернулся, как манекенщица, показывая свою «адидаску», повертел носком новых кроссовок.
– И глаз она же помогла мне достать, но я, мужики, слово чести дал вернуться, - Гермес плутовато прищурился.
– Надо же костюмчик отдать.
– Ну тя к лешему, Герка, ты неисправим!
– загоготал Ерофей, настраивая «Сапфир», к которому ещё на первом курсе приспособил автономный блок питания.
– А батарейки захватил?