1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2

Ангелов Августин

Эта неожиданная новость меня больше удивила, чем порадовала. Я не был слишком самоуверен, отчетливо понимая, что даже с помощью личности самого Вячеслава, все еще недостаточно разобрался даже с текущими делами своей новой службы, не до конца пока понял все политические расклады, не совсем вошел в курс всего того, чем занималось ОГПУ в этом историческом моменте великого перелома от НЭПа к коллективизации и индустриализации первой пятилетки, а тут предстоит еще и лавировать между главными советскими бонзами! Как будто мне не хватает общения с самим Иосифом Виссарионовичем, с человеком достаточно сложным и мало предсказуемым! Конечно, я уже настроился на борьбу чекистов и партаппаратчиков, но я пока все-таки не совсем был готов решать еще и задачи руководства страной. Впрочем,

меня никто об этом и не спрашивал. Так, похоже, решил сам Сталин. Возможно просто по той причине, что я, единственный из всех его приближенных, обладал полезным свойством лечить больную руку генсека. Вот он, наверное, и хотел приблизить меня к себе еще больше в качестве своего придворного целителя.

Теперь же еще предстояло решать, что делать не только с троцкистами, но и с навязанным мне Ежовым. Может, его просто заманить на какую-нибудь высокую крышу, да тихонько столкнуть оттуда этого сопляка, и дело с концом? А потом доложить Сталину, мол, залез Ежов туда, чтобы наблюдать лично за вверенным объектом наблюдения, желая, так сказать, проявить служебное рвение, да только поскользнулся нечаянно на вымороженном скользком кровельном железе. Но, не все так просто. Конечно же, за ним, как и за моим отношением к нему, будут тщательно наблюдать люди из секретного отдела ЦК. Имелась и такая специальная служба в распоряжении товарища Сталина. И я не сомневался, что каждый шаг нового Особого Комиссара при ОГПУ будет на контроле у партийцев. Потому действовать напрямую не годится. Сразу ликвидировать Ежова нельзя. Придется выжидать, пока наступит подходящий момент. В любом случае, с самого начала зверствовать он не станет. Ведь ему нужно хотя бы вжиться в коллектив Лубянки. А это получится не сразу. Да и должность у него все-таки сейчас больше надзорная. И на ней этот мерзкий гномик явно сиюминутно не обнаглеет до такой степени, чтобы начать репрессии. А значит, у меня в запасе имеется достаточно времени, чтобы против него надежный компромат подготовить.

За время недолгой дороги домой пешком, топая в легких заграничных лакированных туфлях по свежему снегу, снова выпавшему на территории Кремля, который еще не успели убрать трудолюбивые кремлевские дворники, я вспоминал, напрягая память свою и Вячеслава, что нам, двум личностям Менжинского, известно об этом одиозном коротышке, который, если его вовремя не остановить, потом организует печально знаменитые репрессии 1937 года, вошедшие в историю СССР, как «Большой террор». Это был тот случай, когда я знал неизмеримо больше, чем Вячеслав, который, как выяснилось, никогда и не интересовался этим Ежовым.

А, на самом деле, самые грандиозные по масштабу чистки рядов строителей коммунизма организовал вовсе не Ягода и даже не Берия, а вот этот самый маленький тщедушный человечек. Хотя на взгляд людей, вроде того самого Москвина из ЦК, не имевших никакого представления о скрытом темном потенциале этого будущего палача, выглядел Ежов вполне безобидным и очень исполнительным работником. Но, я в своем уникальном положении попаданца из будущего, в отличие от всех остальных, был уже заранее отлично информирован насчет Ежова и его страшных наклонностей, успешно скрываемых им до поры от окружающих.

А ведь этот маленький щуплый человечек по своей сути еще более опасен, чем какой-нибудь серийный маньяк-убийца, вроде Чикатило! Поскольку ни один из самых известных маньяков, описанных криминалистами, никогда, наверное, не дорывался до такой чудовищной власти уничтожить любого советского гражданина по своему желанию, которую получит потом этот кровожадный гном, отправивший на расстрел тысячи чекистов и почти всех знаменитых большевиков «ленинской гвардии». И это, не считая огромную армию остальных репрессированных по всему Советскому Союзу. Причем, имелись сведения, что нарком Ежов с удовольствием присутствовал во время пыток подследственных и на их расстрелах.

Маньяк, садист и кровавый палач одновременно скрывались внутри этого существа ростом, как говорили в народе, метр с кепкой. Но, к счастью, он пока еще не стал наркомом Госбезопасности. И я, разумеется, сделаю все возможное,

чтобы его жизненный путь поскорее прервался. Хотя теперь получается, что Ежов гораздо раньше получил от Сталина ответственную должность, связанную с деятельностью чекистов в этой версии истории, которая все больше набирала ход после моего появления в сознании Вячеслава Менжинского в качестве второй личности Председателя ОГПУ. Тем не менее, я все чаще ловил себя на том, что как раз моя личность все больше выходит на первый план и влияет на обстановку, а более слабая личность самого Вячеслава постепенно сдает позиции, все дольше оставаясь запертой внутри нашего общего подсознания.

Если сам Вячеслав никогда вовсе не интересовался Ежовым, то и я тоже помнил из его биографии маловато. Специально я ее не изучал, поскольку никогда в своей прошлой жизни, прошедшей в достаточно далеком будущем по отношению к 1928 году, в котором я находился сейчас, даже и представить не мог себе ситуацию, в которой подобные знания могли бы мне серьезно пригодиться. Но, я все-таки помнил из прочитанного, что родился этот скрытый маньяк, похожий на карлика, в 1895 году. Детство его прошло где-то на границе с Литвой. Кажется, в Сувалкской губернии, где в двадцать первом столетии находился тот самый Сувалкский коридор, который страны НАТО угрожали перекрыть, прервав сообщение Калининградской области с остальной Россией, если она будет, по их мнению, себя плохо вести. А ведь когда-то это была суверенная территория Российской Империи, великой страны, которая вмещала в себя многие Прибалтийские земли.

Насколько я помнил, Ежов не имел высшего образования, а лишь начальное. Он пошел воевать добровольцем на фронт Империалистической войны в 1915 году, а в партию большевиков вступил в 1917-м, когда был комиссован по болезни. Потом он записался в Красную Армию, но по причине маленького роста получил направление в тыловую базу подготовки радистов. Там, в Казани, он быстро дослужился до комиссара, а потом и до должности заведующего отделом обкома партии по агитации и пропаганде.

С этого и началась его партийная карьера. В 1922 году его назначают по партийной линии ответственным секретарем Марийского обкома. Оттуда через год Ежова перебрасывают в Казахстан ответственным секретарем Семипалатинского губкома. Потом в 1924 году командируют заведовать организационным отделом в Киргизский обком. В 1925 году переводят в Казахский крайком и выбирают делегатом XIV съезда партии. Там он попадает на глаза московскому партийному начальству. И его берет к себе в организационно-распределительный отдел ЦК тот самый Иван Михайлович Москвин, который сегодня и порекомендовал его кандидатуру Сталину на должность смотрящего за чекистами от Центрального Комитета партии.

А в той моей прежней истории Ежов стал иметь отношение к чекистам гораздо позже, сначала дослужившись до начальника орграспредотдела ЦК, а потом еще прослужив пару лет в системе партийного контроля. И только в 1936 году Политбюро назначило его народным комиссаром внутренних дел Советского Союза. Вроде бы обычная карьера для партийца. Ничего особо выдающегося. Никто на него, вроде бы, не жаловался, наоборот, считали послушным исполнителем воли вышестоящих начальников. Вот только проявил свои скрытые «таланты» в полной мере Ежов именно тогда, когда получил должность наркома. Тогда-то и началась вся эта непотребная бурная кровавая возня «ежовщина», последовавшая сразу за периодом беспредела Ягоды и его «ягодников».

Впрочем, я понимал, что знаю о Ежове еще меньше, чем знал о Ягоде, о котором многие сведения имелись в воспоминаниях Вячеслава. На Ежова же не имелось пока почти ничего. Помнил я только, что, когда его арестовал уже Берия в апреле 1939 года, то нашли у него при обыске значительно меньше ценностей, чем у Ягоды, а обвиняли, кажется, в шпионаже, в подготовке переворота и в гомосексуализме. Но, деталей этих обвинений я не помнил. Лишь сохранилось воспоминание, что в реабилитации ему даже в самом конце двадцатого века было отказано. И все эти провалы в моих знаниях по его делу означали, что весь компромат на Ежова мне вместе с Вячеславом придется наскребать заново.