1647 год. Королева Наташка.

Кучер Павел Алексеевич

За три дня пешком исходила весь центр города и большую часть замка. Распугала нудистский пляж… в пивной завела какие-то подозрительные знакомства… Выпросила (точнее, уведомила, что возьмет на время) у меня вездеход, кошелек и револьвер (свой пистолет — забыла дома) для поездки «в деревню». Сказала, что «ей очень надо». И укатила… Хотя к рычажному управлению абсолютно непривычна. Хорошо хоть — попутчиков себе подобрала надежных. Хотя и не наших ребят — городских, из гильдии пивоваров. Ох… Она думает, что отсутствие преступности — синоним отсутствия опасности. А если её бык забодает? Они ведь дальтоники… Им что красный вездеход, что желтый. Слегка утешает, что против пары ружейных обрезов быку «не светит».

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Мать, мать,

мать… В смысле — мама, дорогая! Ну, зачем?! Я понимаю, когда я родилась — с едой было не фонтан. Взрослые суррогатами ещё перебивались, а маленькой-то деточке нужна диетическая пища. Не кусок нерпы… и не пережаренный сухарь… С горя пробовали и оленей доить, и куропаток на бульон добывать. Но с тех пор, сколько воды утекло? Всего полно. Только скажи, хочешь — по-русски, хочешь — по-немецки. Все тут же достанут и сами принесут. Возможно, даже бесплатно. Принцу-то… А она что творит? Инспекторша, блин… Пробы она снимает… В тайгу, к тунгусам и медведям, в первые годы попадания — не совалась. Понимала, что саму съедят и не подавятся. А что могут сделать в немецкой деревне XVII века с ведьмой (а кем ещё может быть мать самой Drude?!), которая лично ходит по домам и пробует молоко? Еще, небось, его хвалит… Это же сглаз! Она что, не знает, как из-за ведьм у коров молоко пропадает? Бауэры, конечно, за войну ко всякому притерпелись, но должна же быть какая-то осторожность. Или, она на свою почетную охрану из городских рассчитывает? Зря… Городских в деревне не любят. Гм… Интересно, а как бы я сама двинула на разведку в деревню, за продуктами для любимого внука? Говорят, что материнский инстинкт, внезапно пробудившись, навсегда изменяет душу женщины. Хе… Зажмурила глаза и с ужасом почувствовала, как внутри меня что-то такое уже явно ворочается. Вполне достаточное, что бы ворваться в чужой дом с наганом наголо и криком — «Курка, млеко, яйки!»… Ой! Точно едет крыша.

P. S.

Фиг мы угадали… Оказывается, отец Моринелли загодя договорился о предстоящем визите. Всё с деревенскими заранее согласовано и дело не только в будущем ребенке. Маму видите ли волнует «общая обстановка». А ещё — она собирается выдвинуть свою кандидатуру в местный Совет… Как дома. Только «конструктивной оппозиции» Фрицу для полного счастья здесь и не хватало.

P. P. S.

Она так и заявила, по возвращении — «Хватит нагнетать атмосферу осажденной крепости!» У вас же тут не нормальная жизнь, а в натуре — «вечный 41-й год» или, в лучшем случае, Сайгон шестидесятых. Обидно… И несправедливо. Даже я знаю, что «Затишье хуже бури, самый опасный враг — отсутствие врагов!» Это Игнатий Лойола сказал, основатель ордена иезуитов. Он был очень наблюдательный мужчина… Вот. А ругаться неохота.

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Перефразируя какого-то великого китайца — «Лежи смирно, и мимо пронесут труп твоего врага». Вот и я всё лежу… Кажется, это тоже цитата. Откуда — не помню. Час «икс» определенно приближается, на меня то и дело «находит». Фриц забегает каждый час. Мама — в госпитале. Нет, вы неправильно поняли. Не попала туда, а там работает. Опять «Гигант» с ранеными. Каждые руки, способные делать первичную обработку — на счету. И, конечно же, её понесло «на передовую». Неудачно вышло. А мне — туда нельзя. Я сама сейчас — «материал».

(два часа спустя)

Сказали, что рожать придется прямо тут. Госпиталь забит. Что конкретно у них случилось — не сказали. Соседнюю палату переделывают в акушерскую. А сюда притащили детскую кроватку. Новенькую… Белую… Не утерпела — поднялась, и всё ощупала сама. Жесткая! Матрасик не толстый… Якобы, ради предотвращения искривления позвоночника. А какой у меня был матрасик? Не помню. Кажется, из перешитого ватника. Свет бьет в окно с мелким плетением зеленоватых стекляшек и дробится на множество солнечных зайчиков. Фиг разберешь, хорошо это или нет для ребенка. Мне лично нравится. Веселенькое помещение получилось.

(час спустя)

— Почему ты не признавалась, что у вас тут война?! — вовремя я на койку успела забраться. Ещё и за хождение могло влететь… Мама в своем репертуаре.

— У нас здесь войны нет. Война — в Польше, —

а что? Чистая правда. И нечего на меня так смотреть! Сама решила, где буду рожать. Мне виднее.

Уселась… Интересно, расскажет что-нибудь или нет? По связи ничего выяснить не удалось, кроме того, что могилы не копают. Значит, все живы. Маленький, но успех. Только разве маме это объяснишь? Как она выразилась? Сайгон? Что-то смутно припоминаю, из кино. Кажется, там даже не наши воевали, а американцы…

— Я рядом с тобой ночевать буду! — сердитая, ага… Зато, может что-то интересное расскажет. Новости… Немного отойдет и расскажет. Я бы не удержалась. Странно… Она — моя мама… Я сама — вот-вот стану мамой…

(три часа спустя)

Мама говорит — ляг и поспи. Будто я маленькая! Какой сон? Наконец-то в сети появились первые отчеты об инциденте с «Гигантом». Официальный — приняла «на слух»… Глупо и обидно. Кто-то (мы ещё узнаем, кто!) сделал вывод из наблюдений за изолированным от внешнего мира монастырем и микрогарнизоном из калек верные выводы. К очередному прибытию транспортника, за лесистым холмиком, точно на траектории взлета, замаскировали батарею из нескольких пушек. Когда груженый пепелац оторвался от земли и начал медленно набирать высоту — по нему снизу ударил залп картечи. Грузовая палуба приняла основной удар, но и народу досталось добре. Что самое противное — ничего сделать было невозможно. Даже покружить над местностью Экипаж не решился… Осторожно легли на курс и 10 часов, почти по прямой, тянули до Кронаха, надеясь, что плоскости с хвостовым оперением выдержат. Лишний раз крылом качнуть боялись. Да-с, лафа кончилась…

P. S.

А Фриц, буквально с порога, мне заявил — Du musst liegenbleiben (тебе надо лежать). Точно, сговорились!

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Лежать, так лежать… Пока солнце не село — мы с мамой о жизни разговаривали… Сама не заметила, как уснула. Ночью проснулась от света привычного с детства «ночника». Показалась — я опять дома. Нет, это сам «ночник» ко мне в гости приехал. А мама рядом читает что-то очень знакомое. Но, не книжку… Причем, лицо у неё такое строгое, как будто она мой школьный дневник проверяет. (Страшное дело, для тех, кто понимает)

Второй раз я проснулась от тихого разговора. Фриц с мамой про меня говорят. Глаза открыла — смолкли. Закрыла — опять начали. Ладно, полежу так… Кажется, тихую битву за право обхаживать мою тушку — Фриц проиграл. Его тоже прогнали спать. И это правильно, товарищи! Рейхом не может управлять сонная тетеря…

Третий раз проснулась под утро. Ночник зеленого бутылочного стекла выхватил из темноты кусочек пространства, мама спит сидя, а рядом — рассыпались из папки скоросшивателя разнокалиберные листочки. Мои собственные записки, ага… Вот так сюрприз! Я их сюда взяла перечитать и забыла, а мама — нашла. Гм… Рассердиться? Бессмысленно… Папка лежала открыто, грифа «секретно» на ней нет. Интересно, а как бы я поступила на её месте? Только честно? Вот… Любопытство — моя вторая натура. А мы — точно родственницы. Как сказал бы отец Моринелли — Mater semper est certa (мать всегда известна достоверно). Подтверждаю. Того и гляди скоро сама почувствую, что такое — рожать ех proprio sinu (из собственного лона). К родной кровинке отношение особое. Маме можно. Пусть уж дочитает, раз случилось… А потом — спрячу получше. Ибо не фиг!

(дописка снизу от руки)

«Если хочешь наверняка загубить дело — поручи его мужчине…» Ведь попросила Фрица, как человека — «только далеко не засовывай». Так он и послушался! Еле-еле вдвоем отыскали. Через полгода… Столько всего нового произошло! Писать мне сейчас некогда, но уж нормальное место для хранения я теперь выберу сама.

(вторая дописка от руки)

Совсем закрутилась. Вовка-то — уже в школу ходит! Я, правда, всё больше бегаю… Делала генеральную уборку. Случайно на глаза попалось. А ведь какая хорошая идея с этими записками была. Решено — завтра же продолжу писанину! Тем более, мама очень об этом просила. Говорит, после того, что мы тут наворотили, за эту стопку пожелтевших бумажек, через 200–300 лет, историки будут готовы собственную душу отдать…