1612. Минин и Пожарский
Шрифт:
Люди Заруцкого составили заговор против «государя», в котором участвовали псковские воеводы, дворяне и купцы.
В мае шведы взяли в осаду городок Порхов вблизи от Пскова. Заговорщики воспользовались этим, чтобы спровадить в поход верных самозванцу казаков. Чувствуя, что псковичи точат на него зуб, Матюшка попытался ночью сбежать из города. Высланная из Пскова погоня настигла беглеца.
Земская дума и вожди ополчения, узнав, что псковский вор закован в цепи и посажен в подвал, постановили считать присягу лжецарю Матюшке недействительной.
Казалось бы, теперь были устранены все препятствия для объединения сил двух ополчений. Однако воинство Минина
В окружении Минина и Пожарского росло недоверие к Трубецкому и Заруцкому. Первый сам метил на трон, будучи из древнего княжеского рода. Второй держал при себе Марину Мнишек и ее «воренка», это наводило на подозрения многих недоброжелателей Заруцкого, что он при случае все же попытается добиться трона для Марины Мнишек и ее сына. И еще среди земских ополченцев ходил слушок, будто Прокопий Ляпунов лишился жизни происками Заруцкого.
Поэтому Минин и Пожарский предпочитали пока оставаться в стороне, видя, что Трубецкой интригует против Заруцкого, а тот в свою очередь старается всячески очернить Трубецкого.
Заруцкий послал Минину и Пожарскому покаянную грамоту, стараясь влезть к ним в доверие и настроить их против Трубецкого. Ответа Заруцкий не дождался. Тогда он задумал отомстить тем, кто отверг его протянутую руку.
Хроника Смутного времени, написанная Авраамием Палицыным, сообщает, что во время пребывания князя Пожарского в Ярославле на него было совершено покушение. Некий казак Стенька прибыл в Ярославль, где он встречался с боярским сыном Иваном Доводчиковым и стрельцом Шалдой, предлагая им за вознаграждение убить Пожарского. Те не поддались на уговоры. Тогда Стенька решил сам напасть на Пожарского в уличной толпе. Он подстерег князя возле Земской избы и попытался нанести ему удар ножом снизу в живот. Из-за толчеи Стенька промахнулся и вонзил нож в бедро слуги, сопровождавшего Пожарского.
Далеко убежать Стенька не смог, его схватили и взяли под стражу. На допросе Стенька сознался, что приехал в Ярославль не один, а с казаком по имени Обрезок. Им было поручено Заруцким выследить и убить князя Пожарского. Не желая проливать кровь, Пожарский помиловал Стеньку и Обрезка, держа их в своем обозе для обличения Заруцкого.
После этих событий от Заруцкого отвернулись многие его соратники, и в первую очередь князь Трубецкой.
В середине лета Пожарский направил к Москве четыреста конных дворян во главе с Михаилом Дмитриевым, который уже воевал с поляками в составе Первого ополчения. Дмитриев достиг Москвы и выдержал бой с польскими гусарами, сделавшими вылазку из Кремля. Отряд Дмитриева разбил стан между Тверскими и Петровскими воротами.
Прознавший об этом Заруцкий приказал своим казакам сняться с лагеря и отступить от Москвы в Коломну. Большинство казаков отказались покинуть свои позиции под Москвой. Заруцкому удалось увлечь за собой лишь около двух тысяч человек.
Несколько дней спустя к Москве подошел воевода Лопата-Пожарский с семью сотнями конников, расположившись лагерем между Тверскими и Никитскими воротами. Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский доводился двоюродным братом князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому.
В августе нижегородское ополчение разбило станы возле Троице-Сергиева монастыря. Здесь войско стояло четыре дня. Получив известие от своих головных воевод, что к Москве приближается войско гетмана Ходкевича, князь Пожарский выслал вперед всю конницу во главе с Василием Турениным, велев ему занять позиции у Чертольских ворот.
Еще через два дня пешая рать князя Пожарского с пушками и обозами подошла к реке Яузе, заняв становища, брошенные казаками Заруцкого.
Первая встреча князя Трубецкого с Пожарским получилась неприветливая. По чину и знатности боярин Трубецкой был выше Пожарского, поэтому он ожидал, что бразды правления тот уступит ему. Увидев, что Пожарский держится с ним на равных и к тому же постоянно советуется с Кузьмой Мининым, человеком мужицкого сословия, Трубецкой вспылил и прервал переговоры. Гнев Трубецкого неизвестный очевидец отразил на страницах летописи. Отъезжая прочь верхом на коне, князь Трубецкой сердито воскликнул: «Если мужик нашу честь хочет взять себе, тогда служба и радение наше станет ничем!»
* * *
Взобравшись на высокий земляной вал, утыканный с его внешней стороны наклонными кольями, князь Пожарский вгляделся вдаль. На другом конце обширной зеленой равнины заблестели на солнце стальные латы и шлемы польских конников, развернувшихся широким фронтом, засверкали длинные ряды поднятых кверху пик. Среди копий реяли на ветру бело-красные польские знамена с черным одноглавым орлом.
Пожарский глянул на своих военачальников, стоявших кучкой внизу у внутреннего основания вала, и громко воскликнул:
– Приспело наше время, братья! Ходкевич наступает! Надо его встретить достойно. Все конные полки вперед!
Прохладный утренний воздух разорвали звонкие протяжные сигналы боевых труб.
С гулким топотом русская конница, обтекая земляные рвы и валы, возведенные накануне пешими ратниками, устремилась по густому травостою навстречу врагу. Всадники в длинных кольчугах и островерхих шлемах на скаку выхватывали из ножен сабли.
Пожарский различил в гуще конников двоюродного брата Дмитрия Лопату на белом коне. Рядом с князем Лопатой-Пожарским скакал знаменосец на гнедом жеребце. На багряном полотнище земского стяга грозно вздымались два золотых льва, обратившись один к другому оскаленными пастями.
Две конные лавины, блистая оружием и доспехами, с шумом и лязгом столкнулись на широком просторе Новодевичьего поля. Какое-то время было непонятно, кто же там одерживает верх: поляки или русские. Конные сотни с обеих сторон сшибались, рассыпались врозь, перемешивались так, что издали было не разобрать, где свои, а где чужие. Но вот все явственнее стал обозначаться перевес в сече польских гусар, над головами которых загибались высокие крылья из орлиных и гусиных перьев. Эти крылья, жестко прикрепленные к спинной части доспехов, при быстрой скачке издавали грозный свистящий гул. Этот устрашающий звук надолго оставался в памяти тех, кому хотя бы однажды довелось испытать на себе сокрушающий удар польской кавалерии.
Отступающая русская конница промчалась мимо частоколов и земляных валов, из-за которых по летящим галопом крылатым шевалежерам ударили русские пушки и пищали. Остоженский острог, где Пожарский разместил свои главные силы, окутался облаками порохового дыма. Дистанция до противника была еще слишком велика, поэтому первый залп не нанес польской коннице серьезных потерь. Ядрами и пулями были убиты всего около десятка гусар, вырвавшихся вперед дальше всех.
Конница Ходкевича оттянулась назад, уступив место для атаки своей пехоте.