16 наслаждений

Хелленга Роберт

Глава 12

Gli Abruzzi

На третьей неделе января мы отправились в Монтемуро, в Абруцци, навестить семью Сандро. Был морозный день, а машина, старый «фиат-универсал», который Сандро взял на прокат у друга, не служила зашитой от холода. Печка работала плохо, но мы согревались собственным теплом. Лицо Сандро было свежим и сияло, словно он сидел за рулем «Альфа-Ромео». На нем была старая одежда, как будто специально по такому случаю, будто бы он был богачом, которому не надо одеваться модно.

Чем больше я узнавала этого человека, тем больше любила его. Я любила его таким, какой он был, – и за его лысину, и за его неутомимый uccello (его маленькую птичку, которая так сладко пела

по ночам); я любила его за его внимательность; я любила его за то, что ему было так уютно в этом мире, и потому, что в то же время он был безнадежно не от мира сего; я любила его потому, что он никогда не получал по почте плохих новостей, и потому что он вложил половину своих денег в ресторан быстрого обслуживания, а вторую половину – в схему экспорта низкокалорийного вина в Соединенные Штаты. Я любила наблюдать, как он пересекает площадь; я любила его за то, что он ждал меня на станции, когда мой поезд возвращался из Прато; я любила приходить домой и видеть его ждущим меня, в своей старой шелковой пижаме. И я любила его за то, что узнала о нем от других, что казалось великим и героическим: например, в ночь, когда началось наводнение, он открыл двери своего дома для всех жильцов с нижних этажей, которым было некуда идти, и он вброд отправился в Уффици, чтобы помочь спасти картины в реставрационных мастерских, расположенных в подвальном помещении, и автопортреты в коридоре Вазари, который мог в любой момент обрушиться в реку.

И я любила его за то, что он хорошо знал свою работу, за то, что он был настоящим мастером своего дела. Он переживал за то, что он делал, боготворил то, что он делал, он посвятил свою жизнь спасению картин.

– Когда ты впервые влюбился? – спросила я его, размышляя вслух.

Он засмеялся и поправил свои солнечные очки.

– Ты имеешь в виду, по-настоящему влюбился?

– По-настоящему, по-настоящему влюбился.

– В ноябре двадцать восьмого года.

– Никаких сомнений!

– Какой это был день недели?

– Должно быть, среда, поскольку прибыл грузовик из Сульмоны…

– Во сколько?

– Ну, я сказал бы, в три часа, потому что отец как раз пересек улицу, чтобы в баре напротив выпить кофе с Зио Франко и синьором Спеттини.

– Кто она была – пастушка, спустившаяся с гор?

(Я видела много картинок Абруцци, на которых были изображены девушки в крестьянских одеждах).

– Ничуть, хотя, веришь или нет, я знал многих пастушек, и среди них были очень симпатичные, и в некоторых я даже был влюблен. Но не по-настоящему влюблен.

Мы были на окраине Флоренции, как раз проезжали мимо Сертозы.

– Кто-то из деревни?

– Нет.

– Я сдаюсь.

– Ее звали Сибил Коннелли, и она была американка.

– Сибил Коннелли?

– Кинозвезда.

– Никогда не слышала о ней.

– Ты тогда еще не родилась. Она играла в первом звуковом фильме сделанном в Италии. Я думаю, это была американская компания.

– Ты видел ее в кино?

– Во плоти, cara mia, во плоти, – он дотронулся до моей ноги кончиком пальца, – как вот это. Был ноябрь, становилось холодно, только что выпал первый снег. Я присматривал за магазином, когда мимо проехала красная машина. Ты должна понять, что тогда в Монтемуро машин было ровно столько, сколько сливных бачков в туалете, то есть не больше полудюжины, и большинство из них – машин, не туалетов – зимой стояли на приколе. И среди них не было ни одной красного цвета, поверь мне. Никто из нас никогда раньше не видел такой машины. «Испано-Суиза». Что мы обычно видели, так это грузовик, привозивший продукты из Сульмоны. И мотоциклы. В то время в окрестностях Рима было несколько асфальтированных дорог – я знаю, потому что мой брат там работал, – но в Абруцци нет. Так что, когда эта машина проехала мимо, я глядел во все глаза и слушал во все уши. Я выбежал из

магазина посмотреть, но все, что я увидел, – облако пыли. Десять минут спустя она вернулась. Из нее вышла женщина, еще более поразительная, чем машина. С кожей цвета слоновой кости. У нас в округе не было таких женщин. Похоже, она заблудилась, сбилась с дороги. Она выглядела как киноактриса, и, конечно же, она ее и являлась. Но в деревне не было кинотеатра, поэтому ее никто не узнал.

Она остановила машину, вышла, посмотрела в сторону бара, передумала и направилась в магазин. У нее была такая длинная юбка, что подол застрял в двери, когда та закрылась за нею. Она не говорила по-итальянски, но я в пятом классе выиграл приз за знание английского языка, так что немного говорил по-английски.

Правда, моим первым порывом было побежать через улицу за папой или синьором Спеттини, владельцем бара, который бывал в Нью-Йорке. На самом деле он не был дальше острова Эллис, но это путешествие оказалось для нею очень полезным, и местные знали его как человека, побывавшего в Нью-Йорке. Но он не говорил по-английски, а женщина была настолько красива, что я стоял зачарованный. Я не хотел ее ни с кем делить.

Это была самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел, хотя, правда сказать, опыта у меня было маловато. Я не ездил никуда дальше Сульмоны, но я уже достиг того возраста, когда мальчики начинают замечать такие вещи. Мало того, что она была блондинка с лицом цвета слоновой кости, у нее были красные ногти под цвет красных губ. Но она вспотела, вокруг ее губ блестели маленькие капельки кристально чистой жидкости. Она была в отчаянии. И только я мог ее спасти.

Она смотрела по сторонам, как будто не замечая меня, и ждала кого-нибудь посолиднее. Но в конце концов она заговорила – набор звуков, ничего общего с тем английским, который я слышал в школе от синьора Диечи. Она говорила все громче и громче, быстрее и быстрее, и наконец указала себе между ног и издала шипящий звук. Ей нужно было в туалет.

Так случилось, что у нас был туалет, во дворе за магазином, которым папа законно гордился. Он привлекал к нам покупателей. Я показал ей маленькую комнату, туалет, и ждал за дверью. Я хотел оставаться рядом с нею. Она издавала звуки, как обычный человек, совсем не то, что я ожидал от ангела цвета слоновой кости. Она удивилась, когда открыла дверь и увидела, что я стою прямо под дверью.

В этот момент появилась мама, проснувшаяся после сиесты. И вот мы оба стоим, уставившись на излучающую свет американку. Мама, которая мне всегда казалась красивой, выглядела старой и сморщенной.

Я знал английский довольно прилично для того, чтобы общаться, хотя американка не облегчала мою участь. Казалось, она не умеет разговаривать медленно, и я был смущен.

Она сказала, что заблудилась. Кто-нибудь должен отвезти ее назад в Рим. Если я правильно ее понял, она приехала в Италию сниматься в кино, но режиссер обращался с ней плохо, и она взяла на студии машину и уехала куда глаза глядят.

К этому времени мужчины в баре заметили машину и пришли в магазин. Никто из них не говорил по-английски, и все они испытывали такое же смущение, как и я, в присутствии этой женщины. Они могли бы и дальше пребывать в немом шоке, но их настолько возмутило, как с ней обошлись на студии, что они готовы были отправиться в Рим, чтобы отомстить за нее.

В те дни нелегко было выбраться из горных районов. В Рим не было прямой дороги, а по дорогам вокруг Монтемуро не проехать ни зимой, ни весной. Так что мы восхищались ее смелостью и мужеством, хотя теперь я полагаю, что это была просто глупость. Что бы это ни было, она доехала до конца асфальтированной дороги, и затем продолжала ехать дальше.

Я был единственным из всех, кто немного знал английский, поэтому меня и послали проводить ее назад в Сульмону. Там она могла выехать на шоссе и следовать дальше в Рим без проблем. У меня не было выбора, да я и не хотел другого выбора. Я знал дорогу в Сульмону – там жила сестра моей матери, и раз в год мы ездили навестить ее.