1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2
Шрифт:
Я сообщил генсеку:
— Уже могу доложить вам, что четко прослеживается причастность к побегу Бажанова Генриха Ягоды. Товарищ Москвин предложил версию, что Ягода подослал к Бажанову своего секретного сотрудника Максимова не для ликвидации в случае попытки перехода границы, а, наоборот, для сопровождения при побеге и ради охраны. И эту версию подтвердил арестованный нами доверенный сотрудник Ягоды, который слышал беседу порученца Ягоды Шанина с Максимовым. Арестованный Шанин тоже дал признательные показания на очной ставке со свидетелем. А Максимов успешно ликвидирован агентами ИНО вместе с Бажановым.
Сталин вроде бы совсем успокоился и даже слегка улыбнулся, заметив:
— Неплохо поработал этот ваш товарищ Москвин. Подумаем
Он помолчал, затянулся своей трубкой, потом продолжил:
— Многие из нас прикидываются тем, кем не являются на самом деле. Даже я. Так уж мы, революционеры, привыкли. И вот за что я уважаю вас, товарищ Менжинский, что вы совсем не стремитесь прикидываться. Но, внезапно можете преподнести такое, чего никто и не ожидает от вас. Недавние события это нам очень хорошо показали.
Я не знал, что ответить генсеку на подобные откровения и потому продолжал молчать. А он неторопливо развивал свою мысль:
— Поэтому нами принято решение не отменять решения вашей Коллегии, а немного дополнить их. Есть предложение утвердить должность Особого Комиссара партийного контроля при руководстве Объединенного государственного политического управления. И в задачу этого человека будет входить надзор за решениями, принимаемыми этой вашей новой «тройкой», с точки зрения политики партии. А кандидата на эту должность представит наш Москвин. Не такой, как у вас, поддельный, который Трилиссер, а самый настоящий, Иван Михайлович Москвин, заведующий Организационно-распределительным отделом ЦК.
Сталин взглянул на большие напольные часы с маятником, стоящие в другой части его обширного кабинета напротив длинного стола для совещаний, и добавил:
— Уже скоро они подойдут. А пока я хочу услышать от вас, что там с троцкистами в Горках?
Я начал докладывать и уже рассказал почти все, когда сначала раздался телефонный звонок, на который Иосиф Виссарионович ответил коротко: «Пусть войдут». А потом дверь в кабинет открылась, и внутрь вошли двое. Первый из посетителей оказался мужчиной лет сорока на вид, среднего роста и средней комплекции, почти полностью облысевшим, но с усами, выращиваемыми, судя по всему, в подражание Сталину.
Такая уж была в 1928 году кремлевская мода носить усы. Впрочем, и сам Менжинский, то есть я, усы тоже прилежно растил и причесывал их по утрам перед зеркалом, подстригая ножницами лишние волоски, чтобы поддерживать размер и приличную форму этой статусной лицевой растительности. Так что во внешности человека, вошедшего в кабинет генсека первым и вежливо поздоровавшегося, не было ничего необычного.
Второй же мужчина, вошедший следом за первым и помоложе него лет на пять, сразу обращал на себя внимание маленьким росточком метра в полтора с небольшим. И я, разумеется, невольно разглядывал именно его, отметив, что одет этот миниатюрный человечек во все кожаное. Не только его пиджак, штаны-галифе, сапоги, но и жилетка были сшиты из хорошо выделанной черной кожи, а на голове сидела фуражка без кокарды, но тоже кожаная. Широкие штаны и куртка, намеренно расширенная в плечах, скрывали тщедушное телосложение этого почти карлика. В лице его под прядью черных курчавых волос, выбившихся из-под головного убора, было нечто неприятное, словно какая-то звериная хитреца, которую он хотел бы скрыть от окружающих, прорывалась наружу сквозь близко посаженные к переносице на фоне желтоватой кожи карие глазенки. И никаких усов он не носил.
— Вот, товарищ Менжинский, познакомьтесь. Это товарищ Москвин из нашего ЦК. Он руководит всеми партийными кадрами, заведует Орграспредотделом, — представил мне Сталин первого из вошедших в его кабинет.
А уже тот представил генсеку второго:
— Вот, товарищ Сталин, перед вами тот самый ценный работник, о котором мы говорили. Я не знаю более идеального сотрудника. Он замечательный исполнитель. Однажды поручив что-то этому человеку, можно быть совершенно уверенным в том, что он никогда не подведет, все сделает и доведет дело до конца без всяких дополнительных напоминаний со стороны руководства. И выполняет он порученное настолько тщательно, что даже не может остановиться, углубляясь в работу до тех пор, пока не поступит прямое распоряжение прекратить работать над заданием. Сам же он не останавливается никогда, всегда добираясь в любом порученном деле до самой сути. И потому я считаю, что на новую должность Особого Комиссара партийного контроля при руководстве ОГПУ он подойдет идеально. Зовут этого ответственного сотрудника Николай Иванович Ежов. И я готов за него поручиться.
Я подумал в этот момент: «Ну что ж, на ловца и зверь бежит. Вот еще один кандидат в очередь на ликвидацию, еще один будущий кровавый палач, не уступавший в смертельном ремесле массовых репрессий Генриху Ягоде. И, может быть, есть в этом какой-то знак судьбы? Во всяком случае, теперь мне не надо за ним бегать, раз привели этого злодея прямо ко мне. Хотят меня контролировать с помощью этого мерзкого гнома. Да только вряд ли у них получится. Посмотрим еще, кто кого дожмет в борьбе за власть над СССР: партийцы чекистов, или чекисты партийцев». Но вслух, я, разумеется, ничего подобного не сказал. Лишь произнес в слащавой интеллигентской манере Менжинского:
— Очень приятно. Рад познакомиться с вами, товарищ Ежов.
Глава 3
Маленький человечек, поздоровавшись, вел себя удивительно тихо, скромно осматриваясь в большом кабинете. Иосиф Виссарионович, внимательно глядя на него, проговорил, прищурившись:
— Ну, будем считать, что наш товарищ Ежов, хоть и мал, да удал. А потому поручим ему уже с завтрашнего дня приступить к новым обязанностям на Лубянке. Вы введете его в курс дела, не так ли, товарищ Менжинский?
Я кивнул, а что еще мне оставалось? После чего смотрины нового Особого Комиссара, наблюдателя от высших партийных аппаратчиков за руководством ОГПУ, закончились, и оба посетителя удалились. А Сталин дослушал до конца мой прерванный доклад про оппозиционеров, сосланных в Горки, где теперь организовался Особый политический изолятор. Когда я закончил говорить, он снова затянулся своей трубкой, потом неожиданно выдал поручение:
— Я хочу, чтобы вы, товарищ Менжинский, не просто наблюдали за ними, а постарались бы внести раскол в их ряды. Поэтому делайте так, чтобы они между собой грызлись, словно собаки за вкусную косточку. Только определитесь сначала, кому из них такую косточку следует подкинуть, кому можно посулить некие блага за сотрудничество. Можете применять все эти ваши чекистские штучки с подслушиванием и с засылкой к ним провокаторов. Единство оппозиционеров для нас сейчас совсем нежелательно. Пусть они все время между собой грызутся. Не давайте им объединить усилия против нас. Даже в изоляции они остаются опасными. Надеюсь, что вы меня понимаете?
— Понимаю, товарищ Сталин, — сказал я, снова кивнув.
А генсек улыбнулся, проговорив:
— Тогда у меня есть предложение операцию по разобщению оппозиционеров так и назвать: «Косточка».
От Сталина в свою кремлевскую квартиру я вернулся уже ближе к полуночи. Напоследок генсек снова попросил меня полечить с помощью биоэнергетического массажа его больную левую руку. А потом, повеселев от облегчения после очередного лечебного сеанса, огорошил новостью, что принято решение, учитывая последние решительные действия руководителя чекистов по борьбе с оппозицией и его личное мужество, проявленное во время ликвидации преступной организации Генриха Ягоды, включить Менжинского в высший руководящий состав СССР. И на ближайшем внеочередном пленуме Председатель ОГПУ уже будет избран кандидатом в члены Политбюро.