1661

Жего Ив

Рассказ Габриеля о том, как он бежал в Париж от родного дядюшки-деспота и как поступил на службу к Мольеру, изрядно позабавил Андре — он был счастлив узнать, что его отпрыск оказался отнюдь не робкого десятка. Они еще долго не могли наговориться, стараясь наверстать то, что упустили за пятнадцать лет.

Юноша подробно рассказал отцу о том, как оказался в столице и как благодаря своей невероятной находке угодил в круговерть странных, поразительных событий и обстоятельств, которые в конце концов и привели его в Лондон. При упоминании о Никола Фуке и Франсуа д'Орбэ Андре де Понбриан улыбнулся. Габриель, сгоравший от любопытства, пытался расспросить его о Тайне и о загадочном обществе четырнадцати ее хранителей, но, к своему разочарованию, слышал одни и

те же туманные ответы. А ему хотелось знать как можно больше.

— Не пытай меня, сынок, — сказал Андре. — Только посвященным открыты правила нашего общества и суть текста, который мы храним. Ты и так в опасности, тебе и без того известно слишком много. Баррэм, верный мой друг, рассказал мне о бумагах, которые ты ему показывал.

Старик пронзил юношу стальным взглядом.

— Что ты сделал с этими бумагами?

— Они здесь, в Лондоне, у меня в багаже, — ответил Габриель.

— Мой экипаж в твоем распоряжении. Немедленно поезжай за ними и сразу возвращайся. — Потом вместе отобедаем, тем более что нам еще о многом нужно поговорить.

Габриель ушел, сгорая от нетерпения узнать наконец тайну.

— Возвращайся скорее, — напутствовал его старик. — И будь осторожнее.

55

Лондон, дом Андре де Понбриана — пятница 22 апреля, девять часов вечера

Вернувшись к отцу, Габриель застал его за работой в конторе на первом этаже. Вид у Андре был усталый.

— Какое счастье, сынок, что ты быстро обернулся! — радостно проговорил Андре де Понбриан.

— Вот, — ответил Габриель, вручая ему пухлую сафьяновую папку гранатового цвета со знаменитыми бумагами. — Я нашел ее в будке суфлера у нас в театре.

— Сейчас поглядим, — сказал Андре, надевая пенсне. — Да ты садись, сынок, на это понадобится время.

Он извлек из папки пергаментные листы и стал тщательно их просматривать, раскладывая бумаги в отдельные стопки на широком столе красного дерева, служившем ему конторкой. Габриель с восхищением наблюдал за отцом, приглядывался к нему, стараясь заново открыть его для себя. Понемногу он узнавал в нем знакомые манеры и черты, воскрешавшие в его памяти смутные картины из далекого детства.

— Вот так, — наконец сказал старик, потирая глаза. — Как видишь, я разложил бумаги на три категории. А это… — прибавил он с волнением в голосе, указывая на отложенный в сторонку пергамент, — это тот самый документ, который Наум продал Мазарини. Тут на обороте есть моя приписка с моей же подписью — ее ты и узнал.

Андре де Понбриан провел дрожащей рукой по шершавому пергаменту. Потрясенный, Габриель молча наблюдал, как отец старался побороть переполнявшие его чувства.

— Если б ты только знал, что значит для меня этот листок бумаги, — еле слышно пробормотал старик. — Да что там для меня — для будущего всего мира! И вот именно ты возвращаешь его мне…

Сделав над собой усилие и оторвавшись от воспоминаний, он жестом остановил Габриеля, предвосхитив его вопрос об остальных документах.

— А здесь… — продолжал он, указывая на другую стопку, — здесь совсем простые коды, их еще называют итальянскими. При дворе они известны уже давно, поэтому ими перестали пользоваться еще во времена Фронды, когда коды оказались расшифрованы. Насколько я знаю, таким же кодом пользовалась и Анна Австрийская в тайной переписке. На первый взгляд, как я погляжу, это официальные бумаги. Чтобы их расшифровать, много времени мне не надо. Наконец, вот здесь финансовые ведомости — они составлены так, чтобы их не смог прочесть ни один непосвященный. Это своего рода скрытая бухгалтерия — в ней спрятаны хитроумные финансовые махинации, которые его высокопреосвященство проделывал ради собственного обогащения. Смотри, — сказал Андре, пододвигая к сыну следующую пачку бумаг, — тут показано, как ловко взимались тайные ввозные пошлины в Монтеро и Морэ, и все через подставных лиц, наймитов кардинала.

— Теперь понятно, почему так взбеленился Кольбер со своими подручными! — воскликнул Габриель.

— Тот, кто потерял или спрятал эту папку в твоем театре, наверняка знал, что в ней находится, — продолжал Андре. — Но вернемся к бумагам, зашифрованным итальянским кодом. Дай мне пару минут, и я переведу эти бумаги — здесь, как видно, нотариально удостоверенные акты. И речь в них, похоже, идет об очень важной государственной тайне.

Только сейчас, когда отец доставал из ящиков стола странные четырехгранные линеечки, испещренные числами, а потом проставлял эти же числа, только в разном порядке, на разложенных перед ним бумагах, Габриель наконец понял, что за папка волею случая попала к нему в руки.

«Теперь ясно, почему весь мир против меня», — подумал юноша, которому не терпелось узнать правду.

— Господин де Понбриан, вы сидели на настоящей пороховой бочке! — воскликнул после долгого молчания старик, довольный своей работой.

Андре встал, обошел вокруг стола и показал пергамент Габриелю — тот сгорал от нетерпения, пока наблюдал за отцом, изумление которого возрастало по мере того, как он расшифровывал бумаги.

— Итак, перед нами, во-первых, официальное свидетельство о браке, заключенном между Анной Австрийской и его высокопреосвященством кардиналом Мазарини! Понимаешь, сынок? Попади эти документы в руки фрондеров или их сподвижников, думаю, французское королевство постигли бы неисчислимые бедствия. Тем более что этот код — детская забава для всякого, кто мало-мальски сведущ в криптографии!

Габриель был потрясен. Конечно, подобные слухи ходили по всему Парижу, но никто и подумать не мог, как на самом деле просто было заполучить свидетельство о тайном браке между матерью короля и первым министром.

— Но это ничто по сравнению с письмом, приложенным к свидетельству.

Габриель был как на иголках.

— О чем же оно? И от кого?

— От Анны Австрийской, сынок, и адресовано кардиналу Мазарини. А в то, о чем оно, вообще невозможно поверить: письмо это, Габриель, было написано в тысяча шестьсот тридцать восьмом году, то есть двадцать три года назад, и писала его молодая мать после того, как родила ребенка, писала отцу этого ребенка…

— Мазарини… отец короля?

У юноши голова пошла кругом.

— Сынок, — проговорил Андре, — теперь ты посвящен в величайшие тайны королевства и, надеюсь, понимаешь, как важны эти бумаги. Этого вполне достаточно, чтобы разжечь гражданскую войну!

— Что же нам теперь делать?

— Вести себя с предельной осторожностью. Думаю, Кольбер сейчас землю роет, разыскивая бумаги. Твоя жизнь и моя почти ничто по сравнению с этими документами, — потухшим голосом заключил он. — Значит, говоришь, ты пробудешь в Лондоне еще несколько дней? Хорошо, первым делом я утешу моих братьев — скажу, что бумаги снова в наших руках. С этой стороны я не беспокоюсь: как я уже говорил, коды не раскрыты, и расшифровать их никому не под силу, кроме меня. Когда-нибудь я объясню тебе, откуда у меня такая уверенность, — прибавил Андре в ответ на безмолвные вопросы, прочитанные в глазах сына. — Что до тайных счетов Мазарини и его брачного свидетельства, пусть эти бумаги пока будут у тебя. Думаю, особняк, предоставленный вам английским королем, — самое безопасное место во всем королевстве, О том, как быть дальше, мы поговорим перед твоим отъездом.

Габриель почувствовал себя намного увереннее, заразившись холодной решимостью отца. Сейчас он лишний раз убедился, как ему недоставало прежде отцовской защиты.

— Время идет, отец, — сказал юноша, взглянув на стенные часы, показывавшие половину двенадцатого.

— Так ты, наверно, проголодался! Что до меня, я проглотил бы сейчас целого медведя, — сказал Андре и повел Габриеля в комнату на первом этаже, где их ждал холодный ужин.

— Все, что вы мне рассказали, действительно очень занятно, — проговорил юный комедиант и принялся за аппетитную баранью ножку. — Буду молиться, чтобы эти компрометирующие кое-кого бумаги помогли вам скорее вернуться в Амбуаз, — прибавил молодой человек с внезапно нахлынувшим на него чувством, которое он тщетно пытался сдержать.