1612 год
Шрифт:
Басманов долго и прямо смотрел в глаза Димитрию, потом бережно взял в руки крест, потянув за золотую цепочку, и впился в него губами.
— Ну и ладно, — сказал наконец царевич. — Верю. Теперь ты понимаешь, что для меня значит свидетельство Шуйского? Ведь еще несколько дней назад он с Лобного места, в присутствии моих гонцов Пушкина и Плещеева, во всеуслышание сказал, что царевич был подменен, что зарезали попова сына, а теперь — «черт знает кто»!
Басманов покачал головой:
— Лукав Васька. Видишь, и сейчас сказался больным. Когда надо было Федора Годунова с трона сбросить, он признал в тебе царевича. Но тогда ты еще был далеко. А как скинули, сам, видать, возмечтал о престоле. Вот и начал тайные козни чинить…
— Ну, Федор Конь, похоже, не поверил. А интересно, что это за птица — Костька-лекарь? Небось уже трепал мое имя всуе на посадах?
— Лекарь уже ничего трепать не будет, — махнул головой Басманов.
— Откуда ты знаешь?
— А откуда я вообще узнал об этом разговоре? — улыбнулся Басманов.
— Понятно. Значит, он и донес?
Басманов кивнул, но лицо его снова приняло озабоченное выражение.
— Если бы Шуйский случайно обронил это в разговоре с двумя знакомыми, было бы полбеды. У меня в Сыскном уже несколько купчишек сидят. Вот они действительно бродили по лавкам и передавали слова Шуйского, деи, угличский царевич доподлинно был зарезан.
— Отрубить болтунам головы, — вскипел Димитрий, — а Шуйского схватить немедля.
— Дело, государь, — ответил Басманов. — Только разреши всех троих братьев взять, чтобы разом с этим осиным гнездом покончить.
— Я думным боярам обещал никого из них не трогать, — растерянно возразил Димитрий.
— Правильно, но в том случае, если они не пойдут против тебя, — живо ответил Басманов. — Поверь мне, государь, не будет тебе спокойного царствия, пока Шуйские живы. Да и остальных остерегаться надо. Пока мы одни, я хотел о твоей охране сказать. Полякам бы я не доверял. Знаю, знаю, что ты хочешь сказать: они с тобой с самого начала. Однако вспомни, как шляхтичи бросили тебя под Новгородом-Северским, когда у тебя денег не хватило, чтобы с ними расплатиться! Ты уверен, что, если кто-то заплатит им больше, чем ты, они сохранят тебе верность? То-то!
— Где же найти таких, кого не подкупить? — тоскливо спросил царевич, и в его глазах Басманов вновь прочел затаенный страх.
— Есть такие! — сразу ответил тот как о давно обдуманном. — Это немцы. Если уж они принесли присягу, будут хранить верность до гроба. Поэтому я предлагаю: чтоб поляков да и казаков пока не обидеть, поручить им наружную охрану дворца и Кремля. Со временем, когда я стрельцов себе подчиню, мы их и здесь заменим. А внутри дворца пусть службу несут только немцы: всех стольников и стряпчих — с глаз долой. Их дело — только торжественные церемонии!
— Добро, — согласился Димитрий. — Приведи ко мне командира этих немцев!
Так Жак де Маржере предстал перед светлыми, точнее, темно-серыми очами царевича, ожидавшего его в полутемном зале дворца.
— Как зовут?
— В полку меня кличут на немецкий лад — Якоб Маржерет.
— А ты разве не немец?
— Нет, француз, ваше величество.
Димитрий оживился:
— Я слышал много интересного о твоем короле Генрихе. Ты с ним знаком?
— Конечно, ваше величество, и очень хорошо! Я ведь воевал под его знаменами, когда он еще был принцем Наваррским. О, это был могучий воин! Мог один обернуть вспять сотню хорошо вооруженных всадников!
— Почему же ты расстался с ним?
Маржере вздохнул:
— Кончилась война! Генрих победил и стал королем. И притом…
— Что, что — притом?
Маржере помялся, потом все же сказал:
— Притом — я ведь гугенот!
— Ну и что такого? Мой секретарь Ян Бучинский тоже гугенот, однако он предан мне, несмотря на разницу в вероисповедании!
— Генрих тоже был гугенотом, и мы вместе воевали с католиками. Однако когда он стал королем, одновременно стал и католиком.
— Почему?
— Так потребовал папа, иначе он бы не благословил Генриха на трон.
Царевич даже заерзал на кресле:
— Значит, Генрих стал католиком, чтобы стать королем?
— Именно так! — подтвердил Маржере. — Он сказал слова, которые облетели всю Францию: «Корона стоит двух обеден!»
— Так и сказал? — расхохотался Димитрий, очень довольный услышанным. — Какой молодец! А почему ты все же уехал от своего государя? Обиделся, что он сменил веру, так?
— Нет, я по-прежнему нежно люблю своего короля и готов отдать за него свою жизнь. Но я воин, а войны во Франции больше не предвидится. Кроме того, при дворе слишком много католиков, и бедному гугеноту трудно рассчитывать на карьеру и богатство. Так я очутился в Италии, затем в Трансильвании воевал с турками — и вот теперь здесь!
— Ты не прогадал! — убежденно воскликнул царевич. — У меня ты будешь сказочно богат. И мне пригодится твой опыт войны с турками.
— Спасибо, сир! — опустившись на одно колено, Маржере склонил голову так, что длинные волосы закрыли лицо.
— Ты сказал — «сир»?
— «Сир» — это государь по-французски.
Димитрий польщенно улыбнулся:
— А есть ли звание еще выше?
— Да. Император. Он государь над всеми королями, чьи королевства входят в его империю.
— Им-пе-ра-тор, — повторил по слогам звучное слово Димитрий. — Что ж, я тоже после коронации стану императором. Ведь, милостью Божьей, я, как и мой отец, не только самодержец всея Руси, но и царь Казанский и Астраханский, правитель северных областей, государь Иверских, Карталинских, Грузинских царей… Э, да долго даже и перечислить. Бог даст, придут под мою руку и другие королевства. И буду я, как это по-латыни? Император Деметриус!