1812. Великий год России(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)
Шрифт:
Вообще дисциплина у захватчиков (исключая гвардию) на этот раз очень страдала и мало походила на ту идеальную воинскую дисциплину, которой всегда славилась наполеоновская армия. Кроме дезертирства, разлагали «Великую армию» грабежи и мародерство, процветавшие особенно в немецких (главным образом вестфальских) частях.
Таким образом, «забота Наполеона о количестве солдат «Великой армии» повредила ее качеству» (32. Т. 7. С. 511).
Значительно изменился к 1812 г. — в худшую сторону — и высший командный состав «Великой армии». Так, в числе соратников Наполеона по русскому походу уже не было двух самых выдающихся его маршалов. Один из них, правая рука и главная надежда Наполеона, его сверстник и лучший друг Жан Ланн, тот самый, о ком Наполеон сказал, что «нашел его пигмеем, а потерял гигантом» [278] , погиб в битве с австрийцами под Асперном в 1809 г. Другой — искуснейший и опытнейший военачальник Андре Массена — был оставлен во Франции по немилости. Этот маршал был всем хорош (именно он в 1799 г. не пустил А.В. Суворова во Францию), но «имел злосчастную склонность к воровству» [279] , а когда Наполеон обругал его: «Вы самый большой грабитель в мире!», он вдруг возразил, почтительно кланяясь: «После вас, государь» [280] . За такую дерзость Массена был наказан опалой. Видные полководцы Наполеона Л.-Г. Сюше,
278
Las Cases Е. Esprit du Memorial de St.-Helene. V. 1. P., 1823. P. 240.
279
Стендаль Ф. Собр. соч. T. 14. С. 295.
280
Драгомиров М.И. Очерки. Киев, 1898. С. 156–157.
Но главное даже не в том, что Наполеон пошел на Россию, недосчитавшись полудесятка своих лучших маршалов, а в том, что все его маршалы к 1812 г. уже страдали от последствий того перерождения, которое подтачивало всю «Великую армию», начиная именно с ее командного состава.
Слов нет, маршалы Наполеона — это исторический феномен, впервые в истории ставший возможным благодаря Великой французской революции. Никогда ранее мир не видел столь блестящей плеяды военачальников, поднявшихся из народных низов. Но все эти бывшие пахари, конюхи, бочары, половые, бывшие солдаты и сержанты стали не просто маршалами, а графами и баронами, герцогами и князьями, принцами и королями, сами превратились в аристократов, вроде тех, кого они в своей революционной молодости призывали вешать на фонарях. Бернадот, ставший королем Швеции, не мог стереть с груди юношескую татуировку «Смерть королям!», но стыдился ее (22. С. 663). Наделенные титулами и орденами, поместьями и деньгами, маршалы «больше не хотели ни воевать, ни служить… Они жаждали воспользоваться плодами приобретенного» (Там же. С. 588). Конечно, они еще повиновались Наполеону (все чаще ворча за его спиной) и могли, как встарь, блеснуть в сражении с любым противником, но уже без былого энтузиазма.
Самой слабой из всех слабых сторон наполеоновской армии в 1812 г., ее ахиллесовой пятой и был прогрессирующий упадок морального духа. В своих первых походах Наполеон возглавлял солдат, среди которых еще живы были республиканские традиции. Но с каждой новой войной моральный дух его армии заметно падал. Стендаль, долго служивший под началом Наполеона, констатировал: «Из республиканской, героической… она (армия. — H. Т.) становилась все более эгоистической и монархической. По мере того как шитье на мундирах делалось все богаче, а орденов на них все прибавлялось, сердца, бившиеся под ними, черствели» [281] . Солдатам становились чужды те причины, которые приводили к войнам, и те цели, которые в них преследовались.
281
Стендаль Ф. Собр. соч. Т. 14. С. 103–104.
В 1812 г. все это проявилось с особой силой. Уже в июле пленные солдаты «Великой армии» свидетельствовали: «Французы все почти недовольны этою войною, и большой ропот в армии» (26. Т. 13. С. 317). Даже близкие к Наполеону лица забили тревогу. Статс-секретарь граф П. Дарю (кузен Стендаля) прямо заявил своему повелителю в Витебске: «Не только ваши войска, государь, но и мы сами тоже не понимаем ни смысла, ни необходимости этой войны» (44. T. 1. С. 208). Возможно, тот факт, что его солдаты не понимали, для чего затеяна война, мало беспокоил Наполеона. Став монархом, он вполне мог разделять мысль Фридриха II: «Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, то нельзя было бы вести ни одной войны» [282] . Наполеон едва ли рассердился бы на своих солдат, если бы они шли вперед, не задумываясь над тем, куда и зачем идут, как тот новобранец, который написал домой из России: «Я хотел бы, чтобы мы дошли до самого конца света» (25. Т. 3. С. 48). Но «большой ропот в армии», снижение дисциплины, упадок морального духа, безусловно, тревожили Наполеона, ибо он хорошо понимал и еще в 1808 г. сформулировал истину, оказавшуюся для него в 1812 г. роковой: «На войне три четверти успеха зависят от моральных факторов и только одна четверть от материальных сил» [283] .
282
Эту «умную фразу» цитировал В.И. Ленин (2. Т. 38. С. 50).
283
Palluel A. Dictionnaire de l'empereur. R., 1969. P. 551.
Разумеется, речь идет о падении морального духа наполеоновской армии в принципе, в целом, что не исключало в ней отдельных вспышек энтузиазма, как, например, при переходе через Неман или вступлении в Москву.
Россия в начале войны смогла противопоставить 448-тысячной армии Наполеона 317 тыс. человек, которые были разделены на три армии и три отдельных корпуса.
Численность русских войск к началу войны указывается в пашей литературе, как правило, без ссылок на документы и с поразительным разноречием. Н.А. Левицкий насчитывал в 1-й армии 110 тыс. человек, а во 2-й — 50 тыс. (21. С. 8–9); Е.В. Тарле — соответственно 118 тыс. и 35 тыс. (32. Т. 7. С. 487); А.В. Шишов — 127 тыс. и 39 тыс. [284] ; П. А. Жилин — 127 тыс. и 45–48 тыс. (16. С. 97); С. В. Шведов — 127,8 тыс. и 52 тыс. [285] ; Л.Г. Бескровный — 130 тыс. и 45–50 тыс. (2. С. 178). Резервные же корпуса историки обычно даже не называют, а если и упоминают, то без данных об их численности и в общую сумму русских войск не включают.
284
Шитов A.B. Неизвестный Кутузов. Новое прочтение биографии. М., 2001. С. 551.
285
Шведов С.В. Комплектование, численность и потери русской армии в 1812 г. // История СССР. 1987. № 4. С. 125.
Между тем в РГВИА хранятся рапорты М.Б. Барклая де Толли и П.И. Багратиона о численности 1-й и 2-й армий в начале войны, а такие же рапорты командующих 3-й армией и резервными корпусами даже опубликованы еще в начале XX в. Эти документы позволяют уточнить численность русских войск к началу войны 1812 г.
Итак, 1-я Западная армия насчитывала 120 210 человек и 580 орудий [286] . Она дислоцировалась в районе Вильно и прикрывала Петербургское направление. Командовал ею военный министр генерал от инфантерии М.Б. Барклай де Толли. 2-я Западная армия (49 423 человека и 180 орудий) [287] располагалась возле Белостока и прикрывала Московское направление. Ею командовал генерал от инфантерии кн. П.И. Багратион. 3-я Западная армия (44 180 человек и 168 орудий) [288] под командованием генерала от кавалерии А.П. Тормасова была сосредоточена у Луцка и прикрывала Киевское направление.
286
Рапорт М.Б. Барклая де Толли от 10 июля 1812 г. (РГВИА. Ф. 154, оп. 1, д. 84, л. 3–6).
287
Рапорты П.И. Багратиона и Д.П. Неверовского от 13 июня 1812 г. (РГВИА. Ф. 154, оп. 1, д. 84, л. 13–16 об.).
288
Рапорт А.П. Тормасова от 22 июня 1812 г. (26. Т. 13. С. 160–163).
Кроме трех армий на первой линии отпора французам стоял под Ригой отдельный корпус генерал-лейтенанта И.Н. Эссена (38 077 человек) [289] , а вторую линию составляли два резервных корпуса: 1-й — генерал-адъютанта Е.И. Меллера-Закомельского (27 473 человека) [290] — у Торопца, 2-й — генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля (37 539 человек) [291] — у Мозыря.
Фланги западной группировки русских войск прикрывали: с севера — корпус генерал-губернатора Финляндии генерал-лейтенанта барона Ф.Ф. Штейнгейля (19 тыс. человек) [292] , располагавшийся на границе с Финляндией, и с юга — Дунайская армия адмирала П.В. Чичагова (57 526 человек) [293] , дислоцированная в Валахии. Эти войска в начале войны бездействовали. Чичагов выступил на Волынь для соединения с Тормасовым 1 августа, а Штейнгейль перебросил свой корпус в Ригу и Ревель только к 8 сентября (2. С. 336–337) [294] .
289
Рапорт И.Н. Эссена от 2 июля 1812 г. (РГВИА. ф. ВУА, д. 3520, л. 206–207 об.).
290
Рапорт Е.И. Меллера-Закомельского от 2 июля 1812 г. (26. Т. 17. С. 352).
291
Рапорт Ф.Ф. Эртеля от 22 июня 1812 г. (26. Т. 17. С. 61). Вместе с нестроевыми и денщиками Эртель имел 22 июня только «нижних чинов» 45 630 (Там же. С. 65). До 6 июня 1812 г. корпус Эртеля назывался даже «резервной армией» (РГВИА. Ф. 49, оп. 211, св. 15, д. 216, л. 93).
292
РНБ РО. Ф. 993, архив П.К. Сухтелена, л. 323 (корпусная ведомость от 14 августа 1812 г.). Ф.Ф. Штейнгейль — дядя декабриста B.И. Штейнгейля.
293
Рапорт П.В. Чичагова Царю от 17 июля 1812 г. (26. Т. 17. С. 352–353).
294
Каллистов Н.Д. Русский флот и двенадцатый год. Спб., 1912. С. 76–78.
Всего к 1812 г. Россия имела под ружьем немногим меньше, чем Франция, — 975 тыс. человек [295] . Но русские войска были рассредоточены еще больше, чем французские: едва успела освободиться от войны с Турцией Дунайская армия, продолжалась война с Ираном, целые корпуса стояли в Грузии и на Кавказской линии, несколько дивизий несли гарнизонную службу в Одессе и Крыму, в Зауралье и Сибири, отдельный корпус внутренней стражи был распределен полубатальонами по всем губерниям для борьбы с крестьянскими волнениями (26. Т. 17. С. 42–44). Поэтому русские численно и уступали французам в зоне вторжения почти в полтора раза.
295
Столетие Военного министерства. Т. 1. Спб., 1902. С. 203.
Впрочем, главная беда русской армии заключалась тогда не в малочисленности, а в феодальной системе ее комплектования, содержания, обучения и управления. Комплектовалась она путем ненавистных для народа рекрутских наборов при тяжелейшем, тоже ненавистном, 25-летнем сроке военной службы. Солдатскую массу и командный состав разделяла непроходимая пропасть. Царский указ от 28 апреля 1798 г. запретил представлять унтер-офицеров не из дворян в офицеры [296] . «Командир полка или ротный, — читаем у Н.Ф. Дубровина, — были, в сущности, помещики своей части… и, смотря на солдат, как на своих крестьян, считали себя вправе распоряжаться ими, как своею вещью и собственностью» [297] . Офицеры издевались над солдатами, нещадно били их, за любые провинности гоняли сквозь строй — как тогда говорили, «по зеленой улице» [298] .
296
ПСЗ. Т. 25. С. 213.
297
Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XIX в. // Русская старина. 1901. № 12. С. 475.
298
Там же. С. 482.
М.Б. Барклай де Толли, заняв в 1810 г. пост военного министра, с беспокойством констатировал «закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании» [299] . Он попытался было умерить разгул палочной дисциплины, неоднократно (вплоть до февраля 1812 г.) писал Царю, что солдатам необходимо «лучшее обращение, то есть чтобы их считали людьми, наделенными чувствами и патриотизмом, если этот последний не угас в результате плохого обращения и палочных ударов» (9. Т. 6. С. 270). Но Царь даже не отвечал на доводы своего министра, которые так и остались «историческими памятниками благих намерений… не осуществившихся на деле» [300] .
299
Там же. С. 480. Такое «обыкновение» дворяне считали тогда нормальным. В романе Б.Ш. Окуджавы «Свидание с Бонапартом» (М., 1985. С. 53) отставной генерал Опочинин возражает на похвальбу француза («Во Франции солдат не бьют. Это запрещено»): «У нас без этого нельзя. Иного и надобно. Встречаются такие рожи, что, покуда не ударишь, он понять тебя не сможет».
300
Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 481.