1812. Обрученные грозой
Шрифт:
— Тогда Докки сможет воочию полюбоваться русской армией, — подтрунила Ольга. — В Вильне сейчас собрался весь цвет нашего офицерства.
— Это меня более всего и страшит, — пробормотала Докки.
— Помню, помню, — хмыкнула княгиня. — Знаю я вашу нелюбовь к военным и… да, к немцам. Но, дорогая, откуда ж взяться русским в Петербурге? Их теперь тут днем с огнем не сыскать, разве в глухой провинции. При Петре нашем Алексеиче [4] немчура сюда как нахлынула, так теперь, считай, каждый второй ежели не немец, так пруссак. Всякие
4
Петр I.
Княгиня тоненько захихикала и приложилась к рюмке со смородиновой наливкой, графинчик с которой непременно находился у нее под рукой.
— И все военные, куда ни кинь взгляд, — продолжила она. — В нашей России-матушке, созданной по образу и подобию войска на марше, все служат, рапортуют и носят мундиры, и некуда деться от их армейских привычек.
Она задумалась и мечтательно протянула:
— Хотя… Должна признаться, я всегда была неравнодушна к военной форме. Мундир придает особый, бравый и статный вид любому, даже самому неказистому мужчине. А уж когда на коне, да с саблей наперевес…
Она вздохнула, Докки с Ольгой с улыбкой переглянулись. В свете о княгине до сих пор ходили легенды, поскольку при дворе императрицы Екатерины Алексеевны [5] она вела весьма оживленный образ жизни, и ее имя связывали с некоторыми известными в то время вельможами. Думская несколько раз была замужем, и даже сейчас у нее под рукой имелось несколько поклонников, всегда готовых ей услужить.
— У меня, напротив, вид военного мундира вызывает отвращение, — призналась Докки.
5
Екатерина II.
— Потому вы все гоняете этого… как его… Ламброда… — Думская подлила себе наливки.
— Ламбурга, — поправила ее Ольга. — Но он состоит на статской службе.
— Статские тоже носят мундир, да и все бывшие военные, — отмахнулась княгиня. — После отставки из армии идут служить во все эти департаменты да министерства.
— Ламбург в армии, кажется, не служил, — Ольга вопросительно посмотрела на Докки.
— Не служил, — кивнула Докки.
— Потому и такой занудный, — сделала вывод Думская и, посмеиваясь, сказала:
— Он мужчина, конечно, большой и шумный, но способен взволновать женщину, лишь напугав ее раскатами своего голоса. А ежели сердечко ее и забьется при его виде, так только от ужаса при мысли, что ей придется терпеть его докучливое присутствие и выслушивать его пустые разглагольствования.
— Зато не военный, — рассмеявшись, сказала Докки.
Ламбург казался человеком добрым и бесхитростным, но его бестолковость вкупе с беспардонностью, угодливость и трусливость были не теми качествами, которые могли привлечь к нему неглупую женщину, каковой себя считала Докки. Она никогда не поощряла его ухаживаний и уже не знала, как от него отделаться, поскольку Вольдемар не понимал ее намеков и не замечал ее проскальзывающей неприязни, которую она, будучи светской
Ольга и ее бабушка также еле выдерживали компанию Ламбурга, но если подруга не считала возможным что-либо говорить по его поводу, то княгиня никогда не упускала случая пройтись насчет Вольдемара.
— Вот вбили себе в голову всякий вздор! — тем временем говорила Думская. — Где это вы в наше время найдете не военных да еще и не в мундире?! Разве смените светский круг на какой другой, где военные встречаются реже. Но почему-то мне не кажется, что общение с купцами и мещанами доставит вам особенное удовольствие.
Докки лишь повела плечами, сознавая, что перебарщивает в своем нерасположении к немцам и военным, она тем не менее даже не пыталась перебороть в себе стойкую неприязнь к тем и другим после своего замужества. Она делала исключение только для своего поверенного немца Букманна, которого слишком ценила и уважала, чтобы позволить в его случае взять верх над собственным предубеждением.
— Раз уж вас Маришка вытянула в Вильну, то используйте возможность и познакомьтесь там с достойными мужчинами. Вдруг кто по сердцу придется? Ваше вдовство, — княгиня окинула сердитым взглядом внучку и ее подругу, — вовсе не повод вести жизнь старых дев. Каждой женщине, независимо от ее возраста и жизненного опыта, нужно мужское внимание, вот что я вам скажу, мои дорогие. О, господи! — она досадливо крякнула. — Молодые, девчонки совсем, а записали себя в монашки! В любви есть свое удовольствие, которое вы никогда не получите ни от своих книг, ни от подружек, ни от…
— Бабушка! — покраснев, воскликнула Ольга, которая, как и Докки, проводила годы своего вдовства в одиночестве, и, желая сменить тему разговора, обратилась к подруге:
— Катрин Кедрина сейчас тоже находится в Вильне.
Катрин была их давней хорошей приятельницей. В конце зимы бригаду, в которой служил ее муж, генерал-майор Григорий Кедрин, перевели в Литву, и Катрин поехала к нему, оставив детей в Петербурге.
— С удовольствием увижусь с ней, — кивнула Докки. — Хотя я не намерена там задерживаться…
— И зря, — вновь напомнила о себе княгиня. — Я вон и Ольгу пыталась туда отправить, не хочет ни в какую. Может, с Докки поедешь? — обратилась она к внучке. — Все веселее, чем здесь с бабкой куковать — молодежь вон вся в Вильне гуляет.
Ольга отрицательно покачала головой:
— Докки пробудет в Вильне лишь несколько дней, бабушка. К нам же в мае приезжает ваша сестра…
— Нелегкая ее несет, — проворчала Думская. — А ведь в Вильне такое общество!
Она причмокнула, оживилась и стала загибать пальцы.
— Князь Вольский — камергер. Пожалуй, для вас староват, но хорош был лет тридцать назад. И этот, как бишь его… Санеев. Генерал, с лентой. Впрочем, у него жена да и возраст уже… кхм…
Княгиня бодро перечислила с десяток-другой известных и малоизвестных фамилий, припоминая чин и семейное положение каждого, и настоятельно порекомендовала Докки обратить внимание на холостых офицеров. Некоторых из них баронесса встречала в петербургском обществе и водила с ними шапочное знакомство, о других только слышала, что вызвало немалое удивление Думской.