1916. Война и Мир

Миропольский Дмитрий Владимирович

Справа от дома – кирха Анны Лютеранской. Церковь немецкая, значит. Сазонов рассказывал, что её сам Пётр Первый повелел поставить для тех германцев, что в Литейной части работали, пушки отливали. И рядом «Анненшуле» – школа при церкви. Порядок там, чистота, аккуратно всё – залюбуешься.

Немного если влево пройти – будет пятнадцатый номер, глухая

стена казармы, где петербургский корпус жандармов квартирует, а дальше по другой стороне, сразу за Воскресенским проспектом, – площадь большая, вся в густых деревьях. Среди площади стоит церковь Космы и Дамиана, похожая на храмы византийские, что Григорию на богомольях в южных краях видать доводилось. Перед церковью – клумба с толстой цепью по кругу, а на клумбе – памятник павшим в боях за Отечество лейб-гвардейским сапёрам: высокий камень, обломок скалы, на котором императорский двуглавый орёл в коронах сидит. Здесь в Кирочную упирается длинная и прямая Знаменская улица, так что церковь и орла перед нею от самого Невского видать.

Ещё чуть дальше, при дворце князя Потёмкина-Таврического, – просторный сад с прудами, островами, мостами и видовыми горками. В пруды, сказывали, стерлядь запущена ещё при Екатерине Великой, а вдоль аллей дубы растут, лиственницы, ясени, клёны… Красиво в Таврическом саду, и дышится легко! А во дворце Таврическом Государственная дума заседает, когда государь ей собраться повелит.

И ещё дальше по улице – против сада, за клиникой великой княгини Елены Павловны – музей Суворова. Специально в честь побед легендарного воителя построен, вроде белого русского кремля с золотым орлом на башне. Внутри – вражеские знамёна, оружие и доспехи посмотреть можно, а снаружи по стенам – мозаичные картины огромные с подвигами суворовскими.

Хорошо на Кирочной! И просто гулять, и идти куда по ней – одно удовольствие. Будь на то его воля – Григорий здесь и квартиру бы себе спроворил. Не всё же по углам у добрых людей ютиться! Самому-то ему и чулана довольно, да только дети подрастают. Дмитрий, на беду, совсем дурачок, умом скорбный, зато Матрёна – умница, и Варька ей под стать. Пора везти в столицу и определять к учёбе. А мамка их Прасковья, жена Григория, тоже ведь в Покровском одна не останется. Значит, всем сюда перебираться надобно…

Два филёра, Свистунов и Терехов, шли следом по обеим сторонам улицы. К этой манере Распутина – говорить на ходу и по временам размахивать руками – они уже привыкли. А у него повелось так с давних пор – с тех ещё, когда в конюшне выкопал себе пещерку. Грамоте учился – Писание вслух разбирал. Молился – тоже в голос. Когда по святым местам шёл, с попутчиками беседовал. Нешто можно, не давши обета, рта не раскрывать на тысячевёрстном пути?! Ежели кто по доброте брался подвезти паломников – тоже не молча ехали, рассуждали о спасении души да о местах, где бывать довелось. А как в мыслях Григория бесы одолеть пытались, или соблазн перед глазами появлялся, или вспомнить случалось врага рода человеческого – одной рукой осенял себя Распутин крестным знамением, а другой – отмахивался кулаком.

Ходил он не быстро: тоже привык за годы паломничества. Когда пути впереди на месяцы – куда спешить? Зато таким неспешным ходом случалось и тридцать вёрст в день одолеть, случалось – и пятьдесят. Шаг за шагом, с утра до ночи…

Никуда не ждали нынче Григория Распутина; немногие знали, что приехал он из Покровского, съездил в Крым к императору с императрицей и вернулся теперь в Петербург. Можно было просто брести по петербургским улицам, обдумывая своё житьё.

Квартиру отдельную нанять в столице и семью, наконец, перевезти – дело хорошее. Только сильно не дешёвое. Где же такую уйму денег взять? Конечно, перепадало ему иной раз немного, когда приглашали к господам. Не оскудеет рука дающего! Только мало давали. Не оставляет человека бес искушением своим и делает всякие наваждения. Говорит: сам по миру пойдешь, не подавай, оскудеешь!

Конец ознакомительного фрагмента.