1812. Обрученные грозой
Шрифт:
Отлетел надолго про-о-о-чь… [33]
Голос ее был не слишком силен, но приятен, а Палевский и вовсе оказался великолепным аккомпаниатором. Докки с изумлением и восхищением наблюдала, как его сильные гибкие пальцы легко пробегали по клавиатуре, мягко брали пластичные широкие аккорды, отчего старый романс зазвучал по-новому: задушевно, с надрывной тоскливой ноткой, передающей страдания сизого голубочка. Не только Докки, но и все присутствующие с наслаждением слушали игру Палевского, а едва романс закончился,
33
«Стонет сизый голубочек» — сентиментальная песня И. И. Дмитриева (1792 г.), дважды положенная на музыку Дицом и Дубянским и весьма популярная в конце XVIII — начале XIX вв.
— Надин у меня весьма способна к музыке и пению, а также к другим наукам, подобающим юным барышням.
Тем временем Палевского не отпускали, наперебой умоляя исполнить еще что-нибудь, по его выбору и на его вкус.
— Коли вы так желаете, я исполню романс… — генерал достал стоящую за фортепьяно гитару.
Присев на табурет, он рассеянно перебрал нежно зазвучавшие струны, Докки же мгновенно перенеслась мыслями в тот чудный июньский вечер, когда Палевский пел, не отводя от нее глаз. Полумрак той комнаты, офицеры, сидевшие вокруг неприбранного после ужина стола, звуки гитары и его обворожительного голоса, его веселый и ласковый взгляд, обращенный на нее, ощущение счастья, охватившее ее тогда, — все представилось так живо, что она вздрогнула, почувствовав, как по коже пробежали мурашки.
Но сейчас, в этой гостиной, полной гостей, Палевский не смотрел на нее. Он склонил голову к гитаре, сделал небольшую паузу, затем решительно взял несколько аккордов и запел:
Холодный взор твоих очей Не обещал и не лукавил, Но душу замереть заставил, Унес покой моих ночей. Не ведал я, что женский взгляд Навеки покорит и ранит, Заворожит, пленит и станет Дороже всех иных наград.Докки затаила дыхание. Следя за его чуткими пальцами, которые ласково касались гитарных струн, она напряженно вслушивалась в строчки романса; страстный, проникновенный голос Палевского завораживал, заставляя верить тем словам, которые звучали в тиши гостиной.
Вдали, там, где война и кровь, В вечерний час, остыв от битвы, Я повторял одну молитву, Прося, чтоб свиделись мы вновь.Неожиданно он вскинул голову, их взгляды встретились. Блики свечей переливались в его прозрачных глазах.
Ты — тайна счастья моего Ты словно жизни совершенство, Ты — сердца нега и блаженство, Ты — лед, и жар, и страсть его. И терпких губ твоих вино В чудесный миг испив однажды, Отведать вновь спешу, но жажду Мне утолить не суждено. Тобою лишь одной томим, Я постигаю неизбежность, Познав и грусть твою, и нежность, Стать вечным пленником твоим.Он вновь склонился к гитаре, а она так и не спускала с него глаз. Сердце ее билось сильно-сильно, чуть не выпрыгивая из груди, а в душе робко расцветала, распускалась вдруг обретшая очертания надежда…
Твои печали утолить, И радостей твоих коснуться, ВПрозвучали последние аккорды. Затихающие звуки гитары еще несколько мгновений дрожали в воздухе, после чего Палевский резко встал и поставил инструмент на место.
34
Стихи Ольги Болговой.
Слушатели заахали, зааплодировали, особо чувствительные дамы достали платочки. Он более не смотрел на Докки, но когда она смогла наконец отвести от него глаза, то к своему ужасу заметила, что на нее очень внимательно смотрит его мать, графиня Нина Палевская, от которой, судя по всему, не укрылись взгляды, которыми обменялся ее сын с хозяйкой вечера — Ледяной Баронессой.
Глава XIII
— В моей душе все перевернулось, и припомнились переживания, которые, к счастью, мне довелось испытать, — растроганная Думская промокнула глаза. — Чей это романс? Никогда раньше его не слышала.
Палевский помедлил, а потом ответил:
— Его написал я.
— Стихи? — уточнила одна из дам с мечтательным выражением на лице.
— И музыку, — он небрежно повел плечами, будто сочинять романсы было делом для него привычным и будничным.
— Что побудило вас написать столь проникновенный романс? — поинтересовалась графиня Логачева. — Впрочем, можете не объяснять. Понятно, что вдохновение снизошло на вас из-за взгляда прекрасных глаз. Ах, как это романтично!
— Возможно, madame, — Палевский поклонился.
— Счастливица та дама, что смогла вызвать в вас подобные чувства, — не унималась Логачева, хлопая генерала по рукаву мундира.
— Молодость, молодость! — Сербина удовлетворенно покачала головой. — У меня перед глазами встал образ мужчины, плененного прелестной юной девушкой.
Она многозначительным взглядом соединила Надин и Палевского и громко зашептала его матери: «смотрятся вместе…», «прекрасная пара…», «как и следовало ожидать…». Обрывки этих фраз доносились и до Докки, пребывавшей в весьма смятенном состоянии, надеясь только, что ей удается сохранять внешнее спокойствие, тогда как внутри нее все дрожало. Ликующая радость, охватившая ее во время исполнения романса, сменялась в ней то опасением, что она неправильно поняла Палевского, приписав услышанным словам собственный, желанный для нее смысл, то беспокойством, что гости поняли, кому адресованы стихи, как заметили и страсть, так явственно прозвучавшую в голосе генерала. Ей казалось, на нее все смотрят, и так и было. Она ловила на себе то лукавый взгляд княгини Думской, то задумчивый — Ольги, пытливые, с долей зависти взоры дам и любопытные — мужчин. Судя по всему, мало кто остался в неведении относительно ее взаимоотношений с Палевским.
«Зачем, зачем он сделал это прилюдно?!» — терзалась Докки, хотя ей было необычайно лестно осознавать, что сила чувства к ней подвигла его не только на написание столь пронзительных и прекрасных стихов. Его не остановило ни присутствие гостей, ни боязнь открыть привязанность своего сердца, тем обнаружив собственную слабость и обнажить перед всеми душу. В этом был весь Палевский — решительный, дерзкий и бесстрашный. Докки хотелось и плакать, и смеяться от раздирающих ее переживаний, но одно было несомненно: редкая женщина могла удостоиться подобной чести от такого гордого и сильного мужчины.
Она не могла смотреть на него, боясь разволноваться и тем окончательно выдать себя, потому попыталась сосредоточиться на словах подошедшего к ней господина Гладина, похоже, одного из немногих на вечере, кто не понял значения только прозвучавшего романса.
— …уверял, что более не будет писать стихами, потому как сии сочинения искусственны и только мешают отражению истинных чувств, заключая их в тесные рамки пусть и изящной формы, — бубнил он.
— Генерал Палевский так сказал?! — очнулась Докки. — Но ведь его романс самым восхитительным образом подтвердил, что поэзия — как ничто другое — способна передать всю полноту и свободу душевных переживаний.