1612 год
Шрифт:
— Хочу предупредить государя, — снова склонился Басманов.
— Что такое?
— Будь осторожен, царь-батюшка. Старайся хоть внешне соблюдать обычаи предков. Ведь боярам только дай повод, разнесут по всей Москве, деи, царь от православной веры отказался. И так Василий Шуйский мелет незнамо что.
— Шуйский? Значит, ты что-то знаешь? Почему сразу не сказал?
— Зачем же при боярах? Вмиг его упредят, хоть и зело не любят Ваську за лукавство и желание других отпихнуть, а самому на трон сесть. Сколько он за это в опале перебывал — и при батюшке вашем, и при Бориске!
— Что знаешь, говори! — оборвал его Димитрий.
— Потерпи немного, — улыбнулся Басманов. — Сейчас Федьку Коня {26} приведут.
— Какого «коня»?
— Это наш знатный строитель. Стены Белого города здесь, в Москве, строил, а также крепость в Смоленске. Ты же ведь место для дворца хотел подобрать, а кто строить будет? Чаю, лучше, чем этого мастера, не найти. А вот и он!
Действительно, дверь в опочивальню приоткрылась, в ней показалась высокая плечистая фигура строителя. Слегка покачнувшись от толчка в спину, Конь увидел царевича и простерся ниц.
— Встань, встань, — быстро сказал Димитрий. — Не люблю я этих церемоний.
Строитель поднялся. Живые глаза на широком мужицком лице с окладистой бородой выдавали незаурядный ум, смотрели на царевича с нескрываемым интересом.
— Что ж, пойдем, Федор, на место! — приказал Димитрий. — Там и поговорим.
Незаметно для польских гусар, охранявших парадный вход, они прошли садом и через калитку в заборе вышли на холм у кремлевской стены, обращенной к реке.
— Знатное место! — сказал повеселевший царевич. — Вся Москва отсюда как на ладони. И Замоскворечье хорошо видно.
— Каменный дворец будем строить али деревянный? — деловито поинтересовался Конь.
— Два дворца, Федор, два, — поправил его Димитрий. — Один для меня, другой для царицы, смекаешь? Надо поставить их углом, чтобы из одного можно было перейти в другой. И поставить их надо к осени!
— Значит, из дерева, — кивнул Федор.
— Ничего, главное, внутри красно убрать — стены шелком, печи — изразцами. А уж потом приняться и за каменные палаты, чтобы на века память была.
Они обсудили все детали строительства, как вдруг вмешался Басманов и спросил вкрадчиво:
— Ну как, Федор, понравился царевич?
— Смекалист, — бросил Конь, смущенно опустив голову.
— Не похож на черта, как Шуйский тебя уверял? — обрушил неожиданный удар Басманов.
Вздрогнули оба — и царевич и строитель.
— Шуйский? — В глазах Димитрия вспыхнула подозрительность.
— Кто тебе сказал про тот разговор? — севшим от волнения голосом спросил Конь.
— Мир не без добрых людей, Федя. Костьку — лекаря Шуйского — знаешь? Лучше расскажи царевичу о том разговоре.
Конь понурился, потом нехотя выдавил из себя:
— Намедни позвал меня Шуйский, хочет свой терем достраивать. Вроде бы как жениться вздумал. А ему покойный царь запрещал, чтобы, значит, наследников не было. Я его и спрашиваю: «На милость царевича надеешься, говорят, он добрый?» А Шуйский возьми да и скажи: «Черт знает кто это, только не царевич. Я ведь убиенного младенца вот этими глазами видел!»
Царевич нахмурился:
— И все?
— А что еще? Все!
— Глаза бы этому Ваське выдрать, — процедил Димитрий.
— По мне, так лучше с головой! — ненавидяще хохотнул Басманов.
От его смешка Коню стало совсем не по себе.
— Может, я пойду? — робко сказал он. — Как сделаю чертеж, принесу на суд.
— Ступай! — рассеянно кивнул царевич, видать уже не думая о предстоящем строительстве.
Только Конь отошел, Димитрий повернулся к Басманову:
— Что делать будем? — В его голосе тот почувствовал явный испуг. — Ведь Шуйский должен быть главным свидетелем, что я жив. Он же вел угличское дело!
— Так ты — вот он! — недоуменно развел руками Басманов. Царевич с каким-то колебанием посмотрел на него, потом, будто решившись на что-то, глубоко вздохнул и сказал:
— Ладно! Все равно уж теперь мы одной веревкой связаны.
Еще раз внимательно оглядев подножие холма, на котором они стояли, Димитрий горячим шепотом продолжил:
— Я истинный царевич! Ты мне веришь, Петр?
— Конечно, верю, государь! Потому и служу тебе не на жизнь, а на смерть.
— Так вот, скажу самое тайное: я царевич, но не угличский, понимаешь?
— А какой же еще? — тупо уставился на него Басманов.
— Я сын старшего брата Ивана Грозного, его племянник, и тоже — Димитрий…
Царевич подробно рассказал о своем происхождении.
— Вот теперь ты все знаешь! — закончил он.
— А кто еще знает? — торопливо спросил Басманов.
— В Польше — Лев Сапега, ну, и мой воспитатель, а здесь — инокиня Марфа, бывшая царица. Она меня благословила и нательный крест своего сына отдала. Вот он!
Царевич расстегнул рубаху и достал обсыпанный бриллиантами платиновый крест. Поцеловал его и, слегка помешкав, вдруг протянул Басманову:
— Целуй!
— Что ты, государь! — даже попятился от такой неслыханной чести Басманов.
— Целуй и поклянись, что сохранишь эту тайну, даже если на смерть надо будет пойти.