1356 (др.перевод)

Корнуэлл Бернард

– Я оставлю здесь лучников Уорика, - сказал он Томасу, - но отведи своих людей на холм.

До вершины холма идти было далеко, гораздо быстрее можно было доехать верхом.

– Лошади!
– крикнул Томас в сторону противоположного берега. Слуги и конюхи перевели их через брод, миновав перевернутую повозку. Их вел Кин верхом на неоседланной кобыле.

– Ублюдки ушли?
– спросил ирландец, бросив взгляд в сторону мертвых и умирающих лошадей и французских рыцарей, исчезающих под пологом леса.

–

Выясни это для меня, - велел Томас. Он не хотел покидать брод, чтобы потом обнаружить, что французы возобновили атаку на обоз.

Кин удивился, но свистом подозвал своих собак и повел их на север, в сторону леса. Граф Оксфорд послал латников Уорика обратно на крутой холм и приказал им отнести туда полные бурдюки воды.

– Они там умирают от жажды! Возьмите воду, если можете! Но поспешите!

Томас, верхом на лошади, которую он захватил в окресностях Монпелье, нашел повозку, ожидающую переправы, как только путь будет расчищен от перевернувшейся телеги. Она была заполнена бочками.

– Что в них?
– спросил он возницу.

– Вино, ваша светлость.

– Наполни их водой, а потом отправляйся с чертовой повозкой на холм.

– Эти лошади никогда не заберутся на холм, только не с полными бочками!
– в ужасе воскликнул возница.

– Тогда найди еще лошадей. И больше людей. Давай! Или я вернусь и найду тебя. А когда сделаешь это, возвращайся обратно за новой порцией.

Возница что-то проворчал себе под нос, но Томас не обратил на это внимания и направился обратно к броду, где теперь забирались в седла его люди.

– На холм, - сказал Томас, а потом заметил, что в числе всадников были Женевьева, Бертийя и Хью.

– А вы остаетесь здесь! С обозом!
– он пришпорил коня, направив его к склону, мимо одетых в доспехи воинов Уорика, взбирающихся на холм.

– Хватайтесь за стремена!
– прокричал Томас. Он кивнул латнику, который благодарно схватился за кожаное стремя, чтобы лошадь втащила его на холм.

Кин вернулся быстро, поискал Томаса и увидел его среди двигающихся наверх людей. Он пришпорил свою кобылу, чтобы нагнать их.

– Они ушли, - сказал ирландец.
– Но там их тысячи!

– Где?

– Над долиной. Тысячи! Иисусе!

– Отправляйся на вершину холма, - велел Томас, - и найди священника.

– Священника?

Обещанный ему священник так и не добрался до брода.

– Людям нужно получить отпущение грехов, - объяснил Томас.
– Найди священника и скажи ему, что мы не слушали мессу.

Теперь для мессы не осталось времени, но, по крайней мере, над умирающими должны свершить соответствующие обряды.

Кин подозвал собак и пришпорил лошадь.

А Томас услышал, как воины столкнулись друг с другом на вершине холма. Сталь со сталью, сталь с железом, сталь с плотью. Он поднялся наверх.

Колонна дофина нацелилась

на центр английского строя. Там был самый широкий проем в изгороди, и когда французы подошли ближе, то увидели, что за этим проемом над ожидающими их латниками развеваются самые большие знамена, и среди этих знамен тот дерзкий флаг, смешивающий герб французских королей с английскими львами.

Это знамя означало, что там находится принц Уэльский, и через щели в забралах французы могли различить принца верхом на коне, чуть позади строя, и их охватила ярость.

Не только ярость, но и страх, а некоторых еще и радость.Такие пробивались в первые ряды. Они соскучились по сражениям, были уверены в себе и чудовищно хороши в своем деле.

Многие были пьяны, но вино вселило в них браваду, а стрелы прилетали справа и слева, вонзаясь в щиты и сминаясь о доспехи, иногда попадая в слабое место, но атакующие огибали павшего. Теперь они были близко, очень близко, и перешли на бег, с криками набросившись на англичан.

Этот первый натиск был очень важен. Именно сейчас укороченные пики могли сбить врага с ног, а топоры, молоты и булавы с разбега получали дополнительную мощь, так что воины дофина атаковали, крича во все легкие, взмахивая оружием, рубя и нанося удары.

И англичане отступили.

Они были вынуждены отступить под яростным натиском и весом всех тех людей, что ринулись в проем, но хотя они и отступили, но не нарушили строй.

Клинки обрушились на щиты. Опускались топоры и булавы. Утяжеленная свинцом сталь крушила шлемы, разбивала черепа, и через раздробленный металл хлестала кровь и разлетались мозги, и люди падали, а павшие создавали препятствие, о которое спотыкались другие.

Натиск атаки замедлился, люди пытались устоять на месте и были оглушены ударами, но французы пробились через проем, и теперь сражение расширялось по мере того, как через проем прибывало все больше воинов, бросающихся в атаку вправо и влево.

Англичане и гасконцы по-прежнему отходили, но теперь медленнее. Первая атака оставила за собой мертвых и стонущих раненых, но строй не был прорван.

Командиры сидели верхом чуть позади пеших латников и кричали им, чтобы те сомкнули ряды и держали строй.

А французы пытались прорвать строй, пробить и прорезать себе путь через щиты, чтобы раздробить англичан на мелкие группы, окружить и перебить.

Воины рубили топорами, выкрикивая непристойности, кололи пиками, взмахивали булавами, щиты разлетались, но строй устоял.

Он отодвинулся назад под напором, и всё больше французов прорывалось через проем, но англичане и гасконцы дрались с отчаянием загнанных в угол и с уверенностью воинов, которые провели вместе многие месяцы, воинов, понимающих и доверяющих друг другу и знающих, что с ними произойдет, если строй будет прорван.