1876
Шрифт:
— Энди! — знакомый слабый голос донесся из соседней комнаты. Грин извинился и отправился к шефу. Я огляделся. Семейные портреты, юридические справочники, скульптурная группа, изображающая солдата, павшего на прошлой войне, голова которого покоится на коленях опечаленного друга. Я вдруг подумал от нечего делать: интересно, где губернатор хранит коллекцию эротической литературы; о ней я узнал совершенно случайно от одного лондонского книготорговца; очевидно, губернатор в течение многих лет втайне собирал непристойные книжки. Так развлекаются холостяки.
Грин вернулся в комнату
— Это я подарил губернатору. Если хотите, вы можете войти. Но он еще отдыхает.
Единственная лампа на столике возле кровати освещала то, что на первый взгляд показалось мне живым трупом — по крайней мере нижняя половина тела практически отсутствовала, — такое впечатление создавали его худые журавлиные ноги, едва обрисованные тонким покрывалом. Верхняя половина более или менее обычных пропорций. Хотя Тилден на год моложе меня, выглядел он куда старше.
Осторожно я приблизился к кровати; губернатор плашмя лежал на спине, вытянув по бокам руки. Его седые волосы, как у Грина, коротко подстрижены. Он не носит усов, бороды или бакенбардов. Я надеюсь, что даже только из-за такой воздержанности он станет президентом и законодателем нового стиля для этой страны. После Гражданской войны никому еще не удалось как следует рассмотреть лицо американца — настолько фантастические бороды и баки отпускаются в подражание главным образом генералу Гранту.
В сумеречном свете керосиновой лампы Тилден был мертвецки бледен. Позже, за обедом, когда зажглись все огни, лицо его оставалось таким же серым и мертвым, каким оно было у этой прикрытой одеялом мумии, и я смотрел сверху вниз на бледное лицо с крупным носом и причудливо изогнутой верхней губой (плохо подогнанная вставная челюсть?).
Глаза его приоткрылись. Мне хотелось бы сообщить, что это произвело ошеломляющий эффект, такой же, какой, по словам моих парижских знакомых, производил неожиданный взгляд первого Бонапарта, брошенный равно на врага или друга. Но о губернаторе Тилдене ничего подобного сказать нельзя. Ну точно раскрылись две крупные серые устрицы и уставились на меня из глубины своих раковин. Будь у меня под рукой лимон, я выжал бы его на них.
— Мистер Скайлер, — прозвучал слабый голос. — Пожалуйста, придвиньте стул. И простите меня, что принимаю вас в таком положении. Вы так добры, что терпите это.
— О, нисколько, — оживленно откликнулся я, ставя стул возле кровати. Губернатор снова закрыл глаза. Веки его выдаются вперед, и, даже разомкнутые, они придают его серым, унылым глазам какое-то тайное, скрытное выражение. Я обратил внимание на легкое подрагивание левого века — следствие несильного удара, который он перенес в прошлом феврале (и пока сумел скрыть от публики). Я сел, чувствуя себя весьма нелепо, как доктор у постели покойного. Какое-то мгновение в комнате не было ни звука, кроме регулярной и негромкой отрыжки губернатора. Он мучается несварением желудка, и массаж, похоже, не снимает вздутия живота.
— Каково ваше отношение, мистер Скайлер, к ордену
— Самое благосклонное. — Мне приходилось импровизировать, пока я не понял, что он имеет в виду. Очевидно, губернатор подписал закон, разрешающий монахиням преподавать в муниципальных школах. Результатом явились многочисленные нападки на католиков. «Трибьюн» зовет к оружию, а «Ивнинг пост» требует отменить закон на следующей сессии законодательного собрания штата.
— Я должен определить свою позицию на этой неделе. Все это очень запутано. Католики — значительная часть избирателей, поддерживающих демократическую партию. Но есть еще в партии все эти баптисты и пресвитерианцы. И они поднимают такой шум… — Тилден вздохнул.
Ненависть к католикам по-прежнему очень сильна в Нью-Йорке, особенно среди либералов, сплотившихся вокруг «Харпере уикли», на страницах которого знаменитый карикатурист Томас Насх, сам иммигрант немецкого происхождения, ведет настоящую войну с папой римским.
— Если у вас есть сомнения, то постарайтесь не определять свою позицию, — мудро посоветовал я.
— У меня нет сомнений, и я определил позицию. — Это прозвучало неожиданно резко и даже, я бы сказал, по-президентски.
Пульс мой забился быстрее при мысли, что беспечные потуги к остроумию могут закрыть передо мной источник будущего благополучия.
— Если этот закон исходил от законодательного собрания, — сказал я быстро, — то пусть оно и несет за него ответственность.
— Совет настоящего адвоката. — Приподнявшаяся шатром верхняя губа изобразила некое подобие улыбки. — Должен сказать, мистер Скайлер, что я внимательно читаю ваши доклады о положении в Европе и меня поражает в них мастерская интерпретация фактов. Вы заставили меня по-новому взглянуть на отношения между Францией и Пруссией.
— Вы мне льстите…
Нас прервала серия или glissade [37] негромких отрыжек. Тилден настолько к ним привычен, что, похоже, даже не замечает. Когда они прекратились, он сказал:
— Вы же знаете, что Биглоу настоящий пруссак.
— Мы с ним не раз спорили об этом. — Я отстаивал позицию. — Я нахожу чрезмерной господствующую здесь тенденцию восхищаться немецкой работоспособностью в ущерб, скажем так, человечности и творческой энергии французов.
37
Здесь: безудержный поток (фр.).
— Да. Я читал ваши доклады, — сухо откликнулся Тилден. Как и я, он не любит выслушивать то, что уже знает. — Мне нужны ваши мысли, чтобы переубедить Биглоу. Он уверен, что в следующем столетии будут только три великие державы — Германия, Россия и Соединенные Штаты.
— Я не обладаю пророческим даром, губернатор. Но в этомстолетии я к вашим услугам, сейчас и в будущем. — Высказать просьбу яснее я не решился.
— Если этому «будущему» суждено состояться, я, разумеется, не смогу обойтись без вашего ума.