1914 год. Гибель русской гвардии
Шрифт:
Таким образом, преимущество в огневой силе было на стороне нашего врага. Но начиная со следующего дня, несмотря на подход к боевой линии Х А.-В. корпуса третьей его пех. дивизии (45-й), преимущество в силах переходило на нашу сторону, так как у нас заканчивалось сосредоточение частей Гвардейского и III Кавказского корпусов, а в тыл Х А.-В. корпуса выходил наш XXV корпус. При такой стратегической обстановке нам совсем не нужно было торопиться с атакой. Напротив того, встретив атаку Х А.-В. корпуса на позициях Гренадерского корпуса, мы выиграли бы время для более глубокого выхода в тыл Х А.-В. корпусу, не только нашего XXV арм. корпуса, но и следующего уступом левее его другого корпуса ген. Плеве – XIX.
Упорствующему в своём наступлении ген. Гуго Мейснеру грозило бы полное окружение всего его корпуса.
Отсюда видно, что спешно смонтированная атака отряда ген. Мрозовского являлась стратегически преждевременной» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 63).
Наступление гвардии планировалось через позицию гренадерского корпуса. Она простиралась от деревни Пиотрков к Ольшанскому лесу на колонию Хойны, далее тянулась на Волю Гадзеницкую, а затем вдоль реки Гелчев. Во время наступления правый фланг гвардии мог опасно открыться. Поэтому план разворачивания дивизии гласил – наступая, полкам следовало двигаться уступами слева, что снижало риск охвата противником правого фланга дивизии, но вместе
Передовой левый уступ образовывал лейб-гвардии Егерский полк с приданными ему 5-й и 6-й батареями 2-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Вектор наступления егерей смотрел на фольварк Жеготов. Сосед слева – 7-й гренадерский Самогитский полк 2-й гренадерской пехотной дивизии, собранной у деревни Гардзеницы и имевшей задачу в итоге боя овладеть деревней Суходолы. Справа от егерей, при огневой поддержке 3-й батареи 1-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, уступом назад разворачивался лейб-гвардии Семёновский полк. Перейдя реку Гелчев между деревнями Владиславов и Выгновице, семёновцы должны были наступать на высоту, расположенную севернее фольварка Анусин. Ещё правее, без артиллерии, уступом назад, располагался лейб-гвардии Преображенский полк с задачей двигаться через деревни Стрыйна и Владиславов и занять господствующие высоты 106 и 119.
На долю преображенцев выпала наиболее трудная задача – обеспечение правого фланга дивизии, за которым располагались поредевшие полки Гренадерского корпуса. В предшествующие боевые дни они потеряли от 30 до 50 процентов штатного состава, что подорвало их боеспособность. Гренадеры едва сдержали натиск 37-й австрийской гонведной пехотной дивизии. Ей удалось продвинуться до края долины речки Ольшанки, впадавшей у деревни Стрыйна в реку Гелчев, и создать угрозу правому крылу преображенцев. 37-я гонведная дивизия составляла правый фланг V австро-венгерского корпуса и наступала на север от Крщонова, стремясь сомкнуться с левым флангом X австро-венгерского корпуса. Логика подсказывала, что и 20 августа (2 сентября) наступление австрийцев на данном участке фронта возобновится. Однако лейб-гвардии Преображенский полк не получил в своё распоряжение ни одного орудия, что обрекало его на неоправданные потери.
Кроме того, офицерский состав гвардейских полков до вечера 19 августа (1 сентября) не знал оперативной обстановки, не знали гвардейцы и об особенностях местности в районе будущего сражения, о чём красноречиво свидетельствует семёновец полковник Зайцов 1-й: «Общая обстановка, кроме ощущения близости боя, была, однако, полку совершенно неизвестна. Мало того, спешная переброска полка в состав 4-й армии (генерала Эверта) под Люблин не позволила высшим штабам снабдить полк даже картами нового района. Как это ни может сейчас показаться невероятным, но на полк была выдана только одна двухверстная карта окрестностей Люблина. В этой смутной и тревожной обстановке полк простоял первую половину дня 19 августа» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Даже командиры батальонов не обеспечивались картами. Они имелись только у командиров полков. Как выяснилось позже, карты эти оказались не двухвёрстными, а устаревшими трёхвёрстными, из-за чего в ходе боя возникло немало трудностей. Как с горечью отметил Н.Н. Головин, анализируя причины тяжёлых потерь Петровской бригады: «Неточная карта (3-верстка), – пишет ком. Л.-Гв. Егерского полка, – дала повод к некоторым недоразумениям в течение боя. Объемы лесных площадей на картах не отвечали действительности». (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 70.) Он же сделал вывод, что отсутствие карт привело к целому ряду ошибок в воспоминаниях участников боя, путанице в наименовании высот, складок местности и деревень.
Накануне боя в штабе 1-й гвардейской дивизии царила хмурая атмосфера. По свидетельству Н.И. Скорино, приведённому Н.Н. Головиным, причиной тому стало посещение гвардейским начальством штаба Гренадерского корпуса. Вот что он отмечал: «Все они имели озабоченный вид, были молчаливы, и даже обычно веселый и разговорчивый ген. Бринкен был молчалив и задумчив.
По словам ординарца бригадного командира Л. Гв. Преображенского полка, Малецкого {8} , на них сильно подействовало печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского. Он более чем грубо обрушился на приехавшего в штаб, по его вызову, ком-ра Несвижского гренадерского полка, полковника Герцыга. Резко обвиняя его в неудачных действиях полка и угрожая отрешением “по несоответствию”, он настолько мало стеснялся в выборе своих выражений, что полковник Герцыг, чувствуя себя оскорбленным свыше всякой меры, вернувшись в полк, застрелился в своей палатке.
8
Малецкий Сигизмунд Васильевич. Из потомственных дворян. Поступил в лейб-гвардии Преображенский полк в 1910 г. Произведён в офицеры из вольноопределяющихся (1910). К 1 (14) января 1914 г. подпоручик С.В. Малецкий – младший офицер 16-й роты и проживал по адресу: Санкт-Петербург, ул. Кирочная, д. 23. 01 (14).08.1914 С.В. Малецкий выступил на Великую войну с лейб-гвардии Преображенским полком ординарцем командира 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии.
Из разных фраз, которыми время от времени обменивались генералы, мы скоро поняли, что подпоручик Малецкий не вполне прав. Конечно, смерть брата любимого и уважаемого к-ра 2-й бригады (1-й гв. пех. дивизии) ген. м. Герцыга… вызывала у них естественное чувство горечи и сожаления о погибшем, но больше и прежде всего их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 64).
Суетливый и нервный взгляд командования 4-й армии и Гренадерского корпуса на прорыв австрийцев у Травников мог привести к непоправимой ошибке – истреблению элиты императорской армии в первом же бою. Бою, который, по мнению Н.Н. Головина, был совершенно не нужен. Как мы уже говорили, стоило подождать сутки, находясь в обороне, и ситуация на фронте коренным образом менялась в пользу русской армии. И тогда собранные в кулак четыре полка 1-й гвардейской дивизии с артиллерией могли нанести сокрушительный контрудар. Но штаб 4-й армии, не разобравшись в оперативной обстановке, решил иначе. Не успевшую собраться гвардию он суетливо бросал в огонь, подобно издёрганному карточному игроку, что кроет козырным тузом шестёрку.
В 7 часов утра 20 августа (2 сентября) 1-я гвардейская пехотная дивизия сосредоточилась в лесу к северу от деревни Стрыйна. К 8 часам, согласно установленной командованием диспозиции, полки развернулись фронтом на юго-восток по линии реки Гелчев.
Лейб-гвардии Преображенский полк разворачивался от деревни Хойны, где находился с двух часов ночи на привале. Общий вектор направления атаки преображенцев указывал через деревни Стрыйна и Владиславов на высоту 106.
Батальоны преображенцев разошлись в назначенные места. В боевую линию пошли 1, 2 и 4-й батальоны, каждому из которых был придан пулемётный взвод. С ними установили телефонную связь. Отсутствие карт заставило командира полка графа Игнатьева распорядиться снимать с убитых австрийских офицеров походные сумки и карты. Штаб полка расположился
Накануне было пасмурно и моросил дождь, а к восходу солнца тучи рассеялись. Со стороны неприятеля – тихо. Казалось, вся природа замерла в ожидании чего-то нового, необычного. Ни выстрел, ни крик не нарушали покоя дивного августовского утра. К Владиславову, словно на манёврах, спускались ровные цепи 1-го батальона флигель-адъютанта полковника герцога Н.Н. Лейхтенбергского {9} . В его расположение вклинилась колонна 2-го батальона полковника Казакевича {10} . В результате рота Его Величества осталась справа от 2-го батальнона, а 2-я и 3-я роты – слева. Прикрывая разворачивание батальонов, далеко вперёд ушла 4-я рота штабс-капитана Кутепова. Он стремился опередить австрийцев и занять ключевую высоту 106 до подхода главных сил 1-го батальона.
9
Герцог Лейхтенбергский Николай Николаевич (05 (17).10.1868 – 02.03.1928) Уроженец Женевы. Получил домашнее образование. В службу вступил 22.01 (03.02).1891. Выдержал офицерский экзамен при Павловском военном училище (1892). Определен в лейб-гвардии Преображенский полк. Подпоручик (04 (16).08.1892). Поручик (04 (16).08.1896). Штабс-капитан (04 (16).08.1900). Капитан (04 (17).08.1904). Командовал ротой (6 л. 5 м. 28 д.), батальоном (3 г. 6 м. 16 д.). Флигель-адьютант (с 1912). Полковник (25.03. (07.04)1912). 01 (14).08.1914 полковник Н.Н. герцог Лейхтенбергский выступил на Великую войну с лейб-гвардии Преображенским полком командующим 1-м батальоном. Командир 12-го Туркестанского стрелкового полка (с 12 (25).06.1915). Награжден орденом Святого Георгия 4-й степени (Высочайший приказ (ВП) 20.08 (02.09).1916) и Георгиевским оружием (ВП 24.12.1916 (06.01.1917)). После Февральской революции отчислен от должности по болезни, с зачислением по гвардейской пехоте. Генерал-майор (22.03 (04.04).1917). Арестовывался весной 1918 г. Активный участник Белого движения, один из лидеров киевских монархистов. С 05.07.1918 посол атамана Краснова в Берлине – возглавлял миссию к кайзеру Вильгельму II, где получал согласие последнего на снабжение Всевеликого Войска Донского оружием, необходимым для борьбы казаков с большевиками. В эмиграции в Германии. Умер в Руте в Баварии. Похоронен на родовом кладбище в баварской деревне Энддорф.
10
Казакевич Евгений Михайлович (29.04 (11.05).1869 – 1931). Из потомственных дворян. Помещик Веневского уезда Тульской губернии. Окончил Пажеский корпус (1889), был выпущен подпоручиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Чины: поручик (1897), штабс-капитан (1901), капитан (за отличие, 1905), полковник (1912), флигель-адъютант (1915), генерал-майор (1916). После светского скандала, возникшего на почве любовной интриги, вынужден был покинуть полк. Из протокола допроса Д.Д. Зуева в ПП ОГПУ в ЛВО от 12.01.1931 о Е.М. Казакевиче: «В конце 90-х годов ушел из полка в запас вследствие женитьбы. В Петербурге был известный богач и делец фон Дервиз. Он был женат (или, вернее, его на себе женила) на Юлии Петровне Ивановой, сестре Андрея Петровича Иванова (б[ывшего] пажа, б[ывшего] офицера Пр[еображенского] п[олка], товарища Казакевича). Казакевич, атлет и редкой силы и неутомимости, “въехал” в брак Дервизов в качестве третьего. Дело кончилось разводом (в те времена – скандал!!!) и тем, что Дервиз дал “отступного” в виде громадного дома на Сергиевской бывш[ей] жене и домишку на Кирочной Андрею Петровичу. В полку после таких “сенсаций” оставаться было нельзя». В 1894–1898 гг. состоял в запасе, затем служил обер-офицером для поручений при начальнике Главного штаба (1898–1904). Участник Русско-японской войны, служил адъютантом начальника полевого штаба наместника на Дальнем Востоке (1904), адъютантом командующего 1-й Маньчжурской армией (1904–1905). В 1906 г., когда в лейб-гвардии Преображенском полку освободились офицерские вакансии (после громкого инцидента в 1-м батальоне – неповиновения солдат, названного бунтом), вновь вернулся в полк в чине капитана, командиром 4-й роты. Затем командовал ротой Его Величества, батальоном лейб-гвардии Преображенского полка. Полковник Е.М. Казакевич выступил на Великую войну с лейб-гвардии Преображенским полком 1 (14).08.1914 командиром 2-го батальона. Отличился в Галицийской битве, за бой у деревни Владиславов 20.08 (02.09).1914 награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. В 1916 г. был переведен на Румынский фронт для командования пехотной дивизией. Летом 1918 г. стал участником антибольшевистской организации, собирал средства для царской семьи. В марте 1924 г. арестован по делу «контрреволюционной монархической организации», приговорён к трём годам лишения свободы. Отбывал наказание в Бутырской тюрьме. Освобождён в 1926 г. До 1929 г. жил в Москве у сестры, Марии Михайловны Зайончковской, вдовы Андрея Медардовича Зайончковского. В 1929 г. переехал в Ленинград, где работал сторожем Стройтреста. В 1930 г. арестован по «Преображенскому делу», другое название – «Гвардейское дело» (часть дела «Весна»). Обвинялся в нелегальной отправке полковых регалий императрице Марии Фёдоровне в Копенгаген. Бывшие однополчане говорили, что у Казакевича хранилось навершие полкового знамени, двуглавый орел. Однако сам он утверждал, что навершие выбросил в Фонтанку. В начале февраля 1931 г. приговорён к высшей мере наказания и расстрелян. Князь К.Н. Голицын и генерал Е.М. Казакевич в 1924 г. содержались в одной камере в Бутырской тюрьме. Интересен словесный портрет Е.М. Казакевича из книги «Записки князя Кирилла Николаевича Голицына»: «Евгений Михайлович обладал добрейшей душой, искренней доброжелательностью к людям и был прост в обращении с ними. Что до рисовки, то она вообще была чужда всему его складу, да и не требовалась для украшения его бесхитростных речей. Лицом он не был красив, но удивительно симпатичен, своей крупной фигуре старался придать молодцеватость, но годы делали свое дело, и Казакевич выглядел более стариком, чем белый как лунь Гадон – старший по возрасту, да и по чину. Никакими сколько-нибудь значительными познаниями Казакевич не отличался – иностранные языки и кое-какие сведении из гуманитарных наук – вот и все. Я думаю, что и в военном деле, кроме обязательной “шагистики”, он полагался более на свою физическую силу и личную храбрость. Я бы сказал, что это был вполне заурядный военный, для которого все воспринимаемое извне преломлялось сквозь призму любимого Преображенского полка и этим ограничивалось. Материально он был прежде человеком обеспеченным: богатый помещик, владелец огромного доходного дома в Петербурге на Сергиевской улице. Казакевич придерживался твердых взглядов на долг солдата, служил верой и правдой и ни от какого ратного труда не уклонялся. Он воевал и в 1904–1905, и в 1914–1917 гг. Его могучее тело было изрешечено и японскими, и немецкими пулями: на рукаве его старой солдатского сукна шинели почти до самого локтя были нашиты золотые и серебряные галуны – за ранения и контузии. Убеждений Евгений Михайлович придерживался консервативных, и старому строю был предан всей душой. Перед памятью последнего российского самодержца он благоговел и, говоря о нем, называл не иначе, как “государь”. Словом, это был законченный тип верного слуги престола, принимавшего монархический строй без критики и “за Веру, Царя и Отечество” не колеблясь подставлявшего себя под вражеские пули» (Голицын К.Н. Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. Российское Дворянское Собрание. М., 1997).