1917. Разложение армии
Шрифт:
Днем того же 5 июля я, Рошаль и Ярчук пришли к единогласному решению, что все кронштадтцы без исключения должны сегодня же вернуться домой. С призывом к возвращению мы объехали на автомобиле все казармы, где находились наши кронштадтцы. Все товарищи согласились сегодня же уехать в Кронштадт, но лишь при обязательном выполнении следующих условий: 1) все арестованные кронштадтцы должны быть освобождены; 2) все отобранное оружие возвращается и 3) кронштадтцам гарантируется безопасное возвращение из Петрограда в Кронштадт. С этими условиями мы решили ехать в Центральный Исполнительный комитет. Объехав казармы и выяснив настроение товарищей-кронштадтцев, мы вернулись во дворец Кшесинской и встретились здесь с делегацией в 8 человек [70] (Шугрин, Донской, Ремнев и др.), делегированных в Петроград, в Центральный
70
В состав делегации вошли: К. Шурыгин и Б. Донской (эсеры), А.И. Ремнев и А. Титов (большевики), К. Соколов и Балясников (меньшевики), С.И. Богомолов и И. И. Бородин (беспарт.). (Прим. ред. 1932 года.)
Я заявил, что усматриваю недоверие к Кронштадтскому Исполнительному комитету в том, что оружие передается не ему, а петроградским товарищам. Тогда Борис Осипович Богданов сказал, что оружие может быть передано нам в их присутствии. После этого мы отправились на совещание и большинством всех против одного решили принять предложенные условия. Через некоторое время мы были приглашены на заседание военной комиссии. Едва мы успели войти, как Богданов заявил, что условия изменены: оружие должно быть сдано без всяких указаний того, куда оно затем будет направлено. Мы просили отложить решение этого вопроса до 10 час. утра следующего дня, так как не могли взять на себя решение этого вопроса, не посоветовавшись с Кронштадтским Исполнительным комитетом. Наша просьба была уважена. Но как только мы собрались уходить, председатель военной комиссии М.И. Либер обратился к нам со следующим замечанием: «Мы не хотим быть неправильно понятыми. Имейте в виду, что к 10 часам утра вы должны принести уже готовый ответ». Мы удалились. Но через несколько минут нас вернули, и Либер нам заявил: «Мы ставим вам ультимативное требование. Вы должны сейчас же сказать нам: сдаете ли вы оружие, или нет. Если да, то через два часа все оружие должно быть сдано. Выслушав это требование, я заявил, что после каждого ультиматума предоставляется известный срок, по крайней мере в несколько часов. «Вы – люди военные и должны действовать по-военному, – ответил Либер. – Мы даем вам срок – 10 минут».
Выйдя для совещания, мы через минуту явились и сделали следующее заявление: «Мы поставлены в невыносимые условия. Мы совершенно лишены времени для размышлений. Мы не можем посоветоваться ни с нашим Исполнительным комитетом, ни с нашими товарищами-кронштадтцами. Объясните нам, чем продиктован такой краткосрочный ультиматум?» – «Железная необходимость властно требует этого», – ответил Либер. – «Скажите нам, что это за железная необходимость? – спрашивали мы. – Быть может, мы также проникнемся вашими доводами». – «Мы ничего вам не можем сказать», – ответил Либер. – «Тогда, – сказали мы, – ввиду того, что мы поставлены в безвыходные условия, никакого ответа мы дать не можем и снимаем с себя всякую ответственность». – «Наши переговоры закончены. Мы также снимаем с себя всякую ответственность», – промолвил в ответ Либер.
После этого мы разошлись. Ввиду того, что мосты были разведены, я не попал к себе домой на Выборгскую сторону и отправился ночевать к Каменеву. На следующее утро 6 июля я написал следующую инструкцию для товарищей-кронштадтцев: 1) Никому не выходить на улицу, тем более с оружием в руках. 2) По требованию вооруженного войска, уступая силе, немедленно сдавать все оружие. 3) Вступить в самую тесную связь и действовать в полном согласии с комитетами и солдатскими массами тех частей, где расквартированы товарищи-кронштадтцы. 4) Обсудить на местах вопрос о возвращении в Кронштадт.
Эта инструкция была прочитана мною Г.И. Благонравову с просьбой занести ее в Таврический дворец и передать ее кому-нибудь из кронштадтцев для распространения среди наших товарищей. Днем я узнал, что все кронштадтцы выехали из Петрограда. На следующее утро 7 июля я через Ораниенбаум уехал в Кронштадт.
Буржуазные газеты писали обо мне слишком много лжи. В том числе сообщалось, что я играл главенствующую роль в Петропавловской крепости. На самом деле я в Петропавловской крепости не был ни разу. Точно так же я не охранял и не сопровождал В.И. Ленина по той простой причине, что он в Кронштадт вовсе не приезжал. Когда в ночь с 12 на 13 июля я узнал, что имеется предписание о моем аресте, то пожелал тотчас же явиться в Петроград для следствия и суда. 13 июля я и товарищ Ремнев вместе с делегацией от Кронштадтского Совета явились на квартиру помощника морского министра капитана 1-го ранга Дударова и отдали себя в руки правосудия. За все мои дела и слова я готов понести полную ответственность и заслуженное мною наказание, если оно полагается по законам свободной, республиканской России. В государственной измене и в участии в вооруженном восстании виновным себя отнюдь не признаю.
Мичман Раскольников-Ильин Военно-морской судья подполковник Соколов
(Ленингр. областное арх. бюро, 5-е архивохранилище. Дело: «Предварительное; следствие, произведенное следственной подкомиссией по расследованию действий морских частей и команд г. Кронштадта в связи с вооруженным восстанием 3–5 июля [1917 г.] по делу о мичмане Раскольникове, прапорщике Ремневе, гражданине Рошале и др.», т. II, л. 11–24. Публикуется по: Большевизация Петроградского гарнизона… С. 206–218.)
№ 127. Показание Рошаля у следователя об участии кронштадтских моряков в июльском выступлении
Движение 3–4 июля сего года я считаю стихийным, т. е. возникшим вне всяких организаций как политических, так и общественных; причинами, вызвавшими это движение, я считаю военную политику Временного правительства, которая вызывала возмущение и недовольство масс, а также и аграрную политику правительства и стремление в рабочем вопросе стать на точку зрения интересов капитала. Все это вместе естественно заставило массы волноваться, и никакая организация не в силах была удержать проявления этого неудовольствия, тем более что массы чутьем угадывали возможность возникновения военной диктатуры, которая впоследствии так рельефно проявилась в мятеже Корнилова.
Что же касается моего соглашения с Раскольниковым, Ярчуком, Гурвичем и Громовым, то указываю, что все эти лица принадлежат к различным политическим партиям, а я как убежденный социал-демократ координирую свои действия только со своей политической партией. Гурвича (он же Веник) я впервые увидел в дни самого выступления, т. е. 3–5 июля и поэтому не мог войти с ним в соглашение, тем более что он был исключен, как я узнал из газет, из состава Сестрорецкого комитета Р.С.Д.Р.П. и впоследствии был исключен также и из Кронштадтского комитета той же партии. С марта по июнь сего года ни я, ни Раскольников не только не призывали массы к выступлению против Временного правительства, но, напротив того, указывали, что обязанностью меньшинства (к которому я относил позицию Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов) является подчинение большинству, и потому Кронштадтский комитет нашей партии в дни 9 и 10 июня с. г. призывал массы к спокойствию.
3 июля с. г. в Кронштадт явились представители 1-го пулеметного полка из Петрограда и, обратившись к содействию Исполнительного комитета Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов, просили оказать им содействие в призыве к демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам». Хотя я этому лозунгу и сочувствовал, но считал выступление в это время нецелесообразным, и поэтому я предлагал Исполнительному комитету как член такового отказать в этом содействии, причем я предложил даже задержать временно этих делегатов в здании Исполнительного комитета, но во время перерыва заседания делегаты успели уйти на лекцию Ярчука и затем непосредственно обратились с речами к массе, призывая к выступлению.
Спустя приблизительно около получаса я вместе с Раскольниковым, Ярчуком, Брушвидом и другими лицами явились по поручению Исполнительного комитета на митинг, где мы и призывали массы к спокойствию и выдержке, но из толпы раздались крики: «Довольно с…ками кормить, долой, хватит», и я окончил свою речь при явном недоброжелательстве со стороны большинства собравшихся на площади; тогда же постановлено было толпою по моему предложению выбрать делегацию для ознакомления с настроением петроградского гарнизона. Для обсуждения же вопроса о необходимости выступления под влиянием массы решено было созвать заседание Исполнительного комитета с участием представителей от воинских частей и заводов. Ночью получена была во время заседания телефонограмма из Петрограда с резолюцией рабочей секции о переходе власти в руки Совета рабочих и солдатских депутатов.