1937. Сталин против заговора «глобалистов»

Елисеев Александр Владимирович

В апреле произошла некоторая нормализация в отношениях с Германией. Мельтюхов связывает ее с немецким вторжением в Данию и Норвегию. По его мнению, СССР убедился в том, что Германия не пойдет навстречу Англии — отсюда и потепление. На самом деле сближение Англии с рейхом на тот момент вряд ли было возможным, поэтому СССР незачем было его бояться. Судя по всему, нормализация стала возможной благодаря усилиям Сталина.

Итак, сближение СССР и Англии было сорвано, Москва отказалась принять чрезвычайного и полномочного посла со специальной миссией, на чем настаивал Лондон. Но и в дальнейшем Англия еще неоднократно будет пытаться улучшить отношения с Москвой. Так, в июле 1940 года (в обстановке секретности) состоялась встреча Сталина и Криппса. Последний предложил план создания некоей буферной группы балканских стран, находящейся между Рейхом и Ближним Востоком, который

контролировала Англия. Вероятно, Сталина пытались соблазнить возможностью влиять на эту «буферную» (по идее — ничейную) зону. Но вождь СССР отлично понимал, что это мышеловка. Влезь он на Балканы, и отношения с Гер- [- 256 -] манией вступили бы в формат военно-политической конфронтации. Кстати говоря, этот факт заставляет усомниться в том, что предложение советского контроля над Болгарией, выдвинутое Молотовым во время его берлинского визита, принадлежало именно Сталину. В любом случае, летом 1940 года вождь Балканами никак не соблазнился.

В беседе с Криппсом Сталин охарактеризовал угрозу немецкого господства как мифическую. Кроме того, он заявил, что ни в коем случае не стремится к восстановлению прежнего равновесия в Европе. По сути, Сталин сказал тогда Англии решительное «нет».

Но Лондон продолжил дипломатические ухаживания. 11 октября 1940 года состоялась новая встреча Сталина и Криппса. На ней посол предложил Союзу занять благожелательный нейтралитет в отношении Англии и заключить с ней пакт о ненападении. Взамен британцы обещали учитывать мнение СССР по поводу устройства послевоенной Европы, признать территориальные приобретения 1939 — 1940 годов и не входить в какие-либо блоки, враждебные Союзу. Но Сталин и на этот раз отказался от сближения с Лондоном.

В общем, ему удавалось уклоняться от удушающих британских объятий вплоть до войны. Даже в феврале 1941 года, когда министр иностранных дел А. Идеи захотел посетить СССР и встретиться со Сталиным, заместитель Молотова Вышинский ответил, что для таких визитов еще не пришло время. К сожалению, Англия взяла свое на фронте тайных интриг, сумев очень сильно расстроить отношения между Рейхом и СССР. Именно британская разведка Ми-6 распространяла в США фальшивку, согласно которой СССР готовит превентивный удар по Германии. Но особенно разрушительной была деятельность антигерманской (и, в силу этого — проанглийской) партии в СССР.

[- 257 -]

Сталин всячески старался минимизировать ее влияние. Характерно, что во время ноябрьского визита Молотова Сталин пытался, так или иначе, подкорректировать его явно конфронтационное поведение. Вот один очень важный, можно даже сказать важнейший, момент, который свидетельствует о провокационной роли Молотова. Последний, в своем сообщении о беседе с Риббентропом, докладывал: «Пока я только кратко мог ответить, что мысли Риббентропа весьма интересны, заслуживают обсуждения в Берлине, а затем в Москве с его участием, что нужно выяснить у него предварительно ряд вопросов в связи с Тройственным пактом и что в принципе возможны акции четырех держав, а также что я считаю прошлогоднее советско-германское соглашение исчерпанным в ходе событий...»

Как же отнесся к этому вождь? «Сталин отреагировал на это сообщение в режиме чрезвычайной срочности, уже через три часа, — пишет Г. Л. Розанов. — Он указал на вопиющую неточность молотовского определения: «Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении, а не соглашение, ибо выражение исчерпание соглашения немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении, что, конечно, было бы неправильным» («Накануне войны. Переговоры в Берлине осенью 1940 года»).

Судя по всему, немцы так и восприняли формулировку Молотова, что, безусловно, еще сильнее уверило их в необходимости военного разрешения советско-германских противоречий. А теперь вопрос — случайна ли оплошность Молотова? Вячеслав Михайлович был опытнейшим политиком и дипломатом. Вряд ли он допустил бы такой «ляпсус». Но если это был не «ляпсус», тогда что же это было? А это была провокация, сделанная с целью обрубить все мосты к нормализации отношений.

Помимо этого, Молотов позволил себе убийственную иронию, когда стал опровергать утверждение [- 258 -] Риббентропа о том, что с Англией покончено. Как раз в это время Лондон подвергся английской бомбардировке, и Молотов саркастически спросил — если с Англией покончено, то чьи же это бомбы взрываются неподалеку? Слов нет, советский нарком красиво «уел» немецкого министра. Но

это была не предвыборная дискуссия, не политическое шоу. Шли дипломатические переговоры, и можно было бы удержаться от подобных шуточек. Тем более что Молотов как раз и отличался подчеркнутым бесстрастием в поведении. Это был его фирменный стиль. Теперь же произошел какой-то странный всплеск иронии.

Понятно, что тем самым Молотов только еще больше настроил немцев против СССР. По сути, он наступил (и, судя по всему, преднамеренно) на больную мозоль Гитлера.

Сам Молотов вспоминает слова Сталина: «После бесед с Гитлером я посылал телеграммы Сталину, каждый день довольно большие телеграммы — что я говорю, что Гитлер говорит. А когда встретились со Сталиным, побеседовали, он говорит: «Как он терпел тебя, когда ты ему все это говорил» (Ф. Чуев. «Сто сорок бесед с Молотовым»).

Возникает вопрос: а зачем тогда вообще было проводить переговоры? Чтобы наладить отношения? Затянуть время? Напустить тумана? Да с такой манерой вести дипломатические переговоры можно было только разругаться, причем сразу! Очевидно, что именно такую цель и ставил советский нарком.

Тут нельзя пройти и мимо телеграммы Молотова полпреду СССР в Англии Майскому (17 ноября). В ней он давал краткую информацию о переговорах в Берлине. Текст телеграммы содержит 6 пунктов, причем последние два носят подчеркнуто антигерманский характер: «5. Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы [- 259 -] обещанием пересмотра конвенции в Монтре в нашу пользу... 6. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными». Историк В. Молодяков обратил внимание на то, что эти самые пункты почему-то не содержатся в других аналогичных телеграммах, отправленных полпредам в Болгарии, Румынии, Югославии, Италии, Греции, Франции, США, Японии, Китае, Швеции, Финляндии и Венгрии. По его мнению, здесь имела место быть дезинформация, отправленная британскому руководству через Майского — англофила, сторонника Литвинова и категорического противника любого сближения с Германией. Дескать, Сталин и Молотов полпреду не доверяли, но все-таки использовали его — как канал информации (дезинформации). «Майскому в Лондоне верили, особенно Черчилль и его окружение, — если не абсолютно, то больше, чем кому бы то ни было из русских, — пишет В. Э. Молодяков. — Так что содержание двух последних пунктов телеграммы наркома явно предназначалось лондонским «собеседникам» («Несостоявшаяся ось: Берлин — Москва — Токио»).

Но тут возникает и такой вопрос — а насколько надежным каналом дезинформации был Майский? Что же, в Лондоне сидели дураки, которые не догадывались об этой его возможной функции? Нет, конечно. Англичане даже попытались избавиться от своего сим-патизанта руками Москвы. В сентябре 1940 года они обвинили Майского в утечке конфиденциальной информации о советско-английских дипломатических контактах. В Кремле, однако, решили оставить прежнего полпреда, и Вышинский заявил Криппсу, что предположение Лондона «лишено всякого основания». Судя по всему, англичане пришли к мысли, что им надежнее иметь дело с другим полпредом, не являю- [- 260 -] щимся англофилом. Тем, думали они, будет меньше соблазнов довериться и заглотать дезу.

Но Майский был нужен проанглийской партии в Москве, которая рассматривала его как надежный канал связи и информации с Лондоном. Иначе трудно ответить на вопрос — с чего бы это Сталин смещает с поста наркома иностранных дел англофила Литвинова, но оставляет на столь важном дипломатическом направлении англофила Майского? Ответ здесь напрашивается такой — слишком уж сильная была проанг-лийская партия. Тут надо вспомнить о том, что сам Литвинов, после своего смещения, вовсе не перестал быть значимой фигурой в СССР. Его не только не репрессировали, но и оставили членом ЦК. Более того, ему позволили выступить на февральском пленуме 1941 года, где он подверг решительной критике курс на сближение с Берлином. То есть отставка Литвинова была лишь частичным выигрышем сторонников этого сближения, которых возглавлял Сталин. При этом Майский остался на своем посту, но, конечно, не как орудие Сталина.